– Нет, Истебан. Это одежда.

– Ерунда какая-то, – усмехнулась Алия.

– Я тоже так думала, – кивнула Констанция. – Но… декан прав. Такие события не могут быть совпадениями.

– Я ставлю на внешнего координатора, – сказал Бертран.

– Я тоже, – кивнул декан. – И нам надо выяснить, кто бы это мог быть. Но на всякий случай стоит проверить и одежду. Тем более, пока этот мальчик лежит запертым в боксе, – Декан посмотрел на Констанцию Маурицию. – Но мне не нравится, что у тебя все меньше и меньше контроля над ситуацией. Это все твои ученики, между прочим.

– Может быть, потому что они слишком хорошо учатся? – ядовито спросила Констанция.

– Или слишком плохо, Констанция, потому что у меня теперь ко всем вам вопрос. Особенно к Констанции, Беате и Алие. Как так получилось, что деструкторы захотели что-то починить, а не разрушить?

– Ты серьезно? – подняла брови Беата. – Нормальное желание деструктора сделать не так, как сейчас. Сделать наоборот. Вот они и делали.

– И любопытство, декан, – добавила Алия. – Ты забываешь, что это человеческие дети. Любопытство у них на уровне инстинктов, иначе мы не могли бы их обучать и развивать. Они нашли непонятные штуковины на улице, решили выяснить, что это такое… и начали исследовать всеми доступными им методами. Были бы дети попроще, использовали бы методы попроще. А у нас сложные дети – значит, и методы у них были чуть посложнее, чем бросить камень или облить водой.

– Это удобное объяснение, – согласился декан, – но знаешь, на что оно похоже? На предлог, чтобы закрыть глаза и успокоиться. Я уже сказал, что поверю в совпадение только если мы проверим все остальные версии и убедимся, что они несостоятельны, – декан повернулся к Алие. – Ты смогла посчитать то, о чем я тебя просил?

Алия кивнула.

– Так сколько у нас есть времени?

– Время, декан, понятие очень относительное, – сказала Алия. – Я считала разными способами. В самом худшем случае сигнал дойдет до могильников… через шесть лет. Через наших шесть лет, – уточнила она.

– А в лучшем?

– Десять лет.

– Неплохо, – кивнул декан. Его глаза оживились.

– А ты не ошиблась? – спросил Истебан.

– Пересчитай сам, – высокомерно ответила Алия. – Я уверена в своих расчетах.

– Никто не считает лучше Алии, Истебан, – добавила Констанция.

Несколько минут все молчали, обдумывая новость. Шесть лет – это много. Это очень много. Но это не бесконечно.

– Не радуйтесь. Останавливаться нельзя, – сказал декан. – Мы должны выяснить, кто за этим стоит. Я вам переслал все, что я забрал с первого филиала. Им я тоже передам ваши данные. Просмотрите всю информацию, каждый. Мы что-то упускаем из вида.

– И нам надо поставить охрану вокруг печатей, – добавил вдруг Бертран, – чтобы больше не было никаких сюрпризов. Надежную охрану.

– А вот это важный вопрос, кстати, и о нем я чуть не забыл, – декан осмотрел кураторов. – Кто в прошлый раз выставлял охрану?

– Мы, – ответила Констанция. – Все мы.

– И студенты играючи справились с ней, – сказал декан. – Так не годится.

– Или мы потеряли силу, – вдруг сказала Беата, – или мы вырастили студентов сильнее себя. Что, в принципе, одно и то же. В смысле, вывод один и тот же. Наши старые методы против них не работают. Надо искать что-то другое.

– Вряд ли эти студенты сильнее нас, – возразил Бертран. – Я видел эту девочку. Девочка как девочка. Никакого впечатления на меня она не произвела.

– На меня тоже, – согласился декан.

– Но эта девочка, – вмешалась Констанция Мауриция, – снесла кусок внешней стены в первом филиале и играючи ходит по закрытым лабиринтам. Мне жаловалась Эвелина. Я думала, у них там просто все… немного в беспорядке. Но когда она нашла печать в Закрытом саду, – Констанция Мауриция вздохнула, – дело скорее всего, в девочке. Декан, вы же с ней контактировали. Что с ней?

Декан задумался.

– Ничего особенного. Она определенно деструктор. Определенно, она выросла на принципах второго филиала, ей тяжело дается подчинение строгим правилам первого. Но ничего особенного.

