Хочу ударить больно-больно и, разрывая связки, что есть мочи, заорать:

«Дура-а-а-а-к!».

Интересно, как смотрела его ненаглядная Юлечка на такие отношения и бесцеремонные слова?

«Мальчики ценят внимание, и даже больше, чем девочки» — часто повторяла мама Аня. — «Улыбнись же, цыплёнок. Покажи ему, что заинтересована, позволь ему поухаживать, побудь нежным солнышком, но никогда не унижайся, детка. Ты нуждаешься в нем, но не обесцениваешь себя. Ты важна! Твои желания, твои чувства — приоритет для мужчины, которому ты отдаешь себя. Понимаешь, Ася?».

Да — я понимаю, и все же нет — я не хочу, чтобы он любил меня в ответ лишь потому, что стыдно или так надо, так принято, так должно быть, или на худой конец — из жалости или унизительного чувства благодарности. Я ведь люблю его просто так. Честное слово, я с большим трудом воспринимала все, что она об этом говорила.

— Что Вы ищете? — расставив руки и упершись ладонями в край витрины, Денис заглядывает через мое плечо, почти наваливаясь на меня.

— Шоколадное с черносливом. Семейный вариант, — прекрасно понимаю, что маленькая порция для Красова — это ни о чем, пустяк, нестоящая ерунда.

— Вот, — вытягивает килограммовый пластиковый судок, на крышке которого рукописными с вензелями буквами выведено оригинальное название, подтверждающее компоненты разыскиваемого десерта.

— Спасибо, — благодарю, а Тимка недовольно крякает и выставляет ручки, как будто бы оберегая меня от слишком близкого расположения постороннего мужчины, которому сынок не доверяет.

— Прости, парень, — Денис хмыкает и сразу отступает. — Ася?

— Да? — отвожу глаза.

— Мы договорились?

— Да, — быстро отвечаю.

— Первый день уже завтра. Девять часов, Вы помните?

Я помню! Еще бы! От этого зависит моя заветная мечта.

— Я приеду в восемь. Не возражаете, будет удобно?

— Прекрасно. Мама обрадуется и Вам, и этому красавчику.

— Можно задать всего один вопрос? — прищуриваю правый глаз, обдумывая подходящую формулировку, закусываю уголок нижней губы, при этом выдвигаю подбородок, уродуя злым выражением свое лицо.

— Да, конечно.

— Почему после смерти родителей сёстры не воссоединились или просто не позвонили друг другу, чтобы, например, узнать, как дела, что нового и что тогда вообще случилось? — устремляю на него глаза. — Они ведь знали, что не одни в этом мире. Разница в десять лет не может оправдать того, что…

— Не осуждайте мою маму, пожалуйста, — прикрыв глаза, он аккуратно прикасается к моему локтю. — Просто приезжайте, хорошо?

— Хорошо, — кивнув, еще раз подтверждаю.

Тем более что теперь у меня на будущем рабочем месте появились некоторые родственные связи, которые я не хотела бы потерять, да и условия, озвученные Денисом, полностью устраивают, а вариант с неполным днем — отличное предложение, от которого отказываться — делать только хуже. И при всем том исключительно себе…

Болит живот, болит спина, гудят колени и щиколотки наливаются как будто бы свинцом. Нет, не пойду пешком, хотя погода к прогулке однозначно благоволит и располагает.

«Красова, ты не забыла про меня?» — Костя снова бомбардирует наш семейный чат. — «Я ведь изнываю, Цыпа. А-а-а-а-а!» — где только такой ужасный смайл откопал? Желтый шар с каплей пота на безобразной роже жутко скалится и, согнув спичечные ручонки, имитирует движения, которые совершает мужчина, когда занимается любовью с женщиной.

Господи! Такая дикость меня вгоняет в краску. И этот Красов, между прочим, стыдил меня за посещение порносайтов. А ведь у меня было оправдание — полное отсутствие опыта и его издевки, которые на самом деле оказались стандартными оборотами, каких я от него наслышалась в достаточном объеме, чтобы считать себя почти профурой. Вот так, понимаешь ли, муж заводится и высказывает свои эмоции, когда получает то, что хочет. Чудны твои дела, великий Боже! Однако я бы предпочла иные фразы и поощряющие выражения, а иногда мне крайне необходимо, чтобы Костя просто промолчал.

«Я уже в такси» — почти не глядя, набиваю текст, но все-таки осматриваюсь по сторонам, слежу внимательно за дорогой и сохраняю бдительность, наличие которой никогда не помешает.

