Кабан мало того, что был раза в два крупнее самого матёрого самца из этого вида, так ещё и наглый, чуя свою вседозволенность и безнаказанность. Его борзота доходила уже до того, что он валил с трех ударов бревенчатый частокол бедного поселения и разорял жилища. Огнестрельного оружия в поселении было всего три, и жители впустую извели на это чудовище весь боекомплект. С великим трудом они отогнали его в прошлый раз, вооружившись, чем придется — вилами, топорами, пиками и факелами. Уничтожить его не смогли, поэтому боялись и ждали возвращения. Теперь его туша, приволоченная женщиной и псиной к воротам поселения, лежала, привлекая к себе всех мух в округе.

— Честно говоря, мы с трудом верили в твою победу, — признался возрастной сутулый мужик, от которого пахло свежей осиновой стружкой. — Потому легко согласились на твою цену. Ты уж прости, мы не сможем отплатить тебе в полной мере. Да что уж там, треть не наберём даже. Патронов так и вовсе нет считай, самому застрелиться нечем. Мясо есть вяленное, бери сколько утащишь. Мы кабаном перебьёмся.

— Я это знала ещё до уговора с тобой, — с каменным выражением лица перебила оправдания старейшины наёмница. — Я поживу у вас дней пять. Определи мне с Дочкой угол, а там решим, как поступить.

— Ох ты ж! — встрепенулся и без того напрягшийся мужик. — А дочка-то где?! Не заметил даже….

— Это кличка собаки, — поправила суету его мыслей она. — Учти, без меня она спать не будет. Воем разбудит не только вас, но и соседних зверей.

— Да где ж я так? Вас так как же мне?

— Сильно не старайся, я переживу, главное, чтобы вы пережили.

— Ну понял уже, — с облегчением, но опасливо улыбаясь, вскочил тот. — Ты пока посиди, отдохни тут у меня, я сейчас всё устрою. Кушай, вот тут на столе всё тебе, всё! Пей, кушай.

***

— Ааа-ааа!!! — с отчаянием и болью рвал свои связки воин, стоя на коленях перед мертвой женщиной. — Кто?! Ктоооо?!!!

— Папа, папа! — рядом присевшая девочка перекрывала собой тело женщины. — Успокойся, пожалуйста. Это вот те, ты их уже убил. Всё, мы победили. Пожалуйста, хватит. — она обняла его в области груди.

— Уум! — завыл мужик, не сдерживая слёз, уткнулся лицом в детскую макушку. — Я не смогу это делать вечно, доченька моя. И не спрятаться, и не уйти от войны в этом мире. Я не знаю, что нам делать.

— Папочка, мы уже всё сделали на сегодня, давай отдохнём сейчас. Нам ещё хоронить, лечить, восстанавливать всё.

— Видишь, — даже с какой-то завистью вздохнул воин. — Ты уже сильнее меня, — вставая на ноги, он утёр слёзы. — Сколько нас живых осталось?

В полночь совершенно уставшие люди вернулись в свои уцелевшие жилища. Немного наскоро приготовленной пищи на столе и тесно размещённые спальные места — всё это говорило о серьёзных потерях в жилье и складах этого поселения. — Кто у нас на охране сейчас? Количество постовых не уменьшать! Лучше чаще менять будем. Людей не хватит — меня будите под утро. Нужно, чтобы на посту стояли и отдохнули все, это тоже обязательно.

— Бросать это место нужно, Василь. Уводить женщин и детей. К чёрту эту «девятку»! Она людей не вернёт, детей не защитит, — мужик в возрасте не снимая экипировку устраивался по удобнее в кресле напротив входной двери. — Права всё же Сивая, не будет тут мира. На юг идти надо.

— Это ты про ту стерву-собачницу говоришь? — уточнил старший. — Нашёл, кого слушать. У ней что? Ни двора, ни семьи — собака одна. Боец, конечно, нам бы поучиться ещё у неё, да вот на том вся и вышла. Знать не знает, как дом поставить, как детей родить да ума им дать. Указывать мне будет? Знаю таких. В два раза дольше её на свете живу, — он снял широкий пояс с оружием и, укладываясь на какое-то подобие матраса из сена, положил его у головы. — Спать сейчас. Утром думать будем.

— Эй, Руслан, а от куда она у вас такая умная взялась? — решил немного ещё болтать мужик на кресле. — Чего она вообще работать отправилась? Я б такую в инструкторах оставил, будь у меня школа как у вас.

