Еще щелчок – и в комнате зажегся ночной свет. Мурасаки сел на кровати, у ног Сигмы и теперь смотрел прямо на нее. Сигма тоже пыталась смотреть ему в глаза, хотя взгляд постоянно норовил спуститься ниже – к шее, тонким костям ключицы и ниже, туда, где бьется сердце, и еще ниже.

– Это глупо: не ходить на экзамен, ты же понимаешь? Нет, ты не закрывай глаза, а посмотри на меня. Сигма, будь хорошей девочкой, пожалуйста, посмотри на мое лицо. Или хотя бы на шею! Нам надо поговорить! Прямо сейчас! А потом можешь смотреть, куда захочешь!

Сигма вздохнула и заставила себя поднять глаза выше. И выше. К прищуренным глазам Мурасаки.

– Какая у тебя была цель в этом месяце?

– Выучить математику и сдать экзамен, – буркнула Сигма. – Но зачем теперь…

– Как зачем? Разве ты не хочешь закончить Академию и стать деструктором? Месяц назад ты ничего обо мне не знала и готова была не спать ночами ради экзамена. А теперь хочешь все бросить? Это глупо. Тем более, что математику ты теперь совершенно точно сдашь! А то, что происходит между нами, не имеет отношения к твоей любимой математике.

– Вот именно, – взорвалась Сигма и тоже села, натягивая одеяло до подбородка. – И я должна была следить, чтобы между нами ничего не было!

– Ты следила изо всех сил!

– Я могла бы вчера сказать, чтобы ты остановился.

Мурасаки покачал головой.

– Не могла бы. Мы же знаем, что никто из нас не смог бы.

Сигма до крови прикусила губу, чтобы не расплакаться. И все равно она чувствовала, что слезы потекли по щекам.

– Мы ведь почти продержались, да?

Мурасаки кивнул.

– Если бы не эта безумная гроза, мы бы точно продержались. Или нет, – он пожал плечами и грустно улыбнулся. – Я не знаю, Сигма. Не эта гроза, так что-нибудь другое.

– Я могла бы споткнуться в любой другой момент, – согласилась Сигма.

– Ты могла бы даже не спотыкаться, а просто стоять и смотреть на меня. Как вчера перед тестом. Я с ума сходил, как мне хотелось тебя обнять. Думаешь, я такой железобетонный, да?

Сигма молчала. Мурасаки прав. Как всегда.

– С другой стороны, можно же ничего не говорить Констанции, – сказала Сигма.

– Кошмариция меня расколет в два счета. Ты же понимаешь! – Мурасаки махнул рукой. – Она узнает обо мне все что угодно, стоит ей только захотеть. И этот вопрос она проверит в первую очередь. Но я что-нибудь придумаю.

– Что? – убито спросила Сигма. – Что ты придумаешь? Все уже случилось. Теперь или врать, или… – Сигма вздохнула. – Или я не знаю что.

– Что-то всегда есть. Не бывает так, чтобы не было выходов. И в конце концов, я самый умный студент в Академии. Придумаю, что нам делать!

– Хвастун ты, вот ты кто!

– Ну, это мы еще посмотрим, хвастун или на самом деле самый умный, – Мурасаки снова упал на постель и натянул одеяло на плечи и заложил руки за голову. – Я думаю, что все-таки объективно я самый умный. Других кандидатов на эту роль не вижу. Скажи, ты считаешь меня умным?

Сигма приподнялась на локте и посмотрела на Мурасаки.

– Самовлюбленным, – сказала Сигма. – Я считаю тебя самым самоуверенным и самым наглым студентом в Академии. И полным придурком, конечно.

– М-м-м, – протянул Мурасаки, – как я люблю твои комплименты. Они такие искренние! Идут от самого сердца! Скажи еще что-нибудь!

Сигма обняла Мурасаки и прижалась щекой к его плечу.

– От тебя пахнет полынью и пылью, и чем-то горьким. Никогда не слышала, чтобы от людей так пахло.

– Это дым, – сказал Мурасаки. – Мне тоже постоянно кажется, что от меня пахнет дымом. Но никто не чувствует. Только ты, – он заморгал, как будто прогонял слезы. – Ты правда слышишь этот запах?

– Да.

– А мне врач сказал, что у меня психологическая травма, и этот запах я сам себе продуцирую в мозгу. Что все дело в чувстве вины. Что так я не позволяю себе забыть о том, что со мной случилось. Как только я перестану чувствовать себя виноватым, запах исчезнет.

