«Уже прошел» — в мужскую грудь гундошу, а Костя, как это ни странно, сильнее вжимает мое лицо в себя. Если он не прекратит, то я, наверное, задохнусь от недостатка воздуха и избытка аромата мужского тела и парфюма, нанесенного на него. Чем это пахнет? Чрезвычайно сильный запах. Я отдаю себе отчет в том, что подобное сравнение к понятию амбре совершенно не подходит, более того, они, наверное, вообще не сопоставимы, однако, в том, как пахнет Костя, я чувствую уверенную силу, мощь, мужественность и вместе с этим нежность. Это очень грозно, но в то же время мягко, по-домашнему просто и красиво. Именно! Я не ошиблась, когда сравнила запах луговых цветов, скошенной травы, стойкую нотку ветивера с лаской, которой он меня опутывает с головы до ног.

— Мы, пожалуй, поедем. Даня? — Валерия выпрыгивает и тянет за собой расслабившегося парня.

— Я помешал? — смеется Костя. — Вы меня не ожидали увидеть, хотели посекретничать в маленькой компании? Тимка бы вас не выдал, если что, а Ася не призналась. Она кремень! — он сейчас на что-то намекает? — Прошу прощения, но моя семья — прежде всего. У меня редко когда выпадает свободное время, а сейчас, как это ни странно, все удачно складывается, поэтому я не хочу терять ни минутки. Пожалуйста, останьтесь, если это, конечно, не нарушает ваши планы. Я не помешаю, зато, возможно, что-то о жене узнаю. Например, то, что она стесняется или не хочет о себе мне рассказать. Что скажешь? — аккуратно вздергивает нас с сынишкой.

— Угу, — я таю, а после — растекаюсь-расслабляюсь и лечу, парю, как птица, над землей и совершенно не чувствую притяжения, нарушаю все законы и, преодолев обманки гравитации, пронзаю пространство, наплевав на дедушку Эйнштейна.

— Нет, ну что Вы! — ретируется вдруг моя подруга, затем себе за спину заводит руку и прячет за своим плечом мужчину, скрывая особо ценный экземпляр от глаз противных дам. — Нам действительно пора. Ася? — подмигивает мне и кивком куда-то в сторону указывает.

— Иди! — хрипит мне в ухо Костя. — Только сына отдай.

Тимофей, как это ни странно, сильно разоспался. Вероятно, морской свежий воздух, «белый шум» прибоя и бубнящие диким роем голоса туда-сюда снующих отдыхающих людей усыпили кроху, которого я бережно передаю Косте, обматываю тканью гибкое сильное тело, скрупулезно поправляю эластичные хвосты слинга, опутывающие теперь мужчину, как паутина маленького паучка, в центре которой сидит хозяин хитрого сооружения.

— Удобно? — фиксирую пухленькие ножки, прикасаясь пальцами к мягкому ремню на поясе его строгих брюк.

— Вполне. С ним все хорошо? — отстранив лицо, заглядывает внутрь маленького кокона. — Спит, словно неживой. Это нормально? Перегрелся или…

— Он долго бодрствовал, а перед встречей с ребятами заснул. Видимо, наконец-то разморило. Устал бороться.

— Иди, Мальвина, тебя уже ждут. Прощайся, приглашай к нам, а потом…

А что потом? Я замираю возле. Тяжело дышу. Заглядываю в Костины глаза, ищу чего-то. Ищу того, чего там нет? Валерка ведь спросила, любит ли он меня. Я бы слегка переформулировала крайне своевременный вопрос. Есть ли у меня вообще жалкий шанс? Несчастный шанс после его двух жен, одну из которых Красов вознес на чертов пьедестал неприкосновенной богини и праматери всего живущего, стать той, без которой этот дорогой мужчина не сможет жить, если мое присутствие грудью не вдохнет и не сожмет ладонью тонкое запястье, которое он сейчас мягко перекатывает между своих пальцев, словно проверяет отклик нестабильного нервного импульса на прикосновение, которое способно и убить, и воскресить, и сделать это все одновременно.

— Пройдемся по берегу.

— Пешком?

— Если ты не устала.

— Нет, — по-моему, я подпрыгиваю, выказывая щенячью радость вкупе с бесконечным и цикличным растворением. — Очень хочу пройтись…

Муж с Тимошкой идут впереди меня, а я плетусь, мечтая, позади мужчин, которых я люблю. Широкая спина, перетянутая тканью, склоненная на бок голова и монотонное бормотание — интеллектуальная беседа с малышом — все, на что мне сейчас позволено смотреть. Костя почти чеканит неширокий шаг, продавливая модельной обувью гальку, которая издает жуткий скрип, когда выскальзывает из-под его подошв.

