Сигма поднялась. Мурасаки выглядел веселым, возбужденным – глаза горят, волосы встрепаны, рубашка (конечно же, ярко-лиловая) расстегнута на три пуговицы, что ровно на две больше, чем разрешено правилами приличия. Ни дать ни взять, скакун, пришедший к финишу первым.

– О, привет, Сигма, – радостно сказал Мурасаки. – Как дела?

– Не валяй дурака, – тихо сказала Сигма. – Ты отлично знаешь, как у нас дела.

– У нас? – Мурасаки моргнул и смотрел на Сигму так, словно вчера не был вместе с ней в кабинете Констанции, а потом не признавался в своей зависимости.

Больше всего на свете Сигме сейчас захотелось ударить его по лицу. И не дать пощечину, а ударить кулаком, по-мужски, заехать со всей силы, от злости на него. Но вместо этого Сигма сделала совсем другое.

– Слушай, Мурасаки. Ты можешь прямо сейчас попросить о помощи. Или я уйду и выгребай как хочешь.

Мурасаки смотрел на Сигму все с тем же веселым выражением на лице. Да, непохоже, чтобы он понимал, о чем она говорила. Ладно, попробуем последний козырь. Или как говорят в азартных играх?

Сигма подступила вплотную к Мурасаки и взяла его за воротник рубашки. Наощупь – чистый шелк – прохладный и тяжелый. И снова этот запах пыли, горечи и полыни.

– Посмотри на меня.

Мурасаки улыбнулся и посмотрел ей в глаза.

– Кошмариция придет сюда за тобой. Она мне сказала, где ты, – с каждым словом Сигмы улыбка Мурасаки делалась бледнее и бледнее. – У тебя есть выбор. А я пошла.

– Нет, – сказал Мурасаки. – Не уходи.

Сигма обвела рукой холл.

– Не самое подходящее место учить математику.

Мурасаки прикусил губу.

Сигма понимала, что с ним происходит. Он не умеет просить о помощи. Слишком сильный, слишком гордый. Но с зависимостью нельзя ничего сделать, если человек сам не попросит о помощи. Сколько он будет собираться? Пять минут? Час?

– Ладно, – вздохнула Сигма и взяла Мурасаки за руку. У него была горячая и сухая ладонь. И Мурасаки тут же сжал ее пальцы в ответ. – Пойдем. Тебе не надо, например, надеть сверху что-нибудь потеплее?

Мурасаки посмотрел вниз, на свою одежду, как будто не вполне понимал, что на нем надето.

– Нет, я так и пришел, кажется. Стин, – он повысил голос, – у меня был с собой фрак или что-нибудь в этом роде?

Мужчина в атласном костюме отрицательно покачал головой.

– Никак нет, Мурасаки, вы пришли в таком виде.

– Значит, не надо, – сказал Мурасаки, – ничего надевать. Уводи меня отсюда. Пожалуйста.

Ну, хоть так. Лучше, чем никак. Хотя и не просьба о помощи, конечно.

Они пошли к выходу, Сигма чуть впереди, Мурасаки на шаг отставая, но не выпуская ее ладонь из рук.

Стин вежливо открыл дверь и придерживал ее, пока они выходили. Перед ступеньками наверх Сигма оглянулась. Стин улыбнулся и показал ей большой палец. Надо будет потом спросить у Мурасаки, кто он такой, этот Стин. Обычного вышибалу едва ли порадовало бы, что клиентов его заведения уводят среди бела дня.

Они поднялись на улицу и Сигма осмотрелась.

– У тебя деньги хоть есть? – спросила она Мурасаки.

– Не волнуйся, долгов я не наделал. Я хорошо играю.

– Да я не о том, – рявкнула Сигма. Они были на улице и больше не надо было себя сдерживать. – У тебя будет, чем заплатить за такси? Ты заболеешь, если мы пойдем пешком в таком виде!

– Тепло же, – растеряно сказал Мурасаки. – Мне точно не холодно. Но за такси я заплачу, конечно. Это хорошая идея.

Почти всю дорогу они молчали, Мурасаки сидел, откинув голову на подголовник, но глаза не закрывал.

– Сколько ты не спал? – вдруг спросила Сигма.

– Меньше суток, не переживай, я справлюсь.

– Вчера ты говорил то же самое.

Только выходя из машины, Сигма вдруг поняла, что Мурасаки оказался прав. На улице было тепло. Даже жарко. Тем более в свитере. Машины никогда не заезжали в студенческий городок, так что они вышли у ворот и снова пошли молча, но Сигма все так же держала Мурасаки за руку, будто он все еще мог сбежать. У поворота на свою улицу, он попытался выдернуть ладонь.

