К счастью, настигший нас рой мелкокалиберной шушеры понял, что более крупный корабль является более приоритетной целью, нежели наш тазик, и пошёл к нему: тщетно. Скорострельные орудия «Колыбели» расправились с ними, как повар с картошкой.

Но всё это время не прекращался обстрел с крупных кораблей. Понятное дело, справиться с крупногабаритными целями в одиночку не под силу было даже «Колыбели». С нашей позиции было видно, как заискрили щиты в некоторых местах.

В динамиках послышался прежний женский голос:

– Прыгун, я «Колыбель», дуйте на борт, я стабилизирую крен!

– Давно пора! – гаркнул я и дал максимальную скорость, на какой только был способен удержать управление.

Прямо перед самым носом «Колыбели» врубил реверс тяги и по инерции прошёл щит. Остановился лишь перед самым корпусом. Прямо под нами открылся люк, куда мы и нырнули, едва не задев кормовыми движками на пилонах край.

– «Колыбель», мы на борту! Давай отсюда дёру, раз ты на мостике!

Потом разберёмся, кто и каким образом сумел запитать обесточенный корабль.

За нами с лязгом захлопнулся люк, и корабль врубил сверхсветовые двигатели. Сразу по касанию посадочной палубы ангара я заглушил наши движки и распахнул рампу.

Выбегая из «прыгуна» и на ходу избавляясь от тяжеловесного скафандра, роняя шлем и перчатки, попутно отметил: вместо убывшего полнокровного отряда на борту лишь четверо людей, включая полковника Мигунова в кабине.

Сразу же ринулся на мостик. Транспортная артерия тоже получала питание и работала. Пока вагонетка мчалась к корме от носа, я успел полностью сбросить бесполезный больше скафандр и проверить магазин ПМ. Так, на всякий случай.

Шлюз на мостик вскрыт. Когда я ворвался на него, свет уже горел, а в кресле командира корабля лежало какое-то тело. Рывком развернул к себе рабочее место.

Каково же было моё изумление трёхэтажным непечатным матом, когда вместо подготовленного командира-пилота (или, на худой конец, кого-то, подкованного в технической или боевой подготовке) я обнаружил там нашего биолога, доктора Рыкову?! Так это она управляла «Колыбелью зла»?! Корабль оставался обесточен! Не работало ничего, кроме аварийного освещения!

Аня Рыкова… Мало мне проблем на мою седую башку, так ещё и ты мне загадок подкидываешь? Каким же образом ты смогла закончить мою работу? И одна ли ты работала?

Во мне начали закрадываться самые неприятные подозрения по этому поводу.

Откровенно бледная Рыкова, тяжело дыша, посмотрела мне в глаза:

– Всё-таки… добрались… – с улыбкой проронила она и отключилась.

Ну да, невральный интерфейс серьёзно изматывает, знаете ли. Тем более, при управлении таким исполинским по всем статьям кораблём. Кстати, куда она нас ведёт? Корабль летел на сверхсветовой скорости: я глянул на данные навигационного компьютера. Вот же ж… жёваный свет. Рыкова даже координат точки выхода не назначила! Будем лететь, пока есть энергия.

Общая фоновая диагностика…

Двигатели – в работе, самый полный ход. Щиты – на тридцати процентах. Орудия – заряжены, что странно. Корпус – не пострадал сверх того, что было. Общее распределение энергии в норме: все скачки в ходе налёта были компенсированы аварийным конденсатором. Теперь накопленная им энергия экстренно расходовалась на восстановление щитов. Вот, уже тридцать один процент. Поверьте, один процент от мощности щитов «Колыбели зла» – это много.

Я стоял, как идиот, и безучастно смотрел на потерявшую сознание от изнеможения Рыкову. В мозгу роились мысли, которые хватались налету и пытались упорядочиться.

Гражданский доктор-биолог, абсолютно непричастный даже к Вооружённым Силам, застигнут на посту командира корабля, когда тот вёл бой.

Корабль вёл бой, но перед этим был оставлен с полностью обесточенной системой энергоснабжения.

Штатное энергоснабжение легло к писюнам собачьим, а кустарное не было подключено и настроено в должной мере.

