Констанция вздохнула. Сколько она ни пыталась выяснить, сколько же тел у Кая, каждая попытка заканчивалась неудачей. Все кураторы хотели бы это знать, но реальные шансы выяснить были только у нее. И она ими пользовалась, и пользовалась, и пользовалась… и все они заканчивались провалом. Но времени у нее достаточно. Пока достаточно.

– Что ж, придется привлечь к своим фантазиям каких-нибудь посторонних мужчин, – ответила Констанция и протянула опустевший бокал Каю.

– Главное, чтобы это были не студенты, – серьезно сказал Кай, осторожно наполняя бокал Констанции. Золотистая струя напитка выглядела частью того солнца, что снова и снова тонуло в океане.

– Хватит, – остановила его Констанция и добавила будничным голосом. – Кураторы думают, что реконструкция печатей твоих рук дело.

– Вот как? – улыбнулся Кай, аккуратно убирая бутылку в ведерко со льдом, как будто прямо сейчас это было самым важным. Потом он отставил ведерко и посмотрел на Констанцию. – И единственный аргумент, насколько я понимаю, мое… многотельство?

Констанция улыбнулась.

– Аргументов много, Кай. Каждый из них, может быть, ничего не значит, но все вместе… они складываются в определенное впечатление.

– А ты что думаешь? – легко спросил Кай. – Я это сделал?

Констанция медленно покачала головой.

– Едва ли. Но я плохо тебя знаю, Кай.

– Вот как? – снова улыбнулся Кай. – Ты знаешь меня лучше, чем любой другой из нас.

– Но это не значит, что я тебя знаю хорошо, – резко ответила Констанция и повернулась к Каю. – Только ты один мог это сделать. Ни у кого из нас не было возможности привести одновременно Высших к печатям.

– Можно действовать вдвоем, знаешь ли, – рассмеялся Кай, снова делая крохотной глоток искрящейся жидкости.

Констанция вдруг поняла, что его этот разговор забавляет. Ни на мгновенье он не воспринял всерьез ее слова. И все его вопросы – не более, чем поддразнивание.

– Я не стал бы, Конни, – мягко сказал он. – У нас и так есть все, к чему мы стремились, чего хотели. Эту власть тяжело удержать в руках, но с каждым выпуском становится все легче. Еще немного поколений и мы сможем закрыть Академию. Или даже не закрыть, а сделать ее доступной для обычных людей, сбросить им часть знаний, которые с их точки зрения дают им силу и власть… И уйти заниматься тем, что нам действительно нравится. Наши Высшие будут поддерживать равновесие, присматривать за мировым балансом всего и ничего… латать дыры в ткани мироздания, а мы… у всех свои планы, я думаю.

– А тебе не кажется, Кай, что нам ничего не нравится? Что у нас нет планов?

– Это не моя вина, Конни, а ваша. У меня, например, планы есть.

– Вот как? – на этот раз спросила Констанция, и Кай рассмеялся.

– У меня много недостатков, Констанция. Я некрасив собой, я уставший, я невнимателен к тебе, я использую миры как расходный материал… Но я не глупец, Конни. Я знаю, кого мы запечатали в могильнике. Ни на мгновенье я не забываю, какие страшные силы нам удалось победить. И я знаю, что второй раз у нас такого шанса не будет. И если Древние выйдут на свободу, нам всем конец. В первую очередь нам, мы все помечены их метками. Они нас найдут и не будет ни одного места, где мы могли бы спрятаться, – он вздохнул. – Хотя нет. Я все-таки глупец. Я думал, это понимают все. Надо было лично проверять печати и дороги к ним, и ловушки. Постоянно. Чтобы не случилось того… что случилось.

Констанция кивнула.

– А что же все-таки случилось, Кай. Как ты думаешь? – она выделила это «ты» голосом, в котором было все – и надежда на спасение, и обожание, и готовность пойти за ним куда угодно, сделать все, что угодно.

Кай вздохнул.

– Я не знаю, что думать. Я только тем и занимаюсь, что думаю про эту ситуацию. И я не понимаю, как она сложилась. Невозможно такое совпадение. Я понимаю, если бы кто-то из наших смог синхронно сделать одну и ту же вещь в одной и той же ситуации. Но… это же… студенты. Им до настоящих знаний и умений еще расти и расти.

– Они были очень привязаны друг к другу, – осторожно сказала Констанция. – Мурасаки и Сигма. Может быть, даже связаны.

Декан вопросительно поднял брови.

