Фильмы. Книги. Бродвей. Моей жене, казалось, нравились все эти вещи.

Фильмы, потому что их любили ее братья.

Книги, потому что их читал ее отец.

Бродвей, потому что это нравилось ее маме и сестре.

Я наблюдал за ней, пока она читала, пока смотрела фильмы, пока выступала на сцене, и ничто из этого не зажигало ее так, как когда она красила стены в комнате, которую она назвала комнатой Коннолли.

После того, как Кили арестовали, она сразу же вернулась к покраске стен. Она даже нарисовала рисунок на стене. Моя жена сказала мне, что приемная мать Мари позволяла Мари выбирать все, что она хотела нарисовать на стене в их доме. Мари выбрала бабочку.

Кили нарисовала розово-фиолетового дракона с гротескной улыбкой и длинными ресницами, потому что знала, что это что-то значит для Коннолли. Морин рассказала Кили, что мать Коннолли подарила ей игрушечного дракона, и маленькая девочка спала с ним каждую ночь.

Что бы ни происходило между моей женой и Коннолли, это было не под силу никому разорвать. Никто не смог сблизиться с ребенком, потому что ее родители подводили ее с раннего возраста.

Родители Коннолли были хорошими людьми — у ее отца была приличная работа, ее мать училась в колледже, и они были вместе со средней школы. Потом он начал приторговывать наркотой, чтобы подзаработать, через некоторое время попался на крючок, и она тоже. Немного здесь. Немного там. Пока он не начал отдаляться от Морин настолько, что она едва могла оплачивать свои счета.

Моя жена, однако, была мастером на все руки. Она хотела исправить все, что казалось ей кривым. За исключением того, что она избегала исправления единственной вещи, которую, как ей казалось, она не могла контролировать: смерти своей сестры.

Когда она узнала об ублюдке, который убил ее близняшку и их бабушку с дедушкой, я знал, что она предположила, что это сделал я.

Да, так и было.

Из-за этого она объявила перемирие «У Салливана». Я заслужил ее доверие и, более того, завладел ее сердцем без перетягивания каната — если я хотел этого без борьбы. Однако для меня в этом было нечто большее. Мне все еще приходилось истекать кровью, чтобы одерживать победу, иначе мы никогда не были бы честны.

Ее сердце стоило борьбы, кровопролития.

Оно стоило моей крови.

То, что я сделал для ее семьи, убив этого ублюдка, было оплатой долга моего старика перед ее семьей. Это… что бы ни было между нами — было между нами.

Однако одна вещь все еще озадачивала меня. Она никогда не пыталась исправить меня — самого жуликоватого ублюдка на свете. Может быть, это было потому, что мне было насрать, любила ли она фильмы, или книги, или Бродвей, или даже живопись. Меня волновало только то, была ли она несчастна. Я поймал себя на том, что хочу убить все, что противоречит тому, что было лучшим из всех возможных вариантов для нее.

— Келли.

Когда я моргнул, Рафф поднес ключ ближе к моему лицу.

— Ключ. — Он улыбнулся. — К одному из грузовиков, который собирается произвести погрузку. Овощи. Они собираются спрятать их под кучей отборных овощей.

Если только Ли Грейди не изменил место или время в последнюю минуту, все произошло слишком быстро. Рокко назвал мне конкретное время и место.

— Кто? — сказал я, забирая его у него.

— Колин.

Он вглядывался в мое лицо.

— Он был «У Салливана». У некоторых из окружения Грейди там имеется бронь. Он подслушал, как они говорили о дорогостоящей доставке овощей. Затем они вручили этому парню ключ. Несколько молодых парней входили и выходили, останавливались у столика и уходили с ключом. Колин последовал за ним к сортиру и умыкнул ключ прямо у того из кармана. Затем он подставил ему подножку и бросил ключ от квартиры его бабушки рядом с парнишкой. Сказал ему, что его ключ выпал у него из кармана, и передал его ему. Сомневаюсь, что парнишка вообще заметил подмену.

Бабушка Колина была моей секретаршей, Сьюзен.

— У него есть время и место?

— Нет, — сказал он. — Но он думает, что подслушал что-то о месте, где продают овощи.