— Кто?! — удивился голос из темноты комнаты. — Сивая, что ли?

— Ну.

— Да ты что, Седой, памятью ослаб? — слышно было, что тот даже привстал на локте в своём спальнике. — Сивая же с вашей школы. Ну ты даёшь! Не старый же ещё, вроде бы.

— Да ладно. Я, конечно, постарше тебя буду, и вот как раз поэтому ты меня не наебёшь. Знаем мы такие разводки. Да по всей наглости своей видно же, что это ваша школа, Скорта Перфетта. Наглые и шебутные.

— Нет, блядь, ждать будем, пока Панзер Туртель приползёт.

— Панзер Вульф! — встрял в назревающий конфликт старший. — Давайте без личностей. Руслан, он твою школу правильно назвал, ты зачем коверкать его начал.

— Ну, так-то он нас дураками ставит. Я что терпеть должен?

— Я же говорю, Сивая из вашей школы, такая же не терпеливая, — вновь облокотился на спинку кресла Седой. — Где вот она сейчас, знаешь?

— Конечно, — не задумываясь ответил Руслан. — У вас в том месяце ротация была. Домой ушла.

— А вот хрен там, Русланчик, дорогой, не наша она, — ещё более спокойным тоном добавил Седой. — Не наша. И пропала она через день после ротации.

— Так! Успокоились! Я вас нанял для того, чтобы спать спокойно! — вновь, уже грубее в разы, вмешался старший. — Не наоборот! Сивая ваша ушла псину свою искать, убежала та куда-то. Сгинула просто где-то. Забудьте.

— Такая не сгинет, всех нас переживёт, — буркнул под нос Руслан, укутываясь в спальник. — И не наша она, тоже.

— Да я уже понял, залётная, — полушёпотом добавил Седой. — Спи.

***

Восемнадцать человек, если не считать семерых детей моложе двенадцати лет и трёх тяжело раненых, что лежали в собранной из велосипедов повозке, шли вниз по реке уже второй день. Лето только начало набирать обороты, и смеркалось не скоро, но люди двигались, не вставая на ночлег, на сколько хватало их сил.

— Пап, — девочка тринадцати лет, помогая отцу ставить небольшую палатку на долгожданном привале, решилась наконец-то задать давно мучающий вопрос. — Ты им за это уже не платишь, тогда почему эти наёмники до сих пор идут с нами?

— Дочь, а у них выбор не велик. Там Арсенальские банды напрочь отрезали им все пути снабжения. Захоти они вернутся домой, то неминуемо нарвутся на них, а там не договориться. Арсенал наёмникам никогда не простит. А потом Седой выполняет личное поручения своего директора.

— Это кто ещё такой?

— Ну, самый главный из них, он всеми делами заправляет.

— А! Это как ты у нас, да?

— Ну вроде того. Только у него ещё куча людей и оружия, а у нас вон, — он кивнул на телегу с велосипедными колесами, возле которой небольшая кучка людей тоже стараются собрать что-то типа шатра. — Всё, что осталось.

— Не грусти уже так сильно. Я скоро вырасту и от этого Арсенала камня на камне не оставлю. Отомщу. За маму, друзей всех, за Риту твою, тоже.

— Эх ты как, — усмехнулся отец. — Родилась девчонка, а вырастает вояка.

— Ну и что? — та отпустила спальник из волчьей шкуры и встала руки в боки. — Все же вон говорят, у Арсенала главарь — тётка страшная.

— У них страшная и ужасная, а ты у меня красавица добрая. Не нужно себя войной да злобой уродовать, — он поднял её спальник, встряхнул и полез внутрь палатки укладывать его. — Вот доберемся до спокойных мест, займём себе самое красивое и тихое. Поставим там домики свои, я с мужиками буду периодически уходить за девяткой, и заживём с добрыми друзьями весело и счастливо.

— Пап. Ты чё опять эту пил, что ли?! — она вынула его из палатки. — А ну! Дуй мне на нос!

— Эля. Ну чего ты вот опять это? Устали уж все, — начал уговаривать отец. — Спать скорей надо. По заре опять в путь.

Когда уже все улеглись после мелкого ужина, девочка ждала пока всё утихнет, пока не начнется людской храп.

— Пап, — даже в шёпоте читалась досада. — Ты храпишь! Повернись.

— Ой, ну блин тебя заверни, — заворчал он, недовольный прерыванием погружения в редко посещаемый сон. — Чего не спишь-то сама? Я уже не знаю прям… Идти под телегу от тебя…