— Прости, пожалуйста, — как завороженная, шепчу.
— Поговорим?
— Угу.
— Пусть мужчины занимаются хозяйством, а мы прогуляемся по пляжу. Я покажу потайные ходы и расскажу, что и где лежит. Дом в вашем полном распоряжении. Выбирайте любую постройку.
— А маяк?
— Конечно. Там внизу, на первом этаже, имеются жилые комнаты, есть кухня, санузел и детская. Между прочим, это всё он, твой муж! — абсолютно не стесняясь, Даша тычет пальцем в Костю, который, как это ни странно, именно сейчас решает повернуться к нам. — Его задумка, его проект, его работа. Мой отец предложил, а он реализовал. Это был подарок. Мы с мужем переживали непростые времена, а мой папа решил таким образом сблизить нас. Ася? — Даша низко опускает голову и странно замолкает.
— Да?
— У меня трое детей, но…
Трое счастливых детей: старшая — спокойная и уравновешенная Яся, Ярослава, названная в честь своего отца; средний — Глеб, смешной малыш, прячущийся в коленях матери и посматривающий на чужих людей с нескрываемой опаской; а самый младший — Макс, Максим, его здесь нет, но о нём ребята постоянно вспоминают, вставляя в разговор смешные фразки, которые транслирует их болтливый мелкий сын.
Обед в просторной беседке, тёплые объятия мужа за столом, хихикающий рядом Тимка и добрый взгляд Даши, который я периодически ловила на своём лице. Так прошел наш первый день в этом необыкновенном месте. Я познакомилась с отличными ребятами, посмеялась над язвительными шутками мужчин, посидела почти в гоночной машине, в салоне которой Даша со слезами на глазах поведала мне тайну. Господи, чужая жизнь — страшные потёмки, а за красочной картинкой временами прячется жуткий и колючий негатив…
— Ты знал, что Ярослава — приёмная, не родная? — прижавшись спиной к мужской груди, вожу пальцем по тыльной стороне его ладони, бережно уложенной на мой живот. — Костя?
— Яся тоже знает, — он опускает голову и подбородком укладывается мне на плечо. — Это не секрет. Семья этого не скрывает.
— Что? — вполоборота задаю вопрос.
— Ей было то ли три, то ли четыре годика, когда ребята забрали Ярославу из детского дома. Потом у них родился Глеб, и малышка получила фамилию Яра, чтобы не было лишних вопросов. На самом деле она Смирнова, Ася!
— Что-о-о-о?
— Однофамильцы. Так уж вышло. Никто из них не загадывал такого. Ярослав рассказывал, что при их первом посещении приюта дочь самостоятельно подошла к нему, обратила внимание на его протез, разговорилась и выбрала Горового себе в отцы.
— А как он потерял руку?
— Аська, — Костя шепчет мне в висок, — я хочу тебя. Давай потом, а? Поговорим и всё обсудим после того, как я докажу тебе, что мужчины никогда не стонут.
— М? — а я ведь ощутимо напрягаюсь.
— Не делай вид, что не расслышала, — муж прыскает, а после зубами осторожно прикусывает кожу на моей щеке.
— Костя, я не готова. Я…
— Поласкаемся и уснём, м? Что скажешь?
Поласкаемся? Не помню такого определения. В той книге, которую я скачала с самиздат-сайта, ни слова о таком не говорилось.
— Ты плохо себя чувствуешь?
Как? Как я могу неважно себя чувствовать, если ничем не занимаюсь: ничего не делаю по дому, не готовлю, не ношу ребёнка, не стираю, не глажу, не шью… Чёрт, я тунеядка, потому что праздно прохлаждаюсь?
— Я боюсь, — очередную глупость лепечу.
— Помню про все рекомендации, женщина. Шов, если честно, очешуительно великолепен.
Ещё бы! Он ведь лично обработал его: промыл, протёр, просушил, продезинфицировал, затем присыпал, подул, когда щипало, а после наклонился и поцеловал «очаровательный» узор.
— Костя? — вытягиваю шею, подставляясь под набирающие обороты ласки.
Муж трогает губами кожу, посасывает натянувшуюся жилу, прищипывает мочку и тут же отпускает:
— Что?
— Мне удалили матку? — осторожно всхлипываю и моментально замолкаю, закрыв глаза, закусываю нижнюю губу и её жую, пропуская слизистую сквозь выставленные зубы.
Жую, жую, жую… Ну же, ответь, любимый, ведь я чего-то жду.
