Мурасаки подошел к часам. Все, что ему теперь надо сделать, чтобы узнать о них, – прикоснуться к хранящейся там информации, проскользнув мимо ячеек защитной сети. Не так уж сложно, если видеть ячейки сети. Они были мелкими, но между ними было пространство. Мурасаки внимательно разглядывал сеть, удивляясь, что сразу не смог распознать ее. Сеть, конечно, название чисто условное, но как-то ведь надо называть это… формирование.

Мурасаки вынырнул из информационного поля и посмотрел на циферблат. Ровный, идеально гладкий круг, наверняка скользкий как лед. По краям в глубине плиты вспыхивают, танцуют и гаснут крохотные желтые искры. Мурасаки поймал одну такую взглядом и проследил ее путь – она вовсе не погасла, как ему показалось, она постепенно, по большой дуге спускалась все ниже и ниже к основанию плиты и падала в черноту, еще несколько мгновений продолжая светить. Мурасаки сглотнул. Эта воронка… она на самом деле существует. Ее можно увидеть даже так. И эта плита, лежащая сверху, совсем не прозрачный гладкий камень, а что-то совсем другое… А эти искры? Что такое тогда эти искры? И куда они улетают?

Странно, что сейчас Мурасаки совсем не хотелось притронуться к поверхности. Может быть, потому что он помнил, как отталкивала она его при попытке прикоснуться. А может быть, рисунок сетки, особенно частой на поверхности плиты, не вызывал никакого желания снова трогать ее. Но эти искры – они завораживали. Мурасаки следил за ними, пока не почувствовал где-то внутри себя ритм, с которым они появлялись, двигались и проваливались в черную пустоту в центре. Он попробовал отбивать этот ритм ногой, но это было неудобно, слишком мало одной ноги для такого сложного ритма, улыбнулся Мурасаки, понадобилось бы примерно пять ног или шесть… И тут его осенило. Он положил правую руку на грудь и попробовал повторить этот странный ритм, отчасти совпадающий с пульсом, то задерживая, то ускоряя дыхание, пока не поймал нужную частоту. В этом ритме было что-то странное, не чужое, а скорее давно забытое, как будто он уже сталкивался с ним раньше, входил в него… Он закрыл глаза, пытаясь удержать под веками пульсирующий танец искр в темноте, и когда это получилось, Мурасаки чуть не вскрикнул от вспышки в его голове. Он вспомнил! Вспомнил, что уже стоял здесь, с Растом и Чоки, опустив руки на поверхность циферблата, и повторяя этот ритм. А потом трещины начали исчезать, а циферблат очистился от пыли и грязи. А потом ночью Констанция вызвала его к себе.

Так вот что он забыл! Так вот кто отремонтировал эти часы! Он сам! В изумлении Мурасаки открыл глаза, осмотрелся и шагнул к ближайшей скамейке. Он тяжело дышал, давно уже не в ритм танцу искр и той пульсации, но это было неважно. Мысли теснились в голове.

Он снял блок на воспоминания, который ему поставила Констанция. Сам! Он даже не знал, что такое возможно! Он починил эти часы. Сразу после той ночи началась эта странная эпидемия. Констанция была очень встревожена случившимся. И она явно не хотела, чтобы он помнил о событиях в парке. Он что, выпустил наружу из этих часов какой-нибудь долбанный вирус? Нет, вряд ли. А что за информацию собирают здесь эти скульптуры? Мурасаки с опаской посмотрел на кота и стрекозу. Теперь они вызывали в нем только тревогу. Как и сами часы. Что они такое? Явление? Вещь? Какая-то сила? Какая-то сущность? Чем бы они ни были, если их ремонт так встревожил Констанцию и кураторов, наверное, он не слишком хорошо поступил, вернув их в рабочее состояние, да? Констанция, конечно, не вызывала в нем восторга, но она заботилась о безопасности своих студентов. Как и все остальные кураторы. Ремонт обеспокоил ее так сильно, что она поставила ему блок, довольно грубый и торопливый, насколько он понимал, иначе бы он даже не догадался о провалах в памяти. Но Беата, скорее всего, была права: Констанция делала это из соображений безопасности. То ли его, Мурасаки, то ли всех студентов.

Мурасаки снова смотрел на часы. Нет, ему определенно не хотелось проникнуть к ним сквозь защитную сетку. Даже думать об этом не хотелось. Он с облегчением выдохнул от того, что не попытался этого сделать.

