Только силой воли успокаиваю гремящее сердце и кривое дыхание. Спустя пару минут мне это удаётся. Внешне ничем не выдаю ни внутренней бури, ни ненависти, ни омерзения от одного его присутствия. Утыкаюсь глазами в одну точку, даже забывая моргать, пока он обрабатывает рану от ножа и сменяет повязку.

Улавливаю все его бесконечные вопросы, но не издаю ни звука. Даже движения не воспроизвожу, пока он не оставляет меня в покое и не уходит.

Как только слышу хлопок двери, подскакиваю на ноги, но тут же со вскриком боли заваливаюсь на пол. Ногу такой болью прошивает, что слёзы сами течь начинают, как ни стараюсь держаться. Дышу шумно и тяжело, переживая болезненный приступ. Едва удаётся очухаться, обыскиваю глазами комнату, ища лист, на котором писала номер, но его нет.

Страх мгновенно окутывает.

Что если этот изверг его забрал? Если позвонит и Артём поднимет трубку? Что же будет?

Господи, Тёмочка... Прости, родной. Прости меня.

Нельзя позволить ему это сделать.

Преодолевая боль, выхожу в коридор, но сразу сталкиваюсь лицом к лицу с Егором.

Больше нет смысла прикидываться дурой, поэтому выталкиваю с дрожью:

— Лист с номером?

С надеждой на парня смотрю. Он несколько раз моргает, а потом гулко выдыхает.

— Я забрал.

После этих слов выдыхаю облегчённо и я.

— Хорошо.

— Значит, овощем больше не прикидываемся? — выбивает с улыбкой, а у меня сердце сжимается от тоски по Артёму. Когда младший улыбается, он точь-в-точь как Тёма. — Расскажешь?

Качаю головой и, хромая, возвращаюсь в палату. Ничего не говорю, потому что слишком страшно становится от того, к чему мои действия могут привести. Внутренности в такой болючий узел стягивает, что я просто отключаюсь от реальности.

Егор задаёт какие-то вопросы, но я даже не стараюсь их слушать.

Что же я надела? Если он позвонит Артёму, то как тот отреагирует? Сколько же я ещё буду делать ему больно?

Спустя около половины часа Северов младший уходит, так и не добившись от меня какой-либо реакции.

Я могла попросить его не звонить Тёме, но какого-то хрена не сделала этого. Почему? Ну почему я, мать вашу, такая беспросветная дура? Зачем вообще написала эти грёбанные цифры, вместо того, чтобы попросить телефон у той же медсестры или пойти на сестринский пост и позвонить оттуда? Что же вытворяю? Почему не расспросила младшего брата Артёма обо всём?

Голова начинает болеть сильнее, а ужас в очередной раз захватывает и парализует.

За ночь предпринимаю несколько попыток выйти из больницы или хотя бы найти Егора и исправить свою ошибку, но медработники возвращают меня в палату. Последняя попытка уйти закончилась для меня тем, что меня снова накачали успокоительными, и я даже рукой нормально пошевелить не могла, а все мысли на осколки разлетались.

Несмотря на анестетики, уснуть мне удаётся только после рассвета.

За день дважды появляется отец Артёма, но я всё так же продолжаю притворяться отупевшей, чтобы не выдавать шквала.

Прошу у медсестры набрать Егора, но она говорит, что у неё нет номера. Во второй половине дня всё же иду на дежурный пост и уговариваю позвонить Северову младшему, вот только трубку он не берёт.

Блядь... Блядь... Блядь... Что же я надела? Если он уже позвонил Тёме? Что он ему мог наговорить? Ну почему я не сделала этого сама? Дура! Я полная идиотка. Как же теперь это исправлять? Что делать?

Сейчас мне остаётся только ждать. Поднимаюсь на постели, свешиваю ноги и слежу в окно за ползущим по небу солнцу. Долго моё ожидание не длится. Дверь в очередной раз распахивается, но я даже боюсь смотреть на вошедшего.

Егор? Медсестра? Этот изверг?

Вот только все мои предположения разбиваются о родной дрожащий голос.

— Настя. — зовёт меня Артём, но я даже пошевелиться боюсь.

Он здесь. Господи, он приехал за мной. А если столкнётся с отцом?

Любимый подходит ближе и снова окликает, но меня будто парализовало.

— Родная моя. — шепчет, присаживаясь на корточки.

Даже смотреть на него страшно. Что же я натворила?

