Она замялась, и Мурасаки вдруг понял, что именно ее интересует: те странные солнечные часы, возле которых они с Сигмой занимались теорией вероятностей. Но почему? Что в них такого? И как они вообще связаны с происходящим? Мурасаки терпеливо ждал, пока Беата подберет нужное слово. То, как она их назовет, тоже будет информацией. Важной информацией, – он чувствовал это буквально каждой клеточкой тела, дрожа от нетерпения.

Наконец, Беата взмахнула рукой, довольно точно очерчивая контуры сломанных часов.

– Это сломанное устройство, в пыли и трещинах. С такой зеленой панелью.

Мурасаки нахмурился.

– Я не помню, когда это было, Беата. Я не искал его специально. Просто гулял по парку. Изучал его. Я даже не помню, было ли это летом, перед началом занятий, или позже.

– Это неважно, – мягко сказала Беата. – Я найду, когда это случилось, если ты дашь мне ментальный доступ к этому событию.

Мурасаки кивнул. Конечно, он не должен сопротивляться. Но… Если они спрашивают разрешение, значит… Мурасаки ухмыльнулся. Значит, он может торговаться, вот что!

– А вы можете в благодарность за услугу вернуть мне память последних дней? Сутки перед вспышкой инфекции, – невинно пояснил Мурасаки. – Ментальный контакт позволяет это сделать? Мне очень не нравятся эти провалы в памяти. Вы правильно сказали, что это разные вещи – плохо помнить и ничего не помнить. Я не помню ничего. И я хочу знать, что я натворил.

Беата изменилась в лице. Всего на пару мгновений, но Мурасаки успел заметить. Вот как!

– Нет, Мурасаки, этого я делать не стану, хотя могу. Это не просто провалы памяти. Констанция Мауриция как твой куратор закрыла тебе доступ к этим воспоминаниям и сделала это ради твоего же блага.

– И это не помешает мне учиться дальше?

– Думаю, что нет. А если помешает, Констанция Мауриция сама снимет блок. Уверяю тебя, – Беата вздохнула, – на ее месте я поступила бы точно так же. Но я вижу, что тебе… тоже хочется получить какую-то выгоду от нашего обмена информацией. И я тебя понимаю Ментальный контакт – слишком неприятная вещь, чтобы позволять всем подряд влезать в свою сущность. Поэтому давай сделаем так. Я обещаю тебе в обмен на доступ к твоей памяти полную информацию по любому вопросу, который ты мне задашь. Не сейчас. Когда ты выздоровеешь и мы разберемся с эпидемией.

– То есть, – медленно заговорил Мурасаки, – я могу прийти к вам и спросить, например, как убить куратора и вы мне ответите? Честно и исчерпывающе?

Беата улыбнулась.

– Да. Но с таким вопросом ты ко мне, конечно же, не придешь.

– Почему вы так уверены?

– Потому что кураторов убить невозможно. Если ты этого еще не понял, то поймешь, едва займешься изучением вопроса. Предлагаю тебе использовать мои знания с большей выгодой для себя.

– То есть я могу спросить о чем-нибудь… – Мурасаки расчетливо запнулся, – личном?

– Конечно.

Мурасаки решился. Такой шанс упускать нельзя. В конце концов он может спросить у нее, где сейчас Сигма. Или как избавиться от ментального контроля.

– Хорошо, я согласен, – сказал Мурасаки.

Беата протянула руку, взяла его за подборок и повернула к себе, чуть подавшись вперед, чтобы их глаза были на одном уровне.

– Откройся мне, – прошептала она.

И Мурасаки снял барьер. То, что пряталось за зрачками Беаты, ничем не отличалось от пропасти, которую носила в себе Констанция. Мурасаки вздрогнул и провалился внутрь.

К счастью, на этот раз он не прокусил губу. Наоборот, Беата бережно отпустила его лицо и, взяв за плечи, уложила в постель. Что-то сказала в пространство и, повернувшись к Мурасаки, прошептала:

– Сейчас тебе принесут сладкой воды, обязательно выпей и тебе станет легче.

– Вы нашли то, что искали? – спросил Мурасаки.

– Да, – кивнула Беата. – Спасибо, – она похлопала его по руке. – Выздоравливай.

