— Не хватило! — ощерившись, хрипит.

— План с фактом не совпал?

— Я отработаю все, что ты на сына потратишь, — зубов не расцепляя, дребезжит.

— Спокойно, девочка.

Ведь я спокоен! Хотя мой крепко стиснутый кулак считает, по всей видимости, чуточку иначе.

— Отвлечемся?

— Что? — стихает буря, а вздернутые плечи опускаются и принимают положение параллельно полу.

— Где твоя семья?

— У меня нет семьи.

— Родители?

— Их нет.

— Умерли?

— Какая разница?

— Стоп-стоп! — смелею и обхватываю женские подрагивающие плечи. — Замерзла?

— Спать хочу, — отворачивает от меня лицо.

— Ася? — слежу за ней, заглядывая ей в глаза. — Не нужно так делать. Ты ведь не права.

— Я знаю, — шепчет, прикрыв глаза.

— Ты не вчера узнала, что находишься в положении. Значит, умышленно молчала. Ладно! Считаешь, что имела на это право? Я согласен. Пусть будет так. Потом ты родила. Опять ни черта не рассказала? Не посчитала нужным. Отлично. Ты обижена, а я опять готов смириться. Сейчас…

— У меня закончились деньги, — шипит, не глядя на меня.

— Я не миллионер, Мальвина. Купюры не рисую. Ты рассчитываешь на наследство?

— Помоги, — шепчет, как будто бы в отчаянии с тяжелым вздохом добавляя, — пожалуйста.

— Мне не нужен ребенок.

А уж тем более чужой!

Обратившись ко мне лицом, девица звонко вскрикивает:

— Он твой, Костя! — и даже заверение грозно добавляет. — Я клянусь.

Не надо…

Не надо…

Ой, не надо…

Живо! Ярко! Помню! Плавал!

До сих пор вот здесь болит…

— Будет экспертиза ДНК, — убираю с женских плеч ладони. — Я хочу увидеть цифры, а потом будем решать, как стоит поступить.

— Я ведь не прошу у тебя взаймы.

— Взаймы дать проще, Ася. Юридически, по правилам. Расписка, деньги, срок, условия.

— Я отработаю.

— Ты слышишь, как это странно со стороны звучит? Я ведь жесткий работодатель. Ты не выдержишь. К тому же я привык иметь дело с мужчинами в рабочих комбинезонах. Какая работа? И потом…

— Господи! — всплеснув руками, закрывает узкими ладонями свое лицо.

— Иди спать. На завтра ты записана на прием к врачу, — последний факт как бы между делом сообщаю.

— Что? — отнимает руки от себя. — Что ты сказал?

— Сюрпризы не люблю, синеглазка, — надменно отвечаю. — Поедем в клинику. Это не обсуждается.

— Сюрпризы? Что это означает? Считаешь, что я на голову больная?

Это тоже не мешало бы проверить.

— Здесь, — перебираю собравшуюся ткань на ее животе. — Здесь могут быть секреты. Шкатулка с музыкальным сопровождением.

— Прекрати! — отскакивает от меня. — Здесь ничего не болит и я не беременна. Хватит с меня!

Лишними ведь не будут предусмотрительность и простая подстраховка. Кроме того, я заметил, что помимо очевидных болевых приступов в груди, она периодически обнимает себя чуть ниже талии, словно что-то прячет или так себя от боли спасает. Уверен, что авторитетный вывод будет как нельзя нам кстати.

— Педиатр приедет с утра, а потом…

— Как, как, как… — захлебывается словами, подбирая нужный грубый, судя по бешеной экспрессии, эпитет.

— Такие сравнения неуместны! — поворачиваюсь к ней спиной. — Спать будешь в комнате вместе с сыном. Все. Иди, пожалуйста.

— Его имя Тимофей.

Да как угодно!

— Спокойной ночи! — без нервов ей желаю.

Обиделась? Считает, что права? Как по мне, невежливо не отвечать на доброжелательные слова…

«Доброй ночи! Прошу прощения за слишком позднее сообщение. Но…» — пока обдумываю, что там дальше после «но», случайно нажимаю «ввод» и отправляю сообщение педиатру, чьи координаты мне любезно сообщил Сашок.

«Доброй ночи! Что у Вас случилось? Как я могу к Вам обращаться?» — на том конце не спят?