Уходи. Уходи отсюда, Тём. Пожалуйста. — прошу мысленно, но он, конечно же, не делает этого.

Находит мои пальцы и мягко стискивает. Огнём от его касания прожигает.

Как же я скучала...

— Что с тобой случилось, маленькая? Пожалуйста, родная, ответь мне. Скажи хоть что-то, Насть. — просит с умоляющими интонациями, ощупывая взглядом моё лицо.

Я хочу сказать. Правда хочу. Но почему-то не выходит. Таким ужасом полосует от того, что в любой момент может явиться ублюдок, столько лет мучивший его, что меня параличом контузит.

— Я люблю тебя, родная. — сердце из груди рвётся. К нему пробивается. Боль причиняет. — Что бы ни случилось, я всегда буду любить тебя.

Краем глаза ловлю его затравленный взгляд и тяжёло выдыхаю, встречаясь с бирюзовыми глазами.

Его лицо усталое и осунувшееся. В зрачках такая убийственная боль стынет, что я готова любой ценой изгнать её оттуда. Больше никогда не позволю ему страдать.

— Конечно будешь, Тём, потому что я прошла через всё это дерьмо и выжила только ради тебя.

Хочу, чтобы он знал, что я живу ради него. Что боролась не только с Должанским, но и со смертью, чтобы вернуться к нему. Чтобы понимал, что больше жизни его люблю. На всё ради него не только готова, но и способна.

Он так тяжело вздыхает, что у меня дыхание спирает.

— Настя? — сипит, цепляя взглядом.

Впускаю. Открываюсь. Тону.

— Привет, любимый. Я вернулась.

Выбиваю улыбку, которую он так любит, и Тёма откликается на неё смехом. По его щекам слёзы текут, с подбородка капают.

Артём плачет... Нет, это невозможно. Он не должен. Не должен! Не могу видеть слёзы любимого мужчины. Он ведь сильный. Он сильнее меня. Тёма приехал, забив на всё. Он не должен плакать... Не хочу этого видеть. Только не его. Только не таким.

Ловлю пальцами капли, размазывая их по лицу. И сама плачу. И от боли, и от страха, и от облегчения, и от счастья. Столько всего внутри, что дышать с трудом получается.

— Мне было холодно без тебя. Обними меня, Тём. Согрей меня. — прошу шёпотом, потому что мне это сейчас необходимо.

И он, конечно же, обнимает. Гладит. Ласкает. Прикосновениями обжигает. Кости своим жаром плавит.

Захлёбываюсь любовью, когда говорит, что гордится мной.

Согреваюсь им. Дрожь по всему телу летит. Кожа мурашками покрывается.

Мы справились с этим. Оба. Мы смогли пережить этот кошмар и снова вместе, несмотря ни на что.

Как же я люблю его. С каждым мгновением всё сильнее.

Только сейчас понимаю, что всё это время даже не думала об ужасе, через который прошла. Только за любимого переживала. Именно такой и должна быть настоящая любовь, когда забываешь о себе, растворяясь в родном человеке. У нас ведь душа общая. Он мою боль забирает, а я его.

Мало мне его лёгких касаний. Больше хочу.

— Поцелуй меня, Артём. — выбиваю тихо.

Целует. Конечно же, целует. Никогда не отказывает.

Понимаю ведь, что ему это не меньше меня необходимо. Слишком свежи воспоминания, когда он забыл меня. И острая нужда в том, чтобы быть уверенной в его любви. И сейчас тоже. Нам двоим это надо.

Жадно целуемся. Долго. Весь мир исчезает. В бирюзовых глазах вмещается. Мой мир.

Слезами давимся, но не разрываем поцелуя. Зарываюсь пальцами в растрёпанные волосы, прижимая его крепче. Обнять хочу, но Северов стоит на коленях, мешая мне это сделать.

— Люблю тебя. — хрипит, опуская ладони на моё лицо.

Чувствую боль на разбитой стороне, но не отстраняюсь. Критическая, ненормальная, острая необходимость в этой боли, чтобы убедиться, что это всё на яву. Что это не сон. Что я жива.

Цепляю его взгляд, и столько тепла и любви в нём, что все слова тают.

Мой любимый. Мой родной. Мой самый лучший. Мой единственный. Навеки. Мой...

— Тёмочка... — шепчу, заливаясь слезами. — Тёмочка...

Столько сказать хочется. Прокричать на весь мир о своей любви к этому мужчине, но выходит только повторять его имя.