Сильное заявление. Проверять я его, конечно же, не буду. (с)

А сам вспомнил бессчётное множество недель и месяцев, проведённых за теоретическими лекциями и практическими занятиями, сотни километров исписанных конспектов и терабайты влитой в мой мозг информации. Меня готовили, как техника. Я учился, как техник. Мой экзамен проходил как у техника. Кто же я тогда, если не техник? Иван Фёдорович Крузенштерн? Человек и пароход?

– Тебя «касса» опять накрыла? – спросил я. – С хера ли вдруг такие внезапные вопросы и изречения? Техник я. Второго эшелона. На большее квалификационного разряда не хватило.

Биолог откинулась в кресле.

– Я хоть и крашеная блондинка, но не дура, – предупредила она. – И держать меня за неё не советую. Техник по артефактам Древних, умеющий подчищать радиохвосты и ходящий на задачи с пулемётом? У моей подружки дочка есть. Лет пять должно уже исполниться. Очень любит сказки. Вот, если вернёмся, познакомлю: можешь ей эту байду зачехлять. «Техник второго эшелона»? Да у тебя, бл9ть, на лбу написано, что тебя готовили как универсального специалиста по действиям в отрыве! «Колыбель зла» распедалил! Эвакуацию организовал! «Аврору» распедалил! А теперь собираешься в одно рыло противостоять десятерым при поддержке тел`така?! Ты даже не боишься! Настолько уверен, что сольёшь их? Да какой нормальный, бл9ть, техник пойдёт в разведку, зная, что противник превосходит числом? Ты такой е8анутый или меня за наивную малолетку держишь?!

Я вздохнул. Что на биолога нашло – понятия не имею. Даже, если «кассой» втихаря балуется – после неё так не накрывает. Столь словоохотливым пациент не бывает. Да и, откровенно, не то время и не то место для подобных претензий. Рыкова этого, может, и не понимает, но для выяснений отношений она выбрала сугубо неподходящий момент.

– Если выкарабкаемся – покажу тебе свои дипломы, аттестаты, зачётки и свидетельства. Техник второго эшелона. Мастер боевых систем и комплексов вооружений третьего разряда. Если смотреть сноску под «звёздочкой», «Прошёл углубленный курс изучения технологий Древних». Точка. Или мне надо объяснительную написать на имя твоего начальства, почему мои достижения и навыки не соответствуют их представлениям и докладам обосравшейся разведки?

Я тактично опустил тот факт, что понятия не имею, чего такого они обо мне нарыли, и вообще с какого перепугу они взялись за мою тушку. У меня же по всем зачётам и во всех аттестатах стоит тройка, притянутая за уши, как сова, натянутая на глобус! На кой хер ляд я им сдался, когда «отличник боевой и технической подготовки» значится в личном деле только, строго и исключительно в сравнении с остальными абитуриентами потока?

Анька сверлила меня взглядом, будто надеялась пробурить во мне сквозное отверстие и снять фаски с торцов.

– Техник второго разряда уходит на разведку с ручным пулемётом, – процедила биолог. – Я предупреждаю в последний раз, не хер делать из меня тупую малолетку! А объяснительные можешь в жопу себе запихать!

Спорить бесполезно. Я и с нормальными-то женщинами общий язык нахожу через переводчика. А уж спорить с «кассовой» наркоманкой…

Молча покидая десантный отсек «прыгуна», я позвоночником под спинной бронепластиной жилета чувствовал на себе взгляд Рыковой. И чего это на неё нашло? Я виноват, что ли, что у нас такая система оценивания знаний была? Ну, «троечник» и троечник. Ну, не хватило мне на шестой разряд! Застрелиться теперь, что ли?!

Разведка – не мой профиль абсолютно. От слова «совсем». То, что я нахватался по верхам и могу отличить оперативную разведку проникновением от тактической разведки боем с имитацией наскока мало о чём говорит. Проводить эти мероприятия по всем правилам и канонам не умею. Кое-что могу, но не в полном объёме. Не разведчик.

Тем не менее, азы знают даже дети в школе. Шуршащую одежду – на хрен. Гремящую обувь – в топку. Звенящие элементы на оружие – в сраку. Светящиеся шмотки и отражающие блики предметы – в ещё более глубокую щель.

