Вот так неистово визжала богатенькая шваль, которой отказали в усыновлении и без того несчастного ребёнка. Сейчас я понимаю, что принятое решение было совершенно верным, полностью оправданным. У нее, похоже, имелись неразрешимые проблемы с головой, зато с финансами — стабильность, весьма увесистый достаток. Я помню аромат ее парфюма. Помню в мельчайших подробностях абсолютно все. Тонкий цветочный шлейф с неприторными вкраплениями чего-то цитрусового, возможно, сочного апельсина. Расфуфыренная дамочка, в туфлях с безобразно высокими каблуками с кроваво-красной толстой подошвой, одетая в брючный сильно клёшевый костюм, сжимая в руках круглую сумочку, похожую на таблетку аспирина, орала, что было ее сил. Тогда мама Аня в первый раз осмелилась повысить голос на посетительницу, несостоявшуюся родительницу, потерявшую из-за того скандала статус «потенциальная». Она кричала ей о том, что такие, как эта «супермама» уже и так наказаны всевидящим Всевышним, потому как навсегда лишены возможности иметь детей. Какие ей, к черту, малыши, если она не знает даже, как к ним подойти. Этот эпизод врезался навечно в мою память, оставив четкий след внутри. Возможно, в тот момент — мне было десять лет — я перенесла сердечный приступ или это был недиагностируемый инфаркт. Помню, как после того, что случилось, меня, перепуганную насмерть, нашли в кухонной кладовке, скрутившейся в бублик на полке с банками, доверху наполненными медом, зажимающей уши и истошно визжащей о том, что я:

«Я тоже человек. И я хотела бы узнать, кем была моя биологическая мать. И почему она бросила меня? Чем я не подошла ей?».

«Костя, извини, пожалуйста. Я в магазине. Здесь очень шумно и Тимофей не спит. Через часик буду дома. Что-нибудь купить? Вкусненького, например?» — прикрепив пускающий слюнки смайл, отправляю сообщение.

«Я волнуюсь за вас, Ася. Не нужно молчать. Ты была на приёме? Как сегодня прошло? Тимка плакал?».

Я не молчу, просто отвлеклась и не заметила уведомлений. О таком мне тоже написать?

«Купи мороженого, Цыпа. Что с сыном? Я жду ответ» — муж снова оживает.

«Все хорошо. Сегодня лучше. Барбосёнок даже улыбался, пока о зубах не вспоминал, конечно. А какое?» — набиваю и, прежде чем отправить, оглядываюсь по сторонам, как пойманный с поличным неудачливый воришка.

— Что случилось? — Денис растягивает губы, не произнося ни звука, он все же четко формулирует вопрос.

— Ничего. Одну минуту, — поворачиваюсь к нему спиной и выставляю телефон перед носом сына. — Давай-ка сделаем фотографию, Тим. Пусть папа посмотрит на тебя, — пружиню детский носик и сразу щелкаю по красной кнопке. — Вот так, барбос.

«Он передает тебе привет, любимый. И там еще видна моя рука. Заметил?» — зачем-то добавляю о себе.

«Шоколадное с черносливом. Вас забрать?».

Это плохо! Нет, нет, нет.

«Не беспокойся, сумок нет. Только полотенце, его бутылочка и один подгузник. Все остальное у меня на спине, а сыночек висит, смешно расставив ножки, на моей груди» — посылаю и дожидаюсь отметки о прочтении.

«Аська, не забывай фотографироваться. Мне недостаточно смотреть на твои прелести за детской тыковкой. Ты же знаешь, что твои красотки… М-м-м-м!».

Господи! Что он говорит? По-видимому, я краснею, беленею, зеленею и покрываюсь диковинного цвета пятнами.

«Не смущай меня, Костенька» — воздушный поцелуй и смущенная мордашка, которую я все-таки меняю на фиолетового чертика с улыбкой, при виде которой надо бы бежать.

«Жду семью дома. Не забудь мороженое прихватить и… Аська, на подходе, возле ступенек, лифчик сними».

Это еще зачем? Уточнять не буду, а просто соглашусь:

«Без проблем!».

— Извините, Денис, — прячу в задний карман джинсов телефон. — Были срочные дела. Так Вы сказали, что у Вас есть сын?