Но ведь именно они помогли ему снять блок на воспоминаниях? Все это никак не укладывалось в голове, не складывалось в стройную картину. Мурасаки чувствовал себя растерянным куда сильнее чем в тот момент, когда понял, что Констанция заблокировала его воспоминания. Но самое ужасное, понял Мурасаки, он был не просто растерян. Он был страшно одинок сейчас. И дело не в том, что он сидел на холодной скамейке в пустом парке, на поляне, скрытой от глаз прохожих. Дело в том, что ему совершенно не с кем было обсудить происходящее, даже если бы он сейчас оказался в студенческом центре в самые оживленные часы. Он никому не мог бы рассказать про ментальный контроль Констанции. Про то, как она несла его на руках. Про то, что случилось ночью в парке. Никому. Кроме Сигмы.

Мурасаки вздохнул, поднялся со скамейки и подошел к часам. Заглянул в гладкую темную поверхность, ожидая увидеть свое отражение. И не увидел. Странно! Все полированные поверхности отражают предметы. И странно, что он не заметил этого раньше, когда рассматривал искры. Что с ним происходит? Почему он не видит элементарных вещей? Он так поглупел за время болезни? Мурасаки наклонился еще ниже и с облегчением выдохнул. Вот же оно – отражение! Неявное, темное лицо, не разобрать черт, но это точно было отражение – подбородок, рот, нос, белки глаз, волосы… Волосы были наполовину белыми. Мурасаки отшатнулся и прикусил губу. Он что, действительно увидел лицо Сигмы? Или он сходит с ума?

Мурасаки поколебался несколько мгновений и снова вернулся к зеленоватой темной плите. Нет, не было там никакого отражения. Сколько бы он ни склонялся к полированной поверхности, он больше не видел ничего, кроме черной воронки, засасывающей взгляд и падающих в нее искр.

Мурасаки вздохнул. Кажется, глупо отрицать очевидное. Он сходит с ума.

Сигма не понимала, почему ее так тянет в Закрытый сад, почему так хочется опять оказаться на той поляне, увидеть эту странную скульптуру или устройство – с золотыми искрами и чернотой внутри.

Но парк был закрыт. В полном соответствии со своим названием. Сколько ни стучала Сигма по воротам, сколько ни прикладывала ладони – ворота оставались неподвижными. Расстояние между воротами и зданиями на противоположной стороне улицы было слишком маленьким для разбега и прыжка, который позволил бы хотя бы ухватиться за верх забора.

Можно было вернуться в свою комнату за стулом, например. Сигма решила, что это будет план Б. На случай, если она ничего не придумает более достойного, чем переться через всю академию со стулом наперевес. Пока же она шла вдоль стены, окружающей Закрытый сад, попутно глядя по сторонам. Может быть, если попробовать разбежаться не перпендикулярно стене, а под углом… Сигма остановилась и осмотрелась. Конечно, длина улицы давала возможность разбега. Чем меньше будет угол между ее траекторией и стеной, тем больше она сможет разбежаться. Но! Сигма подняла руку и прижалась ей к стене. Посмотрела вверх. Все равно до верха будет далеко, если даже повезет допрыгнуть, цепляться придется одной рукой, на нее ляжет вся нагрузка… Сигма прикинула в уме механику прыжка. Вывих, разрыв сухожилий. Это если она ухватится за край стены. А не получится – падение, может быть, перелом ключицы и ребер, повреждения внутренних органов… Она все-таки не гимнастка, чтобы без тренировки выдать такой прыжок, нет у нее нужной координации. Ладно, пожала плечами Сигма. Нельзя быть всем сразу. Зато благодаря Мурасаки она теперь с легкостью считает в уме такие вещи.

Боль затопила ее сразу, без предупреждения, от одного только имени Мурасаки. Сигма не успела даже представить его лицо или вспомнить какой-нибудь эпизод из их занятий. Внутри все сжалось, как от удара слезы брызнули из глаз, Сигма остановилась, до крови закусив губу. Это было нечестно! То, что сделали с ними! Даже с точки зрения учебы это было нечестно! Почему нельзя было вернуть ее обратно в ее филиал? Она бы нагнала этот пропущенный месяц, с легкостью! Бессильная ярость снова затопила Сигму как тогда, когда она обрушила стены комнаты. Сигма медленно выдохнула воздух, заставляя себя успокоиться. Конечно, можно было попробовать ударить по стене, огораживающей сад, но велика вероятность, что на этот раз пострадает не стена. Надо просто успокоиться. Просто выдохнуть, а потом вдохнуть. Выпрямиться. Посмотреть по сторонам. В конце концов, если до сих пор боль ее не уничтожила, то значит, она в состоянии с ней жить. Идеально было бы не думать про Мурасаки, не вспоминать его… но это было невозможно. Так что Сигма просто медленно пошла вперед, продолжая смотреть по сторонам.