— Ася? — повернувшись, вполоборота обращается ко мне. — Иди сюда. Что там такое? — он опускает правую руку, вытягивает и расставляет пальцы, предлагая мне раскрытую ладонь. — Тимофей проснулся. Ну? — встряхивает длинную конечность, выказывает нетерпение, сжимая-разжимая свой кулак.

— Я здесь, — подбежав к нему, хватаюсь за него.

— А вот и Юрьевы, — куда-то вдаль кивает головой.

— Где?

— Там, впереди, — он криво улыбается.

— Откуда ты знаешь? — я щурюсь и присматриваюсь, чтобы рассмотреть тех, кого Костя принял за «своих».

Две высокие фигуры маячат впереди. Мужчина и женщина! Я вижу развевающееся белое платье, бьющее широким полотнищем по худым и длинным ногам, а также светлые волосы, уложенные вокруг женской головы богатой косой, словно дорогой короною.

— Ромка выгуливает любимую жену, — мне кажется, или я слышу в тихом голосе стальные нотки злости и очевидного пренебрежения. — Кретин!

— Ты не рад встрече?

— Почему же? Я ее даже предугадал.

— Что это значит?

— Хорошая погода, пустынный пляж, у него законный выходной, а она на постоянной удаленке уже, если не ошибаюсь, десять лет. Ей-богу, откажу во всем, перестану в благородство играть и потребую обязательного присутствия на рабочем месте. Пора прекратить эту хрень, — муж дергает губами, обнажая десны.

— Что? — я задираю голову, вглядываюсь в жесткий профиль, замечаю, как движется его кадык, когда муж сглатывает, как переливается на солнце его смуглая кожа, как отсвечивает острая щетина на скулах и на верхней части совсем не бычьей шеи.

— Ничего. Ты не будешь возражать, если Ромка будет крестным для Тимоши?

— Крестным?

Признаться честно, я пока не думала о таком.

— Костя?

— Угу, — он обращает на меня лицо.

Пронзительный взгляд, пытливый, острый и испытывающий.

— Нет, ничего, — опустив голову, жужжу под нос.

— Ее зовут Ольга, — звучит спокойный голос где-то рядом.

— Кого? — отшвыриваю носками поблескивающую от влаги гальку.

— Жену Ромки.

— Хорошо.

— Она не очень разговорчива и еще…

— Хорошо, — автоматически отвечаю, особо не вдаваясь в подробности и содержание того, про что с ним говорю.

— У них нет детей, Ася.

— И что? — теперь я вскидываюсь и начинаю внимательнее прислушиваться к тому, что говорит мой муж.

— Ничего, — мгновенно отрезает.

Непривычно видеть этого Юрьева в льняной, измятой на груди, рубашке, расстёгнутой на две верхние пуговицы, взъерошенным и каким-то абсолютно несерьезным. Он держится позади своей жены, словно боится подойти поближе и взять ее за руку. Считает шаги, старается сохранять синхронность и следовать за ней в противной точности, не сокращая ни на миллиметр имеющееся между ними расстояние.

— Привет! — выкрикивает Костя, вскидывая вверх левую руку, а правой удобнее перехватывает меня, прижимая к своему бедру.

— Мне нужно улыбаться? — шиплю. — Что ты делаешь? Отпусти, пожалуйста.

Ведь я не вещь, которой он мог бы управлять по своему хотению, а он подкидывает меня словно неподъемный чемодан, потерявший где-то ручку, за которую его владельцу было бы гораздо удобнее держать спрятанное в нем грязное шмотье и нажитое трудом и потом огромное богатство.

— Как пожелаешь, но прояви благодушие, у этой женщины не все дома, с головой не совсем порядок, а у него — неумирающая любовь. Оба, видимо, больны. Это роковая страсть, Юля. Ты ведь знаешь, что это такое!

А у него? У него все в порядке с головой? Ненавижу, ненавижу! Черт возьми, я в бешенстве. Я его… У-б-ь-ю!

— Не называй меня чужим именем, — сквозь зубы говорю. — Ты делаешь это специально? Хочешь унизить? Демонстрируешь свою власть? Мне нужно откликаться на это имя, потому что…