— Что?

— Белья нет?

О, Боже, как хочется сейчас добавить:

«Как пожелаешь, мой яхонтовый господин! Все для карих тёплых глаз и шелудивых рук, которым покоя не дают отсутствующие кружевные стринги».

— Только о еде и сексе можешь думать? — повернув голову, фасом обращаюсь к тому, кто нагло лезет мне под юбку незамысловатого домашнего наряда.

— Не только. Заканчивай брыкаться. Если ты случайно расплескаешь ужин, то с чем я спать пойду? Или…

— Нет. Обжорство отменяется. Уймись, мужчина, — опять туда же, как говорится, тем же способом, да по тому же месту.

— А-а-а-а!

— Не обманывай.

— Больно, говорю! — почти визжит. — Что ты за коварное создание? Бьешь и не глядишь, куда будто бы случайно попадаешь.

— Я просто выучила все слабые места, Константин Петрович. У тебя их немного.

Но все, чего уж там, слишком ощутимы и незащищены жирком.

— М-м-м! — рычит, прикусывая кожу на затылке. — Перечисли, но только в обратном алфавитном порядке. Начни, наверное, с эгоистичной буквы «я».

— Яйца! — глупо задираю нос. — Я попала по яйцам! — мне слышится в собственном голосе очевидная гордость и небольшая толика зазнайства.

— Думаешь, умыла? — еще сильнее напирает. Определенно слышу хруст своих тазовых костей и жалобный скулёж рёберного решета, на который Костя налегает, давит на хрящи, что есть его здоровой силы.

— Больно! — как пойманная диким зверем, отбиваюсь, вырываюсь и скулю.

— Я сейчас применю иной захват, если ты не успокоишься. Итак, — какой тон, какая грубая подача, какая здраво рассуждающая речь. — Нет такого органа, жена. Яиц у мужчины нет! Они, как твои трусы, отсутствуют. Эгз ар эбсент тудэй.

— Дура-а-а-ак! — еле-ле волоку.

— Не предусмотрены предустановкой. Чего сразу дурак? Я просвещаю глупого ребёнка.

— Есть! — поднимаю подбородок и скрежещу зубами, прикрыв глаза от удовольствия, которое он мне своим брожением по шее и в волосах доставляет. — Ослабь захват, пожалуйста-а-а-а.

Нет, мой муж на просьбы ближе к ночи совершенно глуховат. Ничего не понимает!

— Парный орган! — кривляюсь и продолжаю чушь нести. — В кожаном мешке у тебя между ног. То, что держим на холоде, пока в тепле греем ствол и ноги.

— Итить, вот это да! Это в какой же ты дешёвой книжечке вычитала подобный тезис или ты опять паслась на порносайте?

— Стыдишь?

— Хм!

— Хм? Стыдишься или испугался, потому что я подробно осведомлена о твоих половых особенностях? Ты всё равно не можешь так…

— Оттрахать тебя?

— А? — теперь я напрягаюсь.

— Чтобы мозги на место встали? Оттрахать, чтобы ходить не смогла ближайшие три дня. Так, чтобы после полового акта ты ныла и стонала, лёжа на боку, прижав к киске солевую грелку. Мочиться будешь только по разрешению и то…

— А? — по-моему, мне страшно. Особенно, когда Костя что-то брякнул про непростой поход в бесконечный — с женской точки зрения, конечно, — трудный туалет.

— Видимо, придется.

— Я буду кричать.

— Сын отдыхает. Подумай триста раз, нужно ли тебе на ночь глядя прослушать ариозо от несанкционированного хора на один, зато какой, звонкий голос. Тимофей был недоволен тем, что не получил мороженое. Это я тебе для справки говорю. Он прожужжал Ольге уши и дёргал Терехову за бусики, которые, видимо, тебе в подарок пытался с толстой шеи снять. Потом вынужденно подпрыгивал на коленях Фрола. Это было вообще из ряда вон. Наш финик обезумел от детского внимания. Ты знаешь, мне всего на одно мгновение показалось, что наш Сашико делает Ингушу пузатой тётей. Буравит плоть, так сказать, ни в чем себе не отказывая. Что-то он совсем увяз! То ли выгулялся, наконец-то, то ли блажь какая, то ли это спор.

— Спор?

— Не отвлекайся.

— Что?

Он мне голову забил?

— Аська, подумай, — его рука настойчиво спускается и стискивает пальцы, собирая, как бумажную салфетку, плательную ткань и мой опрометчиво оголенный лобок. — Хочешь?

— Нет.

— Хочешь? — он напирает телом, наклоняет над рабочей поверхностью, располагая верхней половиной на столешнице. — Даже так?

— Нет, — дергаю ногами, отбивая ритмичную лезгинку. — Хватит.

— У мужчин, Цыплёночек, имеются аккуратные яички. Такие звенящие шарики ки-конг. Покатаешь свой набор? Они звенят и просят нежных и простых прикосновений. Мне нужно расслабиться, женщина.

Я вскинув брови, угрожающе пищу:

— Какая разница?

— Раздвинь ножки, Ася. А разницы никакой. Дело в смысле!

— Нет, — специально сжимаю бёдра, перекрещиваю ноги и ёрзаю щекой по недавно вылизанной теплой тряпкой кухонной поверхности. — Это насилие, муж.