— Это скоро произойдет.

Мы стояли там некоторое время, оба призадумавшись. Через несколько минут я двинулся.

— Посмотри, не услышишь ли ты чего-нибудь на улице. Я собираюсь поужинать у Салливана.

— Будь осторожен, Келли, — предупредил Рафф.

Я поднял руку, признавая, что услышал его предупреждение.

Если бы я мог выяснить, когда должна была состояться эта доставка, и испортить все, не только Грейди охотился бы за мной, но и семья Скарпоне тоже. Грейди, вероятно, болтал без умолку о том, что это я постоянно у них ворую. Так оно и было, но только до определенной степени — я всего лишь украл у них партию наркоты.

Скарпоне были достаточно умны, чтобы понять, что у них под носом ошивается призрак, жаждущий крови. Их барахло начало пропадать, пока я сидел взаперти. Грейди так и не связал все ниточки воедино, что заставило Скарпоне с подозрением отнестись к нему, но поскольку с призраком у них все было чертовски из рук вон плохо, им было трудно сказать, кто на самом деле причинил ущерб.

Я остановился и повернулся до того, пока не отошел слишком далеко. Рафф достал свой телефон, глядя на экран. Он поднял глаза, когда я позвал его по имени.

— Колин, — сказал я. — Держись от него подальше, пока мы снова не поговорим.

— Понял, босс.

Рафф улыбнулся, а затем подмигнул мне. Он зашагал в противоположном направлении.

Ресторан «У Салливана» был переполнен в преддверии ужина. Это было идеальное место для Грейди, чтобы вести свой бизнес. Это было идеальное место для любого из нас. Ресторан Салливана считался нейтральной территорией. Мы могли бы говорить о делах, даже время от времени использовать это место как прикрытие, но не действовать согласно жестоким приказам или проявлять насилие внутри.

Если кто-то облажался, его больше никогда не пускали обратно. Это было единственное правило, которого мы все придерживались — это и предоставление пропуска избранным мужчинам, которые приходили сюда со своими женщинами и детьми.

Грейди не нарушил бы правило Салливана, но он уже нарушил одно, которое стало моим главным приоритетом. После того, как моя жена оказалась близка к тому, чтобы расплатиться за мои грехи, у меня появилось еще два глаза на затылке.

Она была в безопасности в Италии с Маккиавелло и его семьей, и это было единственное, что, как я действительно понимал, было к лучшему. Однако ее сбивающее с толку поведение? Все еще ни хрена не понимаю.

Складывалось такое ощущение, будто у ожерелья, прожигавшего мой карман, бьется сердце. Как будто она наложила на него заклятие, заставив поверить, что это может быть реально.

— Черт бы меня побрал.

Провел рукой по лицу, стирая невидимую испарину. Я достал свой телефон и с минуту смотрел на него. Затем я набрал ее номер. Никакого ответа. Я позвонил Морин, моему кроту.

— Она уставилась на телефон. — Она вздохнула. — Но бедняжке пришлось нелегко. За свою жизнь я знавала нескольких матерей, но ни одной, которая могла бы взвалить на своего ребенка такой позор и вину, как взвалили на нее.

— Я никогда не слышал, чтобы ты называла кого-то «бедняжкой», — произнес я, не ожидая, что Морин будет выбирать выражения в разговоре со мной.

— Только другая женщина может понять вину, которую мать может взвалить на плечи своей дочери. — Она сделала паузу. — Но я думаю, что сыновья тоже кое-что знали бы об этом, если бы речь шла об их папашах.

Повесив трубку, я снова уставился на экран своего телефона, но потом положил аппарат обратно в карман.

— Келли, рад видеть тебя здесь, — поприветствовал отец Фланаган, подходя. — Нам надо поужинать и выпить, мой мальчик? Это могло бы помочь облегчить твои печали. Я угощаю.

— Я оставлю выпивку тебе сегодня вечером, — сказал я, сжимая его плечо, а затем подталкивая его к дверям. — Раз уж тебе это так по душе.

— Жизнь не была бы жизнью без небольшого веселья!

Он поиграл бровями, глядя на меня.