— Нет, — мгновенно заявляет. — Ася, послушай, пожалуйста, — Костя проворачивает меня вокруг своей оси и мягко прижимает, впечатывая в себя. — Тише-тише.
— Дырок нет, зато… — негромко начинаю.
— Яичник, Ася, всего лишь правый яичник! — моментально перебивает. — Только это — его забрали. Так было нужно, он давно погиб. Был обречён с самого начала. Возникли серьезные осложнения, и хирурги приняли взвешенное решение. Ошибки нет, всё так, как надо. Тебя спасли, вернули, освободили от болячки. Цыплёнок, ты поняла?
— Прости, — мотаю головой, расплёскивая слёзы по его футболке.
— Всё будет хорошо, — прижимает крепче, запустив ладонь мне в волосы, расчесывает кожу, нажимая пальцами на ритмично пульсирующие внутренние точки.
— Угу, — пищу и прячусь на его груди.
Я догадывалась. Что-то понимала. Немного знала, потому что ощущала пустоту. Меня разрезали, искусно выпотрошили, забрали маленькую часть. Меня лишили возможного материнства, при этом спасли и сохранили жизнь. Какой ценой я обрела покой и свободу от того, что у меня украли? Глупая, глупая, глупая! Меня ведь неоднократно предупреждали. Почему я не послушала, почему не доверилась, почему бегала и укрывалась, почему относилась наплевательски? Почему, почему, почему?
— Костя?
— Да?
— Я тебя люблю, — обнимаю почему-то подрагивающие мужские плечи, обмякаю, висну на мужчине и задираю голову. — Очень, Костенька. Слышишь?
— Да, — он смотрит мне в глаза, в которых, видимо, читает про то, как сильно я страдаю от того, что мой любимый муж не отвечает…
«Он меня не любит, Даша» — ревела на её плече, пока она водила своей ладонью по моей спине.
«С чего ты взяла?» — Горовая отвечала.
«Я случайная девица, которая с ним легла и забеременела. Он ни разу не сказал, что…».
«Хочешь, чтобы лепетал о том, что жить без тебя не может? Так это будет ложь, Ася. Разве в этом любовь заключается?» — оттянув меня, тогда спросила Даша.
«Я мечтаю лишь о том, что он признается только в этом. Понимаешь? Жду, что вот сегодня, что вот сейчас, что… Вот-вот, вот-вот! А Костя просто слушает и не отвечает. Я думаю, что он всё ещё мечтает о твоей сестре…».
«Нет, Ася! О ней не думает. Даже не сомневайся» — заверила меня она. — «Посмотри в его глаза, Ася. У мужчин там всё написано. Потемневший, бешеный — это страсть, похоть, жажда обладать. Мягкий и расслабленный — ему нормально, всё пучком, жиреет, наслаждаясь. Пытливый, уверенный, ищущий, иногда пронизывающий, манящий и горящий, но не строптивый — он влюблён в тебя! Муж научил, если что. Проверенный способ. По крайней мере, Горовой сейчас для меня как на ладони. Знаешь, как товарищ жутко бесится, когда я начинаю искать в его глазах немое подтверждение тому, о чем без доказательств знаю?» — она поцеловала меня в щёку и вытерла очередную крупную слезу, норовящую упасть на грудь…
Муж напирает на меня, придавливает настырно, но всё же мягко, направляя нас к глухой стене.
— Стой спокойно, — командует и, прислонив спиной к каменной панели, внезапно отпускает.
Отходит, сделав несколько шагов назад. Убирая руки и расправляя плечи, Костя поднимает голову, затем встречается со мной глазами — муж раздевает, руками не касаясь.
— Это наше место, Цыпа! — исподлобья неожиданно мне сообщает.
— Наше?
— Там, где всё произошло. Там, где исток. Там, где истинное начало. Там, где прозвучал щелчок. Там, где были только двое!
— Что? — а я действительно не понимаю, о чем он говорит.
— Всё! Это здесь, Цыплёнок. Наше, чёрт подери. Наше место! — он громко хмыкает, но шёпотом внезапно добавляет. — Сука, кто бы мог подумать. Грёбаный отцовский дом, заброшенный слепой маяк. Ася?
— Да?
— Разве ты не чувствуешь? Не видишь? Не понимаешь?
Нет, ничего не вижу. Но он считает, видимо, иначе. Что-то изменилось? Костя снова возвращается, подходит и, схватив мои запястья, обездвиживает возле стены. Не отводя глаза, он начинает приседать, и наконец, становится передо мной на колени.
