Но с некоторыми, конечно, оговорками. Если наш разговор и дальше будет продолжаться в таком тоне, то до этих оговорок мы вряд ли с ним когда-нибудь дойдем.

— Страх — это что-то чисто женское. Это истинно ваша среда обитания. Вы, девочки, постоянно чего-то боитесь: то тараканов, то мышей, то темноты, то отсутствия внимания с нашей стороны, то установленного лимита на кредитной карточке, то распродаж, на которых устраиваете самый настоящий цирк с кровавыми соплями, то… Короче, я думаю, что у тебя много подобных пунктиков, но ты прячешься за маской сверхсильной жрицы.

— Мне жаль, Костя, что тебе попадались исключительно такие женщины, — натягиваю простынь на постоянно обнажающееся левое плечо, съеживаюсь, как будто мерзну, и подтянув к груди колени, продолжаю говорить. — Я не боюсь темноты…

— Юль… — он снова, что ли, путает?

Хотелось бы заметить, что это очень неприятно, к тому же сильно напрягает и начинает жутко раздражать! Чем эта Юля так запомнилась и влезла ему в душу, что при каждом удобном или неудобном случае я как будто слушаю о том, что:

«Как жаль, как жаль, как жаль… Что мы нехорошо расстались, золотко, с тобой!».

— Однако я боюсь всего того, что прячется или приходит вместе с мраком, — не моргая, заканчиваю мысль, которую случайно начала до этого момента.

— Послушай…

— Я не боюсь высоты и не боюсь состояния падения, но меня до чертиков пугает неудачное, всегда болезненное и иногда смертельно опасное приземление. Удар о твердую поверхность, который я не смогу проконтролировать, потому что…

— Давай о чем-нибудь другом поговорим? — касается моей дрожащей шеи.

— Зачем? — демонстративно отклоняюсь.

— Наверное, затем, что у нас первая супружеская ночь, а мы тратим ее на философствование, от которого ни ты, ни я не получаем удовольствия. Я смеюсь — ты бесишься. Не спорь — ты точно в раздражении. При других обстоятельствах это бы меня порадовало, но точно не сейчас. Иди ко мне…

— Тима проснулся? — встрепенувшись, приподнимаюсь и упираюсь оттопыренным локтем в едва пружинящий матрас.

— Нет.

— Я далеко и почти его не слышу. Нужно проверить, как он там, — пытаюсь встать, но тут же останавливаюсь. — Он просыпается по ночам для кормления. Плюс я загодя удостоверюсь, что его не нужно переодевать.

— Для этого есть отличнейшая вещь. Кстати, из батальона навороченных технических приспособлений, с которыми ты грозилась разобраться в весьма короткий срок. Обещание в голове всплывает? Позволь тебе представить. Сей предмет называется детская рация, маленькая электронная няня в помощь беспокойной маме, — берет с прикроватной тумбы, стоящей возле его стороны, какой-то темно-серый прямоугольный пластиковый предмет. — Оттуда, — его подносит к уху, — не доносится ни звука. Молчит аппаратура — хоть убей, а это значит, что сын очень сладко спит и ни о чем не беспокоится. Наеденный, сухой, а стало быть, довольный! Тимофей — спокойный ребенок?

Как сказать!

— Иногда, под настроение. Не знаю…

— Это он в меня! — я вижу, как сильно Костя задирает нос, когда гордится тем, что мальчик способен жестко оттретировать нам нервы.

— Я боюсь не услышать его голос, — замедленно бухчу под нос.

— Ася, хватит! — мне чудится или он сейчас порыкивает? — Ты все услышишь, если доверишься этой маленькой штукенции из двадцать первого века.

Я больше не боюсь людей вокруг — сейчас меня пугает отвержение. Я не боюсь еще разок попробовать или всё заново начать — страшит та боль, которую испытала в первый раз и вполне возможная неудача в далеком или близком будущем.

— Тебе знакомо выражение: «Твой злейший враг — нестабильная нервная система», женщина?

Я отрицательно мотаю головой.

— То напряжение, которое ты испытываешь в любой непонятной ситуации, мгновенно отражается вот здесь, — осторожно прижимает пальцем вспотевшее место между бровями и спускается плавно по переносице к углублению над моей верхней губой. — Теплая и влажная. Красивая ложбинка и бархатный пушок. Боишься?

— Нет.

— Волнуешься?

— Я внимательно слушаю, что ты говоришь, поэтому…

— Полностью сосредоточена на ощущениях?