Корабль функционален если не полностью, то в ключевых моментах точно.

Официально – я единственный на борту, кто мог провернуть подобное, но и то: не в настолько сжатые сроки. Но меня учили этому. Откуда у биолога навыки управления техникой Древних?

Биолог лежит без сознания в небрежно накинутой одежде, которая даже не застёгнута как положено. Она – не военнослужащий, и за нарушение внешнего вида пенять её не станут, но один из явных признаков того, что что-то идёт не по плану.

Что делать? Куда бежать? Какой вопрос проверять и урегулировать первым?

Я стоял, как идиот, и безучастно смотрел на лежавшую без сознания Рыкову, а от молодой женщины исходил какой-то давно забытый, едва-едва уловимый и абсолютно не ходовой для Земли аромат, который не спишешь ни на одни духи.

И будто выжженным клеймом в мозгу с отчётливостью оттиска печати всплыло одно-единственное слово.

«Касса».

Мозг не работал ни в какую. От усталости, бессонницы и нагрузки после невральных интерфейсов Древних меня безбожно вырубало спать. И тот факт, что по Москве уже двенадцать часов дня следующих суток, не колышет ровным счётом никого.

Никого из оставшихся в живых.

Потому что мёртвым уже всё равно.

Помню, как по вызову явилась на мостик Томка в сопровождении Мигунова.

Помню, как наш медик начала наличными силами и средствами приводить в чувство Рыкову.

Помню, как Мигунов вызвал нескольких крепких парней по рации, чтобы те помогли транспортировать доктора в медсанчасть.

Помню, как полковник забрал меня с мостика.

Помню, как меня отволокли куда-то чуть ли не за шкирку, потому что мысли роились абсолютно не в том направлении. Я пытался на ходу просчитать сразу всё навалившееся на нас, потому что не смог вычленить приоритетные задачи. Они все были с пометкой «сверхсрочно» и ни одна не допускала промедления. Но мне не удаётся поспеть везде.

Помню, как офицер всучил мне в закостеневшие пальцы руки кружку и аккуратно, но настойчиво заставил опрокинуть в себя. Что это за пойло – для меня оставалось неизвестным ровно до тех пор, покуда меня не просветили голосом. Но уже полчаса спустя мозг начал выходить на режим, а сознание очищалось от наведённого шухера.

– Ты оказался крепче, чем я думал, – монотонно говорил полковник, бродя по отсеку и медленно нарезая круги. – Честно говоря, ожидал, что перегоришь намного раньше. Да и «перегоранием» твоё состояние назвать нельзя. Так, словил лёгкий «тормозок».

Я сидел за столом с очередной пустой кружкой, зажатой в кулаке, и слушал радио в исполнении офицера.

– Ты довольно стойко переносишь нервную перегрузку и потрясения, – тем же менторским голосом продолжал вещать Мигунов. – Обычно, люди в твоём состоянии начинают теряться, паниковать, ошибаться. Запаниковал один – и тут же страху поддалась вся толпа. Но нет. Ты до сих пор держишься огурчиком. Завидую.

По мере того, как выпитое пойло вправляло мне на место мозги, до меня доходил смысл происходящего вокруг меня. Я начинал понимать, что творится, и, наконец, трезво смотреть на вещи. Ко мне возвращались хладнокровие и расчётливость.

– Распедалить столько проблем за столь сжатый промежуток времени… Если домой вернёмся – по тебе надо отдельный рапорт написать. Со всеми причитающимися плюшками. Внеочередное звание и «Героя» не обещаю, но тебя точно не забудут. Это факт.

То, как полковник расхваливал мою наглую морду, не имело ничего общего с истинным положением дел и отношением офицера ко мне. Ему было абсолютно фиолетово и на меня, и на мои выходки, и на моё состояние в общем. Сейчас он преследовал лишь одну-единственную цель: своими скудными навыками в области психиатрии помочь бойцу (мне, то бишь) справиться с шоковым состоянием, вызванным нервной перегрузкой. В психологической помощи очень часто используется такой инструмент, как похвала: человек, которому она адресована, нередко окрыляется от оказанного ему внимания, что сподвигает его на новые свершения. Иногда даже похлеще предыдущих.