– Может быть, – вкрадчиво сказала Констанция Мауриция, – вам стоит взять ее под ментальный контроль?

– Это перебор, – возмутился Джон. – И что, декан будет ее с утра до вечера водить на поводке?

Констанция нежно улыбнулась Джону.

– А ты знаешь другие способы контролировать ее сейчас? Если да, мы все ждем твоих предложений.

– Почему я должен думать? Она в первом филиале, пусть ее куратор думает, как контролировать свою студентку! Эвелина всегда несерьезно относилась к иерархии, и вот, пожалуйста!

– Я наоборот серьезно относилась к иерархии, – возразила Констанция. – И тоже – вот, пожалуйста. И я считаю, что ментальный контроль – лучший способ держать этих студентов в рамках.

– Нет, Констанция, – остановил ее декан. – То есть да, идея хорошая. Но тогда тот, кто ими руководит, поймет, что мы перехватили управление и уйдет. И мы даже не успеем узнать, кто это. Я думаю, никто не захочет терять такие хорошие инструменты после первой же миссии. Их руководитель вернется к ним. Я уверен. Но пока… пусть они доучиваются. Сколько им осталось? Мальчику два года, включая этот?

– Три, – тихо сказала Констанция.

– Вот и хорошо, значит, закроем ими печати. Чем больше в них будет силы, тем сильнее будет давить печать на могильник.

– Нет! – резко сказала Беата. – Я против!

Все посмотрели на нее.

– Я против использовать Мурасаки для этой цели, – повторила Беата.

– Ты к нему так привязана, Беата? – улыбнулся декан.

– Да, – вскинула голову Беата. – Но дело не в этом. На Мурасаки уже есть заказчики. Вы хотите ссориться с ними? Девочка бесхозная, ее можно использовать. Время у нас есть. В крайнем случае не доучится один курс. Будем считать, что мы ее заказчики. Ближе к выпуску подберем кого-нибудь второго, на кого не будет спроса.

– Логично, – сказала Констанция и посмотрела на декана.

– Да, – вздохнул он. – Ты права, Беата. Я… немного забыл о коммерческой составляющей… нашего существования. Но сначала мы все-таки должны выяснить, кто хочет освободить могильники. И желательно до того, как он через шесть лет появится у печати.

– Или они, – добавила Алия.

– Или они, – согласился декан.

После того, как собрание закончилось, Констанция будто невзначай вышла из преподавательской вместе с Беатой.

– Не ожидала, что ты до сих пор привязана к Мурасаки, – сочувственно сказала Констанция. – Хочешь забрать его обратно под кураторство?

Беата покачала головой.

– Что ты, Констанс, я же специально его отдала, чтобы не привязываться. Зачем мне эти лишние переживания, сама подумай? Я и не смогу его курировать как следует.

– Что у тебя к нему? Почему такая слабость, Би?

– Знаешь, что в нем хорошего? Я на него смотрю и улыбаюсь. Так не должно быть. Он для меня как конфетка для глаз.

Констанция рассмеялась.

– Он же ребенок, Беата. Заведи себе такого же, но взрослого обычного мужчину, не студента, и делай с ним все, что хочешь.

– Констанция, ты не понимаешь, я ничего не хочу с ним делать. Мне просто надо, чтобы он существовал и все. Сама подумай, чего мне от него хотеть? Я не воспринимаю его как мужчину, если ты об этом. Он не похож на мою первую любовь, я не вижу в нем своего ребенка. Он для меня… – она пожала плечами. – Как любимое украшение.

– Я ему передам, что у него появился персональный хранитель, – улыбнулась Констанция.

– Это неправда, я не собираюсь за ним присматривать или охранять. Но если есть выбор, кого пустить на закрытие – его или кого-то другого, пусть будет кто-то другой. Не было бы выбора, – Беата снова пожала плечами, – я бы не возражала. Мне мое положение дороже любых конфеток.

Когда Мурасаки открыл глаза, ему показалось, что он ослеп. Перед глазами не было ничего, кроме ровной, идеальной беспросветной черноты. Он накрыл глаза ладонью и моргнул несколько раз, чтобы убедиться, что он все-таки открыл глаза, а лицо не закрыто какой-нибудь непроницаемой повязкой. Не закрыто. Открыл.