«Меня зовут Константин Красов. Ваши контакты мне передал мой друг, Александр Фролов. У меня маленький ребенок, ему всего три месяца. У мамы возникли проблемы с молоком. По ее словам, закончилось» — не знаю, если честно, как описать сложившуюся ситуацию. Ушли харчи? Кран кто-то перекрыл? Или мелкий шалопай отказывается из-за нехорошего послевкусия? Или он наконец-то понял жизнь? Или дамочка попала под каток из мелких санкций? — «У женщины болит грудь, а молоко… Вы меня простите, пожалуйста. Но…».

Черт! Что еще сказать?

«Вы записаны на выездной прием. Я правильно понимаю?».

«Да-да. Это мы!».

«Я не ставлю диагнозы, не посмотрев на маленького пациента и его мамочку. Поэтому пока давайте поступим следующим образом. Малыш, я так понимаю, сейчас находится на детской смеси. Искусственное кормление. Рекомендую выбрать адаптированные, если нет противопоказаний. Тут только личный вкус у мальчика: что-то маленькому нравится, что-то — категорически и наотрез, что-то — под соответствующее настроение. Непереносимость коровьего белка отрицаете? Аллергический статус? При любом ответе — возможности сейчас безграничны. Если у ребенка в наличии непереносимость казеина, то рекомендую безмолочный состав. Так в аптеке и спросите. Какая у мальчика температура? Он ест то, что ему предлагают. Стул? Какое состояние? Он вяленький? Больше спит, чем бодрствует?».

Вопросов много, а ответов… Вот просто ни хрена! Я ведь ни на один из сформулированных не могу толково ей или ему ответить. Пялюсь идиотом в светящийся синим цветом компьютерный экран, нервно улыбаюсь и дергаю губами, проговаривая про себя то, что не рискую написать в эфир:

«Вот же дрянь! Год назад сбежала. Сбежала! Да! Никто ее, твою мать, взашей не гнал. Напоследок выпендрилась. Специально денежку порисовала. Решила щелкнуть по носу, да только…».

«Мне очень неудобно, но я с трудом понимаю, что Вы написали. Вероятно, я зря потратил Ваше время, к тому же разбудил. Прошу прощения еще раз. Вы подтверждаете свой визит к нам в половине девятого? Вот адрес…» — дрожащими руками набираю координаты местожительства.

«Константин, ничего страшного. Маленькие пациенты, а проблемы большие, просто грандиозные. К тому же родители частенько перестраховываются. Нельзя их в этом обвинять. Вы можете звонить в любое время. Да, конечно. Я подтверждаю назначенное время. Не болейте! До скорой встречи!».

Вежливость творит поистине чудеса. А мне, по-видимому, нужно успокоиться и чего-нибудь «такого» выпить, иначе я сойду с ума.

Чай? Кофе? Виски? Или тот коньяк? Остановлюсь, наверное, на огромной чашке теплого с тягучим медом молока. Пока размешиваю ложкой сладкое дополнение, комбинирую все факты, которыми теперь владею…

Парню три.

Три жалких месяца. Посмеиваюсь, цинично утешаясь тем, что пропустил я по личным ощущениям совсем чуть-чуть, поистине немного, но все-таки определенно больше года.

Он подвижный «сын». Соломенные жиденькие волосы и ямочки на мягких щечках. Длинные ресницы и любопытный карий взгляд. Уверен, что малыш четко выделяет из толпы орущих, оглушенных жизнью взрослых белобрысую худую мать. Достаточно вспомнить его пытливый взгляд с немым укором, которым он одаривал меня после того, как я наглым образом ввалился в гостиничный номер, который необдуманно, но самолично накануне снял.

Сон, похоже, сегодня отменяется. Брожу по кухне, чеканя неширокий шаг. Сопоставляю факты, по памяти воспроизводя события. А в голове настойчиво трубит трубой:

«Я стал отцом! Чертовым отцом! Стал папой! Порадуйся ты, Красов!».

А если нет? Ведь может так случиться, что эта златовласая Мальвина решила по непонятным для меня причинам пристроить свой не слишком пышный зад у тепленького места.

Нет! Херня! Не может быть. Игра по-крупному, а у девочки по внешним признакам маячит не солирующая партия, а дешевый кордебалет, к тому же даже не первая или вторая линия, а где-то на задворках, возле кулис или посеревшего от старости задника…

Ловлю лицом слабый отблеск света, когда прохожу мимо комнаты, в которой временно поселил чудную парочку. Дверь приоткрыта, горит ночник, а мне видна изящная женская фигура, расхаживающая со скрещенными на груди руками из угла в угол. Мечется, мается, планирует, подбирает партии или тупо медитирует. Зябнет, что ли? Девица потирает голые плечи, массируя локтевые косточки, а после плавно переходит на предплечья.