У мужа странные желания. Снять бюстгальтер? А зачем? Непроизвольно наклоняю голову и смотрю на грудь. Вроде бы и не большая по размеру, но моего мужчину, выражаясь современным языком, от этих «девочек» нехило прёт. Положа руку на сердце мне ведь нравится, когда Костя сжимает властно полушария, когда приподнимает каждое из них, будто взвешивает, обводит контур и, не торопясь, смакуя наслаждение, оглаживает боковую часть; когда он потирает крупные соски, я теряю землю под ногами, а когда прикладывается к ним губами, моментально забываюсь, глохну и абсолютно ничего не соображаю.

— Да, но я не женат. Не сложилось с его матерью, — как будто вдалеке долдонит парень.

Рассказывает о себе? Пытается заслужить доверие и навести мосты?

— Не бойтесь. Убежден, что Вы сможете и справитесь с поставленными задачами. Я читаю по глазам, Ася. В ваших ярко светится настойчивость, дисциплинированность, внимательность, терпение, а еще Эля рассказала о Вашем кредо.

— Кредо?

— Во что бы то ни стало доводить начатое до конца.

Согласна! Не стану с этим спорить. Эльмира — общительная, мудрая женщина, которой моя судьба оказалась небезразлична.

«Жизнь будет улыбаться и благоволить тебе, цыпленок, если ты проявишь упорство, находчивость, увлеченность, при этом не растеряешь доброту, сопереживание, проявишь эмпатию по отношению к другим. Ася, я тебя люблю!» — уже тяжелобольная мама Аня изо всех возможных сил сжимала мою руку, несильно вздергивала кисть, но раскачивала и трясла меня, как тощую марионетку, при этом кривила губы, чтобы не разреветься и не испугать, и заклинала только об одном. — «Доченька моя, будь душевным человечком. Прощай, прощай, прощай людям. Не цепляй на сердце оскорбления — забывай о них, не позволяя им приклеиваться к твоей душе и разуму. Кто бы что ни говорил, ты не такая. Сразу же беги оттуда, где вдруг кто-нибудь на тебя повысит голос, а если ударит, не дай Бог, никогда подобное не терпи».

Простые слова, но ведь верные? А если я вдруг полюблю? Полюблю того человека, который нечаянно меня обидит, ударит, может быть, или прогонит, потому что я в чем-то, например, не оправдаю возложенное им на меня доверие. Должна ли я терпеть или нужно вспомнить маму? Простить — забыть?

— Я не боюсь, Денис. Ничего и никогда. У меня такое воспитание и я люблю учиться, между прочим, — выставляю подбородок. — Кстати, у меня все же имеется образование и диплом, пусть и не торгового института, — мгновенно осекаюсь, вспоминая, что опрометчиво не уточнила, как его по отчеству величать и какое здесь принято корпоративное обращение к вышестоящим лицам, — простите, пожалуйста, а как дальше? Денис и…

— Вы бесстрашная? Отлично, все устраивает. Внутренняя политика этого места предполагает теплые и дружеские отношения. Тем более что мы уже как будто стали ближе и кое-что узнали. Мишка — имя моего сына, ему всего лишь три годика, живем с ним вместе. Мои родители мне помогают. А я Денис, Ася. Просто и без отчества. Будем знакомы? — опять протягивает свою руку.

Он отсудил, отвоевал ребенка? Мать, вероятно, оказалась недостойной? Изменила, что ли? Бросила? Наверное, нашла другого? Кандидатуру пересмотрела, потому что Денис не получил рекомендацию от своего куратора в этом направлении?

— Я не привыкла обращаться к малознакомым людям просто по имени.

— Тогда попробуем так. В этом месте мы не обращаемся друг к другу по именам и отчествам, но цепляем бейджики на форменные жилетки, на которых жирным маркером выведены большие буквы, складывающиеся в наши имена, при этом обращаемся к коллеге исключительно на «Вы» или спокойно произносим то, что прочитываем на карточке, — стучит пальцем по прямоугольной табличке, прицепленной к его одежде. — Идемте со мной. Здесь очень шумно, а в кабинете будет и удобнее, и спокойнее. Ася?

Он меня упрашивает?

Постоянная клиентка, беспокойная и говорливая Эльмира, мама троих малолетних детей, любящая жена Саркиса, который все-таки добился долгожданного мальчишку, выполнила обещание и в некотором роде удовлетворила мою просьбу. Я могу быть принята на хорошо оплачиваемую работу и, как это предусмотрено законом для матери ребенка до трех лет, на неполный день. Стажировка? Денис? Две тяжелые недели, которые нужно перетерпеть, а потом — собственный заработок, финансовая независимость, подобие свободы? У меня есть выбор? Убеждена, что нет!