– Кто это?

– Студенты, которые проводили реконструкцию. Инициаторы.

Кай рассмеялся.

– Констанция, неужели это ты говоришь? Связь в этом возрасте – это гормональные бури. Ты же не веришь в существование великой любви, надеюсь?

Констанция покачала головой.

– Я не верю, Кай. Но пока их любовь – это единственное объяснение, которое у меня есть. Их связь, настрой на одну волну. Одни и те же действия в одной и той же ситуации.

– Они в самом деле так похожи? – удивился Кай.

Констанция с досадой дернула плечом.

– Как – так? Что ты имеешь в виду?

– Ну, знаешь, для связи такой силы недостаточно гормонов. Они должны быть… Как два термометра. Разнеси их на разные концы мира, но помести в одну и ту же воду и они покажут одну и ту же температуру.

Констанция покачала головой.

– Нет, конечно.

Они были разными. Слишком разными. Поэтому она и удивилась их искренней влюбленности друг в друга. Иногда их было даже жалко с этой их трогательной заботой друг о друге. Потому что у деструкторов не бывает друзей, не говоря уже о любимых. Иначе они не деструкторы.

– Тогда о какой связи ты говоришь, Конни? Это ведь студенты, может быть, неплохие студенты, но им никогда не стать нами, – Кай коротко рассмеялся. – Наша задача следить, чтобы вовремя остановить их прогресс. Но пока никто даже и не думал переходить на следующую ступень. И вдруг сразу двое? Я не верю. Тем более я видел эту девочку. В ней нет ничего, ровным счетом ничего особенного. Никаких скрытых слоев, сложной ауры.

– Я тоже видела, – ответила Констанция. – Но послушай, Кай, если не они сами, не ты, то… кто? Вряд ли Древние дотянулись до этих детей.

– Для этого им надо было сначала проснуться, – задумчиво произнес Кай. – Но в твоих словах что-то есть. Я не принимал в расчет сами печати. Они могли притянуть детей.

– Значит, надо на них посмотреть еще раз, – сказала Констанция. – На печати.

– Пожалуй, – согласился Кай. – И не только посмотреть. Нам нужно еще два создателя.

– Нам?

– От разрушителей будем мы с тобой.

Констанция кивнула и с легким вздохом взмахнула рукой. Солнце, словно этого и ждало, осело в черную воду растаявшим шариком малинового мороженого и океанские волны с тихим всхлипом сомкнулись над ним.

Профессор Бран, высокий и тяжелый, неуловимо напоминал Сигме Мурасаки. Изредка проскальзывающей легкостью движений, необычной для его роста. Едва заметной улыбкой между словами, когда он не говорил ничего смешного. Склонностью иногда появляться на лекциях в странной одежде, как будто он на пару часов вынырнул с какого-нибудь особенно разнузданного карнавала. Заходил в аудиторию, на ходу развязывая широкий лиловый атласный бант под подбородком, небрежно сбрасывал плащ диковинного розового оттенка и еще более диковинного покроя – в форме сложенных за спиной крыльев. Под верхней одеждой могло оказаться все что угодно – от белой туники до черного трико, но казалось, Бран был уверен, что выглядит вполне нормально для преподавателя. Он спокойно поднимался к своей трибуне и начинал лекцию.

Иногда перед тем, как заговорить, он обводил взглядом аудиторию, и Сигма, если на нее падал его взгляд, всегда улыбалась ему в ответ той самой легкой улыбкой, перенятой у Мурасаки. Иногда Бран кивал ей, иногда нет, но Сигму это абсолютно не волновало. Ей не хотелось от Брана ровным счетом ничего. Ей было просто приятно его видеть.

Поэтому Сигма обрадовалась, когда увидела, что первый учебный день после лазаретных каникул начинается лекцией Брана. Она пришла в аудиторию раньше всех и заняла любимое место в центре третьего ряда – не слишком далеко, но и не слишком на виду. Вообще-то Сигма планировала почитать – в местной библиотеке нашлась интересная хрестоматия с классификацией миров по мифологии. Чтение, которое помогало ей разобраться в том, кто есть кто из ее прошлого филиала и этого филиала, и в каком мире она сама жила. А еще Сигма надеялась найти здесь типизацию миров, чтобы хотя бы примерно вычислить родину Мурасаки. Все-таки она ужасно по нему скучала. А после того, как увидела его в том отражении, тоска усилилась во много раз. Но сейчас читать не хотелось.