Сынок раскачивается на моих руках и тоже водит круглыми глазенками, знакомясь с новой территорией и водителем, с которым Тимка пока не установил любимый зрительный контакт. В Костиной машине он расслаблен и умиротворен, агукая, посматривает на отца, сверяясь с ним в узком зеркале острым взглядом, а здесь витает незнакомый запах, чужой мужчина не обращает на него внимания, а я, вцепившись мертвой хваткой, сжимаю пузико, затянутое широкой эластичной лентой слинга.

— Охраняешь мамочку, карапуз, — таксист все же отмирает. — Немного осталось. Мальчик? — с вопросом обращается ко мне, встречаясь взглядом в зеркале, через которое, как правило, общается мой Костя с Тимофеем.

— Да. Сын.

— Не волнуйся, заяц. Еще минуты три и будешь на месте. Сколько ему?

— Пять месяцев, шестой пошел.

— Щёки, как ёлочные шары. А глазища…

Папины! Глубокий карий цвет — очень теплый, лукавый, но вместе с этим благородный. Мой малыш — вылитый его отец.

Водитель сбавляет скорость и поворачивает за угол. Я вижу знакомый парапет и замечаю фигуру мужа, стоящего на нем с широко расставленными ногами.

— Уже встречают?

Какой же он красивый и высокий! Костя улыбается и, подняв руку, размахивает, приветствуя нас.

— Сколько с меня?

— Сто пятьдесят.

— Наличными возьмете? — не отводя глаза от приближающейся к нам мужской фигуры, рукой шурую в сумке, разыскивая кошелек.

— Конечно.

Такси подкатывается впритык к забору, почти касаясь бампером каменной кладки, а капотом — ног мужа.

— Ждет! — посмеиваясь, таксист берет купюры и открывает свою дверь.

— Добрый вечер! — слышу, как здоровается с ним Костя.

— Добрый.

— Спасибо, что подвезли.

— Не за что. Смешной парень.

— Это мой сын! — Красов задирает нос, но краем глаза следит за тем, как я, не торопясь, выбираюсь из салона. — Привет, Тимофей Константинович.

— Так он Тимофей?

— Ага, — муж спрыгивает с парапета и подскоками подбирается ко мне. — Привет, Цыплёнок. Привет, барбосёнок, — тянется губами к маленькому лобику. — Жена, ты мороженое купила? — а он почти канючит?

Это что за новости?

— Ты голоден? — отступив, немного отклоняюсь верхней половиной тела.

— Тшш! Не бойся. Я немного выпил, Аська, — моргает поочередно каждым глазом. — Совсем чуть-чуть, но этого хватило. Был повод. Это ничего?

Вообще-то не очень! У нас в доме маленький ребёнок. Но он хозяин, а значит — без проблем, всё можно.

— Не дыши на Тиму, — легко отталкиваю, выставив ладонь.

— Лифчик, Цыпа. Ты обещала! — жалобно скулит и губами лезет в ухо. — Женщина, сынок, мороженое, последний августовский вечер. Блин! — муж подпрыгивает на месте. — Крестины послезавтра, — внезапно голосит, как ненормальный.

Сын переводит на него глаза и, мне кажется, что мелкий почти крутит пальцем у виска!

— Потише, пожалуйста, — пытаюсь усмирить подвыпившего мужика, но до меня наконец доходит смысл предложения, которое он громким голосом сказал. — А? — теперь мои глаза выскакивают, а я теряю речь. — Что? Ты? Это очень быстро. Мы не успеем.

— Успеем-успеем. Понимаешь, какое дело. У беспокойных Юрьевых через неделю ЗАГС намечен, так что нужно все сделать до важной подписи и Ромкиной свободы. Пусть останутся родителями нашему сыночку, а потом валят, — он резко убавляет тон и добавляет, хрипя и заикаясь, — к е-б-е-н-я-м! Он меня не услышал? — водит пальцем по бровке Тимофея.

— То есть? — обхожу его фигуру и направляюсь к приоткрытой входной двери. — Всего доброго, — прощаюсь с таксистом, уже забравшимся в салон машины и машущего нам рукой.

— До свидания, — курлычет Костя, а после обращается ко мне. — Окончательный развод, Цыплёнок. Ромка согрешил, а Оленька дала ему при всех по морде. Юрьев — гордый парень, но так-о-о-о-й придурок. Я его, между прочим, предостерегал. Нет же полез за членом и, прикинь, из мошны его достал. И всем так сразу стало жаль, что мы немного выпили с ребятами — от радости за Ромыча и в знак солидарности с Олей, которая, конечно же, права. Но…