Как только она вышла, в палату вошел медбрат – в таком же защитном костюме, как и врач, с автономной подачей воздуха. Мурасаки усмехнулся. Что там сказала Беата? Кураторов убить нельзя? Похоже на то. Уж во всяком случае кишечная инфекция для этого не годится.

В этом ресторане, как всегда, было пусто. Огромный зал, залитый холодным голубым светом, был похож на операционную. Выстроенные в ряды столы и стулья из полированного титана только усиливали впечатление. И легкое звяканье приборов о край посуды – тоже. Впрочем, приборы звякали здесь нечасто, разве что когда кому-нибудь из кураторов приходила в голову нелепая мысль заказать десерт. Других посетителей в это время обычно не было. Иногда Беате даже казалось, что их никогда не бывает, вообще никогда. Вот и сейчас был занят только один столик – в самом центре зала, как будто специально, чтобы официант не мог незаметно возникнуть из-за спины.

– Ты могла бы меня предупредить, что поставила блок на воспоминания у Мурасаки, – прошипела Беата, падая на стул напротив Констанции.

– Ты могла бы предупредить, что собираешься копаться в голове моего студента, – холодно ответила Констанция. – И я бы тебя предупредила о блоке. Что ты хотела найти в голове Мурасаки?

Беата махнула рукой официанту, заказала себе три чашки двойного эспрессо и только потом ответила.

– Очевидно то, что ты упустила из виду. Как он вообще нашел печать, ты знаешь?

– Очевидно, теперь это знаешь ты и поделишься с нами своими знаниями, – улыбнулась Эвелина, поднося к губам тонкий стакан с бесцветной шипучкой.

Констанция недовольно посмотрела на Эвелину. Это была ее реплика! Эвелина и бровью не повела, только поставила стакан на стол и подалась к Беате.

– Так как Мурасаки нашел печать? Покажешь нам?

– Никак, – ответила Беата. – Не было никаких знаков, он не слышал никакого внутреннего голоса, его никто случайно не толкал. Ничего такого. Ничего особенного. Он просто шел по парку и увидел дорожку, которая ведет к печати!

– Даже я ее не вижу, – покачала головой Констанция и повернулась к Эвелине. – А ты?

– А я не хожу туда, – сказала Эвелина. – Зачем мне это нужно? А зачем ты ходишь к печати?

– Проверить, в порядке ли защита, – ехидно ответила Констанция Мауриция. – Когда по парку сотнями шляются Высшие, пусть даже и необученные, всякое может случиться. И защиту надо обновлять время от времени, знаешь ли. Если ты и к остальным замкам в Академии относишься как к защите печати, – скривилась Констанция, – не удивляюсь, почему Сигма рушит стены и ходит запретными коридорами.

– Сигма рушит стены? – удивилась Беата. – Как интересно! А зачем? Неужели так хочет на волю?

– Она просто не умеет управлять своими эмоциями и контролировать свою силу после инициации, – сказала Констанция и снова выразительно посмотрела на Эвелину. – Или не умела. Надеюсь, вы работаете над этим, Эвелина?

– Разумеется, – улыбнулась Эвелина, – больше разрушенных стен не было.

– О, конечно, – проворчала Беата, – зачем ей разрушать стены, если она может пойти и восстановить печать. Это же куда менее разрушительно! Вот в чью память я бы хотела заглянуть. Кем она была до поступления к нам, в каком состоянии она была, когда ее нашла приемная комиссия.

– В обычном для куколки, – ответила Констанция, – распространяла вокруг себя волны неуверенности и страха, так что реальности пришлось их материализовать, чтобы привести в соответствие с волей Высшего. Она устроила наводнение. настолько сильное, что мы ее с легкостью вычислили.

– Реверс времени был? – оживилась Беата. – Или работали с ее памятью?

– Работали с памятью, – вздохнула Констанция. – Я же говорила, она с окраин, слишком близко к Академии, чтобы мы могли менять временные потоки. Не будем же мы расшатывать наш центр стабильности ради какой-то девчонки. Пока она не сомневается в своих воспоминаниях, она не станет ничего выяснять. А учитывая, что мы недавно подкрепили ее воспоминания, у Сигмы нет оснований для сомнений. Если, конечно, – Констанция выразительно посмотрела на Эвелину, – кто-нибудь не подаст ей идею о наведенных воспоминаниях.