— Чего?

— На-си-лие, — по слогам негромко выдаю.

— Это ролевая игра для двоих героев, синеглазка. Такой «Секс-страйк», Цыпа, или «Дота-секс», как вариант «Зе текс!». Гибрид военной техники и проникающих в твою дырочку миленьких толчков. Ты домохозяйка, в фартуке и батистовом платочке, а я господин, соскучившийся за лаской и интимом. Отдеру! Ух, как я сейчас противника отжарю, спалю твой бастион, оставлю только две бойницы, — он быстро нажимает на мои соски, — и рельсовую пушку между ног.

— Разверни меня, — растопырившись морской звездой, командовать хочу. — Костя! Быстро! Не так!

— С годовщиной, Цыпа! — он нагло водит членом по раскрытым специально для него половым губам, протискивается между ног, макается в промежность и тут же отступает. — Наверное, нужен тост?

Ровно год! Двенадцать месяцев со дня нашей свадьбы, с момента официальной росписи и поздравлений от его двух лучших друзей. Тогда, триста шестьдесят шесть дней назад, на торжестве присутствовали трое: Роман, Саша и наш сын. Сегодня, когда мы собрались за праздничным столом в простом и свободном ресторане на Центральной набережной, количество пожеланий, впрочем, как и гостей, увеличилось, если я не ошибаюсь, троекратно. Растет компания, прибывают люди, пополняется копилка воспоминаний, а наше счастье постепенно разрастается.

— Я хочу еще ребёнка, — вожу рукой, прижимая подушечки к полированной поверхности, прислушиваюсь к дыханию мужа, периодически прикрываю веки и задыхаюсь от того, что он вытворяет без стеснения с моей «разодранной» спиной.

Муж в своей манере разобрался с ненавистным платьем, которое мешало ему дичь со мной вершить. Вцепившись мертвой хваткой в воротник, он потянул со всей имеющейся силы по сторонам, рванул, что было мочи, раскроил на две ровных половины, выдрав с мясом потайную молнию.

— Такая ты мне больше нравишься, Цыпленок…

— Я хочу ребёнка, — тише повторяю.

У нас, увы, не получается. Стараемся. Не беспокоимся о контрацепции. Выкинули список безопасных и опасных дней. Отдаемся на все сто процентов каждый, как последний, раз, но результат всегда один.

«Всё отрицательно!» — так говорит мне доктор, когда я прихожу на обязательную консультацию. — «Ася, шансов мало. У Вас нестабильный гормональный фон, плюс экстракция яичника…» — в такие непростые моменты я отгораживаюсь от известий каменной, будто трехметровой стеной. — «Категоричное „нет“ никто не говорит, возможности всегда реальны, просто…».

«Сегодня не повезло, Цыплёнок!» — шепчет Костя, когда встречает после душещипательного визита к мудрому врачу. — «Но мы не остановимся на достигнутом, тем более что…».

— Я доченьку хочу. Слышишь, детка? — прижавшись грудью, животом, лицом и напряженным пахом, муж наконец-то проникает внутрь. — Тихо-тихо, — я начинаю ныть, а он губами снимает будто бы взбесившиеся от переизбытка эмоций бешеные слёзы, струящиеся по моим щекам. — Начинай придумывать имя, жена.

— Аня! Аня! Анечка! — царапаю поверхность никак не зацепляющимися пальцами.

Так хочу её назвать!

— В честь мамы?

— Да. Двигайся же, чёрт тебя возьми. Красов!

— Как скажешь, Цыпа, — муж хмыкает и делает свой первый сильно проникающий толчок.

Болезненно приятная, животная по своей сути, грубая по внешним очертаниям, рваная по частоте нашего дыхания, страстная по резким, чётким движениям мужчины, поза доставляет мне невообразимое наслаждение. Я улетаю при каждом проникновении. Костя — главный, властный, настоящий господин, который не стесняет собственное желание и не ограничивает имеющиеся у него возможности, полностью контролируя весь процесс. Так он размечает территорию, вот так берёт своё. Он трахает свою жену, доставляя невообразимое по высоте и ощущениям наслаждение. Я, чёрт возьми, вообще не затыкаюсь. Подмахиваю на каждой перфорации, стону и охаю, затем мотаю головой и прижимаюсь к запотевшей от наших действий поверхности плечами, отчаянно стараясь слиться верхней половиной тела со столом. А муж помалкивает, но рвано дышит. Я слышу, как он шипит, как цедит атмосферу через зубы. Теперь я представляю, как Костя закусывает нижнюю губу, и ощущаю, как шлёпает ладонью по обнаженной ягодице, вальсирующей перед его глазами, как яркий воблер для бойцовой рыбки. По-моему, он что-то бессвязно вслух считает, словно отмеряет лошадиный шаг, наивную глупость говорит, а после очень грубо, грязно и сильно матерится, стараясь подавить свой хищнический инстинкт и развязавшийся на похоть сверхталант. Сейчас он словно секс-машина, которая с заданной скоростью имеет непокорную жену, не сумевшую дать простое определение кожаному мешку с теплым содержимым внутри, который ритмично прикладывается к моей мокрой промежности, чавкающей от чересчур обильной смазки, коей я, как охотящаяся в марте кошка, исхожу.