– Мне сюда.

– Нет, – сказала Сигма. – Не сюда.

– А куда? – с интересом спросил Мурасаки.

– Ко мне, – сухо ответила Сигма.

– О, – оживился Мурасаки, – какое интересное предложение! И что мы будем делать у тебя?

– Я буду учить математику, а ты спать.

– Но я не хочу спать!

– Значит, будешь проверять, как я учу математику, – разозлилась Сигма. – Ты со своей жизнью можешь делать все, что тебе угодно! А я не могу вылететь отсюда. Не всем так улыбается судьба, как тебе!

– Да она не улыбается, а ржет надо мной, – вдруг совершенно нормально сказал Мурасаки. – В голос.

Когда они оказались дома у Сигмы, она первым делом заперла дверь на замок-идентификатор. Потом критически осмотрела свой коттедж. Конечно, при желании Мурасаки может сбежать через окно. Или просто проломить дыру в стене. Но может быть, все на настолько плохо с его зависимостью?

– Я помню, у тебя был прекрасный банный халат, как раз моего размера, – сказал Мурасаки, пока Сигма вертела головой по сторонам. – Можно я приму душ?

– Можно, дверь не запирай только.

– Хочешь присоединиться?

– Боюсь, чтобы ты не сбежал.

Мурасаки рассмеялся.

– Если бы я хотел, я бы сто раз уже сбежал. Самое тяжелое начнется дня через два или три. Ты же не будешь со мной круглые сутки.

– Почему? – спросила Сигма и с вызовом посмотрела на Мурасаки. – Почему я не могу быть с тобой круглые сутки? Что в этом сложного?

Мурасаки почесал затылок.

– Вообще, ничего, конечно, но как-то странно.

– Странно было мне, – отрезала Сигма. – Когда после вчерашнего ты не ответил на мои вызовы. И вообще исчез. Я тебе даже словами не могу описать, до чего мне было странно.

– Понимаешь, какое дело, – в голосе Мурасаки слышались виноватые нотки, – я подумал, что если даже куратор знает, надо заканчивать с покером. И решил в последний раз оторваться. Вот и оторвался, – грустно закончил Мурасаки.

– Пока еще ты не оторвался, – проворчала Сигма. – Иди в душ, раз собирался. Потом поговорим.

Когда Мурасаки вышел из душа, Сигма сидела на диване и плакала. Рядом с ней лежал ее планшет, тетрадь с карандашом и гора смятых салфеток. Сигма смотрела куда-то мимо Мурасаки, сквозь стену, в которую упирался ее взгляд, а по ее лицу текли слезы. Сигма не всхлипывала, не рыдала, просто вынимала очередную салфетку из упаковки на коленях, вытирала подбородок и нос и бросала на диван. А потом тянулась за следующей.

Мурасаки вздохнул и пошел в ту часть студии, которая была отведена под кухню. Был ли он лишним, или сейчас лишним был бы любой человек? Беда в том, что в такой ситуации не спросить. То есть спросить-то можно, но сложно придумать более неуместный вопрос.

Мурасаки открыл шкафчик под чайником и кофеваркой, но там было пусто, только упаковка стандартных зерен и все. Ни сахара, ни сиропа, ни многочисленных пакетов с чаями и травами, к которым Мурасаки привык у себя. Интересно, а что пьет Сигма, когда не пьет кофе? Воду?

В холодильнике оказался сок, его-то Мурасаки и достал, налил в стакан и принес Сигме. Молча протянул. Сигма все еще не замечала его. Он вздохнул, взял ее за руку и вложил стакан в ладонь, а потом сжал ее пальцы. Прикосновение к холодному стеклу вывело ее из ступора. Сигма с непонимающим видом посмотрела на стакан, потом подняла глаза на Мурасаки.

– А, – сказала она. – Извини.

Она выпила сок, поднялась, вымыла стакан, собрала салфетки и выбросила в урну. И все это время Мурасаки стоял у стены и наблюдал за ней.

– Что-то случилось? – спросил он наконец.

– А? Ты о чем?

– Я уходил в душ, ты была зла и собиралась устроить мне головомойку. Я вышел из душа – ты сидишь и плачешь. Я решил, что что-то произошло, – объяснил Мурасаки. – Кошмариция дала очередной нагоняй. Твой парень женится. Мало ли что.