Уверена, что долго так не выдержу. Он напугает и размажет, как податливое масло, мой дикий страх. Я не боюсь любви — пугает только невзаимность и недопонимание. Страшит глубина того, что я испытываю к этому мужчине. Чем чувство ярче и сильнее, тем безответнее и ощутимее боль. Такое невозможно прекратить, купировать, не выскоблив из оболочки собственную личность.

— Твой любимый цвет? — подложив под щеку молитвенно сложенные руки, муж приближается ко мне.

— Не знаю, — плечами пожимаю.

— Не может быть. Сосредоточься!

— А твой?

— Черный, — молниеносно, без запинки отвечает.

— Почему?

— Нет, женщина, это так не работает. У нас с тобой игра «вопрос-ответ», а объяснения не предусмотрены регламентом. Либо «да» и «нет», либо «кратко» и «по делу». На первом свидании, когда партнеры истощаются в темах обсуждения, то для того, чтобы не замолкать и не терять с трудом установившийся контакт, настоятельно рекомендуют задавать так называемые простые вопросы, то есть те, которые не предполагают развернутого обоснования. Я не прошу писать сочинение на какую-либо тему. Просто играй со мной. Своеобразная викторина, но только без вариантов для правильных ответов. Итак, кошка или собака?

— Не знаю.

— Не желаешь придерживаться правил? Бастуешь?

— Мне просто не с чем сравнивать. У меня не было домашних животных. Я видела их только на картинках или бегающими по двору.

— Это ты сейчас так пространно намекаешь, что будешь рада даже хомяку? — он осторожно дует мне в лицо.

— Пожалуй, кошка. Хомяки не нравятся. Я крыс не люблю.

— Почему? — застревает диким взглядом на том месте, где моя грудина плавным образом встречается с тонкой шеей.

— Э-э-э-э, они противные. По-моему? — я собираю вместе руки и крепко сжатыми кулаками прикрываю незащищенный авангард. — Ты не мог бы?

— Расскажи о себе.

— Нечего, — сглотнув слюну, спокойно отвечаю. — Я предупредила, ты сказал, что с этим не будет проблем. Костя, я не готова. Прошу тебя.

— Как ты жила? — это, по всей видимости, означает «нет»? — Надеюсь, ты понимаешь, что отговорки и увиливания сейчас не прокатят. Вместе по жизни и до гробовой доски? Мы одновременно, как по команде, утвердительно кивнули, обменялись кольцами и поцеловались. Мне понравилось целовать тебя. Хочу еще раз повторить.

Должна ли я сказать «спасибо», поблагодарить за знак оказанного мне внимания, проигнорировать, расстроиться, обидеться или просто промолчать, в закат из объективного молчания, не оглянувшись, отойти? Или дать себя поцеловать и предоставить собственное тело для полного использования?

— Да-да, но я не помню и, откровенно говоря, тяжело такое вспоминать, — глубоко вздохнув, прижимаю подбородок, затем смотрю на мужа исподлобья и, по-моему, неслабо злюсь. — Мне неприятна эта тема. Зачем ты поднимаешь то, чего я предпочитаю не касаться? Это не одно и то же. Что было, то прошло.

— Ась? — он, что, мне корчит рожи?

Ах, да! Как могла забыть? Ему ведь доставляет удовольствие наблюдать за тем, как я жутко нервничаю и завожусь. Гнев, ярость, злость, агрессия и, возможно, ненависть — пять составляющих женской привлекательности для среднестатистического парня.

— Уверен, что мы в чем-то с тобой похожи. Ты не находишь, что здесь, — он прикрывает левую половину своей груди, — как будто нечто отзывается?

Увы, но нет! К тому же, я убеждена, что он ошибся! Как можно сравнивать жизнь в семье, пусть и не полной, с ежедневным пребыванием в детском доме, где каждый из его обитателей норовил живьем сожрать соседа по детскому столу, за которым три раза в день лишенное опеки грязное отребье — по-другому и не скажешь — принимало пищу, когда из вонючего пластилина мир своей мечты на деревянных досках не лепило.

— Над тобой издевались, Костя, потому что ты был самым маленьким в группе? Тебя отталкивали, выпихивали из очереди, в которой ты всегда стоял по стойке смирно, затаив дыхание, в надежде, что тебя здоровые уроды не задавят, потому что просто не заметят, когда с тобою рядом будут проходить? Высмеивали твои карикатурные, только-только начинающиеся, формы? Щипали за грудь, били по ногам-рукам и животу?