Сигма протянула руку и взъерошила и без того встрепанные волосы Мурасаки.

– В таком случае твое чувство вины транслируется на расстоянии. Через волосы, как через антенну. Я в первый же день его почувствовала. И на стене тебя по нему узнала. И, кстати, о стене. А где моя жилетка? Ты мне ее когда-нибудь вернешь?

Мурасаки поморщился.

– Сигма, ты правда хочешь, чтобы я сейчас встал и пошел искать тебе твою жилетку? Зачем она тебе в постели, когда здесь есть я?

– Ну, – согласилась Сигма, – ты, безусловно, намного лучше жилетки. Но сидеть на тебе нельзя. И понимаешь, какое дело… мое чувство вины тоже не дает мне покоя. И продуцирует в мозгу всякие ужасные мысли. Например, что мы с тобой как деструкторы, могли бы… э-э-э… уничтожить наши отношения. Не думаю, что это так уж сложно. Люди постоянно этим занимаются. И справляются.

– Знаешь, Сигма, я не очень много знаю об отношениях. Может, со стороны это выглядит иначе, но это так. Но одно я знаю совершенно точно. То, как я к тебе отношусь… это нельзя уничтожить. Это часть меня, понимаешь? Мы можем поругаться, ты можешь меня обидеть или оскорбить, но это ничего не изменит.

– Почему? – спросила Сигма, опять приподнимаясь, чтобы посмотреть в глаза Мурасаки. – Откуда ты знаешь? Мы ведь еще и не ругались с тобой ни разу по-настоящему.

Мурасаки молчал и смотрел на нее тем взглядом, в который Сигма проваливалась, как в мягкую вязкую темноту. Никакой стены, никакого барьера между ними. Как будто она – это он. Как будто она где-то глубоко внутри него. Еще чуть-чуть, и она растворится в нем. А он в ней. Мурасаки моргнул.

– Вот поэтому, – шепотом сказал Мурасаки. – А теперь можно попросить убрать тебя локоть с моей груди? Ты ужасно тяжелая.

– Слабак, – шепотом ответила Сигма и поцеловала Мурасаки.

Сигма поняла, что Мурасаки волнуется, когда он спросил у нее про белку.

– Она всегда лежала на кровати. Куда мы могли ее деть?

– Зачем она тебе нужна прямо сейчас?

– На удачу!

– Я не видела, – призналась Сигма, – я вообще думала, что ты ее давно выбросил.

– Как я мог выбросить белку, которую стирала моя любимая девушка? – серьезно спросил Мурасаки. – Ты думаешь, я забыл, как ты над ней плакала?

Он вошел в спальню, встал в центре комнаты и начал медленно осматриваться, с пола и до потолка. Белка обнаружилась на верхней полке шкафа. Мурасаки бы и не заметил ее, если бы не понял, что шкаф почему-то не закрыт до конца – хвост белки застрял между дверцами. Мурасаки вытащил белку, аккуратно расправил смятую шерсть и посадил на кровать.

Все это время Сигма стояла в дверях и наблюдала за ним.

– Тебя и не заподозришь в любви к игрушкам.

Мурасаки погладил белку по носу и выпрямился.

– Теперь можем идти.

Они вошли в административный корпус. На первом этаже шумели первокурсники, но третий был пустым и тихим.

– Может быть, ты пойдешь и все-таки порешаешь задачи, пока я говорю с куратором? – спросил Мурасаки.

– Я подожду тебя на лестнице, – отрезала Сигма. – Все равно я не смогу учиться.

– Почему это не сможешь? У тебя прекрасные способности к концентрации, намного лучше, чем у меня.

– Мурасаки, ты иногда говоришь такие вещи…

– Какие?

– Как будто ты полный придурок!

– Чувствую, это слово скоро станет моим вторым именем.

– Первым, не льсти себе, – фыркнула Сигма, но смех вышел нервным.

Они дошли до той самой лестницы и остановились. Сигма запрыгнула на перила.

– Все, я буду ждать тебя здесь. Надеюсь, твой тайный план сработает.

Мурасаки склонил голову к плечу и посмотрел на Сигму.

– Даже если он не сработает, я придумаю другой.

Сигма погладила его по щеке, и он ушел.

В кабинете Констанции, как обычно, стояла мертвая тишина. Констанция делала вид, что страшно занята и даже не ответила на приветствие Мурасаки. Все ее внимание сосредоточилось на большом мониторе на столе.