Ноги тоже послушно следуют командам мозга. Пусть и через боль, но мне удаётся приподняться.

Вынуждаю себя открыть воспалённые глаза и морщусь от ослепляющего света. Гул в голове усиливается, а болезненные ощущения нарастают. Сжимаю зубы и опускаю вниз голову, изучая белоснежное покрывало и светлый пол. На лампы всё ещё не смотрю, но кошу взгляд в сторону адского агрегата, издающего этот убийственный писк.

Щурясь и стискивая челюсти, смотрю на монитор, показывающий неровную линию ударов моего сердца.

Больница...

Но как я здесь оказалась? Нет, я, конечно, помню всё, что произошло в лесу и людей, которые спасли мне жизнь, но все события смешались в какое-то непонятное месиво, и мне не удаётся синхронизировать их по времени и понять, что было реальностью, а что сном.

Я чётко помню Артёма, сидящего на постели с моим "подарком" в руках. Я помню обрыв и наш странный разговор. Но было ли это всё настоящим?

Картинка смазывается, а боль в ноге становится мучительно сильной. Со стоном падаю на мягкую подушку и рвано хватаю пропитанный лекарствами кислород.

Как давно я здесь? Что это за больница? Где Артём? Знает ли он, где я нахожусь? Что случилось с Должанским?

Миллионы вопросов, которые разрывают мой мозг. Сознание уплывает. Я опять проваливаюсь в темноту. Вот только она больше не ледяная, а тёплая и исцеляющая. Необходимая...

— Нет... не приходила... показатели... знаю... — долетают до окутанного сонным мороком сознания отдельные слова, сказанные мужским голосом.

Вынуждаю себя поднять налитые свинцом веки и сразу же цепляюсь расплывчатым взглядом за смазанную мужскую фигуру. Белые волосы. Знакомый до боли силуэт.

Сердце мгновенно ускоряет ритм, причиняя боль треснувшим рёбрам. Дыхание срывается, а писк аппаратуры наращивает темп и интенсивность, выдавая мой внутренний страх и хаос.

— Артём. — шевелю непослушными губами, но не издаю ни единого звука.

Пересохшее горло дерёт, когда делаю попытку прочистить его и вырвать из себя хоть что-то.

Парень поворачивается на издаваемые мной звуки, и я понимаю, что с ним что-то не так. Это критические неправильно. Это аморально неверно. Даже сквозь туман различаю, что его волосы стали короче.

Он подстригся? Но когда? Зачем? За те два с лишним года, что я его знаю, он никогда не стригся коротко.

Сколько я здесь? Как долго провалялась в бессознанке? Что, блядь, происходит?

Меня начинает колотить, когда он подходит ближе, нависая над кроватью, но упорно молчит.

Почему? Почему Артём ничего не говорит? Почему не прикасается?

Мне холодно. Господи, мне так ужасно холодно. Мне необходимо его тепло, но он только смотрит.

С силой сжимаю веки, не обращая внимания на боль, вызванную этим действием. Прокашливаюсь и открываю глаза. Несколько раз промаргиваюсь в попытке сфокусировать зрение, но выходит слабо.

— Тёма?.. — шелещу сипло и едва слышно.

Он напрягается, излучая какую-то странную, непонятную мне ауру.

Что с его лицом? Оно другое. Знакомые черты, но всё же отличающиеся. Что не так? Он будто моложе стал. Разве такое возможно? Если я была в коме достаточно долгое время, то он должен был стать старше, а не наоборот. Блядь... Что за херня? Я ничего не понимаю. Совсем.

— Артём. — шепчу уже твёрже, но с нарастающей неуверенностью.

Он всматривается в моё лицо, и в бирюзовых глазах читается удивление. Наклоняется ниже и высекает отрывисто:

— Артём? Артём Северов? Ты говоришь о нём?

Что он несёт? Что за бред? Почему Тёма говорит о себе в третьем лице?

Голова идёт кругом, а дыхание замирает. Кровь стынет в венах, когда выбиваю дрожащими интонациями:

— Почему ты, — закашливаюсь от першения в горле, — так говоришь, Тём?

Из глаз слёзы брызгают, но я даже не понимаю этого. Всё путается и переплетается. Я теряюсь. Мне внезапно становится жутко страшно и ещё холоднее, нежели раньше.