Технический контингент занимается сугубо железными и программными заботами. Ему нет необходимости скрывать своё присутствие в ангаре истребителей или осторожничать, гремя ключами и заготовками в мастерской. Отсюда нет потребности изготавливать его обмундирование из не шуршащих видов тканей. На первый план выходит прочность, износостойкость, огнебезопасность и чтоб руку на токарный станок не намотало. На втором плане комфорт: находиться в робах приходится по целому рабочему дню. Иногда и дольше. Но вот «шуршунчик» не входит в перечень свойств, не допустимых для технической формы одежды.

То же самое касается и ботинок. Но тут, хотя бы, проще. Кожа «берцев» не скрипит с завода – уже само по себе достижение. Подошва не прибита гвоздями, как у кирзовых сапог, а прилита методом прямого прилива, когда ботинок вдавливается в жидкий расплав, формирующий саму подошву. Эдакая вулканизация на минималках. Берцы старого образца шли на подошве из маслобензостойкой резины, дубовой и износостойкой самой по себе, но звонко чеканящей каждый шаг даже без подбойки каблуков. Нового образца обувь, как у нас, поступает на подошве из термополиуретана. Материала менее прочного, не такого износостостойкого, но лучше амортизирующего шаг и тише ведущего себя при ударных нагрузках. В идеале, я бы вообще в кедах вышел, но тут уже не до жиру: быть бы живу. Где я кеды найду у Великой Стены Слоуна?

«Разведку» учат передвигаться шагом, отличном от того, что использует, допустим, «штурм». То, что может позволить себе автоматчик, внезапно выскакивающий из-за угла или влетающий в помещение пулемётчик, с головой выдаст разведчика. Ноги при передвижении переставляются шире друг от друга, чтобы ткань брюк в паховой области шуршала меньше. Руки держать дальше от корпуса, чтоб меньше шуршала куртка в области боков и подмышечных впадин. Движения быстрые, но размеренные, просчитанные наперёд: необходимо убедиться, что следующий шаг или действие не произведут шума больше, чем допустимо. При замахе перед отвлекающим броском (например, камень, гайка, бутылка, нож) руку отводят как можно медленней (опять же, ткань куртки), а бросают предметы с широко отведённым локтём.

Опять же, оружие. Никаких звенящих элементов и ничего, что звуком может выдать местоположение бойца. Антабки автоматного ремня – классика, заученная ещё со времён Великой Отечественной Войны, когда кожаные ремешки на винтовках Мосина стали сменяться металлическими карабинами на пистолетах-пулемётах Шпагина и первых автоматах Калашникова.

Кто и за каким хреном придумал вкладывать эти знания на лекциях для технического персонала – непонятно. Но сейчас я захотел поклониться в пояс тому человеку и проставить магарыч. Видимо, методичек по обучению для групп ЗВ не было, и программу подготовки верстали прямо на ходу, беря отовсюду понемногу.

Об этом я и думал, прогоняя в памяти лекции по боевой и тактической подготовке, когда сидел в тёмном неосвещённом ходке и при свете своего налобного фонаря, выведенного на минимальный режим яркости, мотал православную синюю изоленту на оружие. Обмотке подверглись передняя и задняя антабки ремня и сошки ручного пулемёта: последние гремели даже в сложенном виде, из-за определённой степени свободы, заложенной ещё Михаилом Тимофеевичем Калашниковым, спокойно покачивающиеся на стволе и шкрябающие по размещённому под стволом шомполу. Закончив с пулемётом, на всякий противопожарный случай пустил изоленту несколькими турами по голенищам берцев. Грохнуться из-за не вовремя развязавшегося или порванного шнурка не улыбалось от слова абсолютно.

Пока мотал ленту, бегло продумал план действий. Так-то, мне, по большому счёту, надо разобраться, что за гаврики на тел`таке ошиваются внизу, под башней. О том, почему они сели внизу, а не в ангаре этого корабля-города, не задумывался: ответ и так очевиден. Тел`так несоизмеримо выше и шире «прыгуна». В местном ангаре он бы просто не поместился. Но прежде, чем заниматься непосредственно теми, кто меня интересует, неплохо было бы узнать, что это за место и на хрена они вообще сюда явились. Сделать это я могу и постфактум, допросив кого-нибудь из них впоследствии, или попробовав сыграть на упреждение, поняв назначение этого места и его ценность.