— Я не Артём. Меня зовут Егор. А тебя? Ты знаешь Артёма? — бред... Бред... Что за бред он несёт? Меня на куски рвёт. — Да не молчи ты, блядь! — рявкает, когда я отползаю от него на край постели и сжимаю руками готовую взорваться голову. Остервенело трясу ей из стороны в сторону. Это сон. Я наверняка сплю. Или я сошла с ума. Ничего не понимаю. — Эй, посмотри на меня. Смотри! — сжимает мои запястья, отводя руки в стороны, и цепляет взгляд. — Я — Егор Северов. Артём — мой брат. Если ты знаешь его, то скажи мне. Как его найти? Где он? Как с ним связаться?

Вырываю руки из захвата и кричу. Сама на понимаю, что делаю и ору, но просто не способна остановить этот приступ истеричкой паники.

Мне страшно. Я теряюсь от непонимания. Артём ведь сказал, что у него никого нет. Может, я всё же умерла? Что, если я на том свете?

Меня топит... Топит... Затягивает глубже... Накрывает... На части разрывает...

Больно... Больно... Страшно...

Ужас... Страх... Паника...

Кричу. Вырываюсь из рук санитаров. Меня вжимают в матрац и крепко фиксируют. Ощущаю иголку в вене, а потом меня медленно утягивает в пустоту, в которой так хорошо и спокойно.

Здесь нет боли. Здесь нет страха. Даже холода нет. Только нирвана.

Плыву на тёплых волнах. Тропические воды окутывают заледеневшее тело, согревая.

Невесомость...

Такая приятная и ласковая. Такая нежная и надёжная. Как объятия любимого человека.

Отдаюсь ей полностью. Растворяюсь в ней. Греюсь. Прихожу в себя. Упорядочиваю рассыпающиеся мысли. Собираю воедино паззл, раскладывая события по полочкам. Синхронизирую по времени.

Ссора с Артёмом. Уход из дома. Встреча с Киром. Похищение. Лес. Попытка изнасилования. Избиение. Борьба за жизнь. Побег. Машина. Люди. Спасение.

Всё это было на самом деле. Я выжила. Эта уверенность зарождается в груди и заполняет измученную душу.

Если бы я могла дышать в этом мире, то я бы облегчённо выдохнула.

У меня получилось выжить. Я смогла справиться с бывшим и дождаться помощи.

— Я вернусь, Тём. — шепчу, но звуков нет.

Это странный, но хороший мир. Здесь тихо и спокойно. Яркое солнце и нереального насыщенного бирюзового цвета океан. Неизвестные тропические растения всех оттенков зелёного. Это мир исцеления. Здесь затягиваются душевные и сердечные раны. Мозги встают на место.

Не знаю, возможно ли контролировать свои мысли во сне, но именно это я делаю.

Понимаю, что дедушка и сломленный Тёма были лишь коматозными видениями, а вот Егор нет. Он настоящий.

Но как, блядь, такое возможно? — первая мысль, когда выныриваю в реальность и осматриваю стены больничной палаты.

Здесь настолько тихо, что эта тишина кажется звенящей. Только писк кардиомонитора нарушает её. Даже из-за двери не доносится ни единого звука. Видимо, в этой больнице очень хорошая шумоизоляция.

Продолжаю осмотр помещения, подмечая тяжёлые шторы на окнах и новенькую плазму на стене. На подоконнике живые цветы в горшках, а на бежевых стенах картины.

Частная клиника. — понимаю я.

И, видимо, не из дешёвых. В таких местах лечение себе может позволить только элита нашей страны.

Копаюсь в собственных мыслях, убивая себя вопросами и догадками.

Как долго я спала? Это была кома? Что с Тёмой? Что если прошли годы? Смог ли он жить дальше? Смог полюбить кого-то или всё ещё один? А вдруг он и правда сломался?

Трясу головой, изгоняя кошмарные мысли.

Нет! Не может этого быть. Не могло пройти так много времени. Я просто не могла спать так долго.

Сжимаю пальцы правой руки в кулак и глушу подступающую панику. Убиваю её в зародыше. Мне нужна трезвая голова.

Появляется медсестра, но я отрешённо отвожу взгляд, когда начинает задавать вопросы, а потом исчезает за дверью с фразой:

— Я позову Константина Витальевича.

Меня дрожью бьёт от этого имени. Не знаю, что именно цепляет, но в одном уверена точно: встреча с этим человеком не предвещает ничего хорошего.

Откуда мне это известно? Без понятия.