И поскольку такая слабость и бессилие приникли в его дела и чудо магометанского учения отвело его руку — Судьба отвела руку моей удачи; поэтому моя рука не может коснуться кончиков волос моей Возлюбленной — он вынужден был отказаться от этого намерения и задержался в Ираке на несколько дней с тем лишь, чтобы привести в порядок дела своих последователей и очистить то королевство от скверны /99/ недовольства.
Когда он вернулся домой, к нему явился посыльный от Гаир-хана, эмира Отрара, сообщивший о прибытии купцов от татар и обо всех связанных с этим обстоятельствах. Не подумав и не размыслив об этом деле, и не взвесив пользу или вред от него в своем уме, султан тут же приказал предать смерти этих мусульман, которые искали пристанища под его защитой, а их товары, которые они сочли отличной добычей, — унести. Часто один укус не позволял сделать второй, и минутное наслаждение становилось последней трапезой в жизни. Когда жизнь поворачивается к человеку темной стороной, он делает то, что не приносит ему никакой пользы. Согласно его приказам Гаир-хан отнял жизни у четырехсот пятидесяти мусульман и тем самым принудил к мятежу Мир и Безопасность. Действительно, если сразу не задуматься о последствиях поступка, нужно ждать неожиданных бед, которые не были очевидны вначале. Опасайся вражды, ибо она оскверняет любой источник И не развязывай войну; даже если имеешь надежную поддержку и сильное плечо, Поскольку мудрец не станет пить яд из-за того, что обладает проверенным противоядием. А Чингисхан отправил к султану с теми купцами такое послание: «Области, граничащие с нашими землями, очищены от врагов и полностью завоеваны и подчинены нашей воле; и теперь нас связывают соседские обязательства. Человеческая мудрость требует, чтобы обе стороны следовали тропой согласия и чтобы соблюдался долг дружбы; чтобы мы обязались помогать друг другу и оказывать один другому поддержку; и чтобы мы держали открытыми пути безопасности, и торные, и заброшенные, так чтобы купцы могли следовать туда и обратно в безопасности и без ограничений». /100/ Султан не только не прислушался к этим советам ухом понимания, он предал смерти посланников. И эти недостойные поступки вызвали появление зловещих слухов и стали причиной возмездия и стремительного нападения. Когда известие об этих событиях достигло уха Чингисхана, огонь его гнева породил такой ураган насилия, что водами разрушения и гибели он уничтожил саму почву империи султана. Кучлук, сын [правителя] найманов, бежал от него и, нанеся поражение хану Каракитая, захватил его королевство; и его войско было единственным щитом между двумя сторонами, а потому Чингисхан в первую очередь направил силы против Кучлука, как уже было рассказано[1006]. Когда султан отбыл из Ирака в Трансоксанию, он оставил королевство на султана Рукн ад-Дина — о нем сказано в отдельной главе[1007] — и, достигнув Хорасана, отправился в Нишапур. Там он оставался месяц и беспечно и вопреки своему обыкновению сошел с тропы серьезности, соответствующей его желаниям, ступил в пустыню веселья и в течение нескольких дней предавался наслаждениям распутной жизни. Пей вино, ибо жасмин увидит небо множество раз; Живи весело, ибо кипарис увидит звезду Суха [1008] множество раз. Наслаждайся этим украденным тобой моментом Знай, что этот луг увидит множество таких, как мы. Оттуда он отправился в Бухару, где находился с 8 шаабана до 10 шавваля...[1009] /101/. И поскольку тогда была весна, и мир был прекрасен, как невеста, он забыл об угрозе вращающегося круга, согласно следующим строкам: Теперь, когда весна улыбнулась, свежая и юная, давай наслаждаться музыкой, и красным вином, и волосами наших возлюбленных. И до конца своей жизни он постоянно утолял свои желания в компании прекрасных певуний и в постоянном питии пурпурного вина, удовлетворяя любое желание и любую склонность и этим отвечая на упреки недоброй Судьбы: Это время розы. Осталось недолго. Пей же вино! Для чего тебе роза, когда жизнь прошла? Пей вино! Небеса вращаются, и в этом заброшенном караван-сарае Никто не задерживается надолго, лишь на короткое время. Так пей же вино! Оттуда он направился в Самарканд с намерением выступить против Кучлука и собрать все войска, располагавшиеся в той области. В Самарканде, из беспричинной гордости или, скорее, от беспечности, а также потому, что счастье и удача ему изменили, он, подобно Венере, расстелил ковер веселья, и стал пить даргамское[1010] вино, и разбил шатер Желания на равнине Веселья. И под звуки (?navīr) и басовых и дискантовых струн лютни с языка султана сорвались такие слова, которые услыхало ухо души мудрости: Равнина души моего сердца залита кровью, о виночерпий! И безумие отвратило мое сердце от мира, о виночерпий! Наливай вино всем, ибо никто не знает, Что явится нам из-за пелены, о виночерпий! Тем временем он получил известие о бегстве Ток-Тогана[1011] от монголов в Каракум[1012], место обитания канглы. Он отправился из Самарканда в Дженд через Бухару, чтобы отправиться /102/ за ними, но, узнав, что их преследуют эмиры и основные силы Чингисхана, он из предосторожности вернулся в Самарканд, где он собрал все войска, которые там все еще оставались, и после этого вновь проследовал в Дженд во главе огромной и превосходной армии, надеясь одним выстрелом убить двух зайцев и не понимая, что «тот, кто желает получить все, теряет все, что имеет»[1013]. Он шел по их следам и между двумя реками — Кайлы и Каймич[1014] вышел на поле битвы, где увидел горы мертвых тел и свежую кровь. Среди павших был найден и допрошен раненый. Удостоверившись, что победителями были монголы и что они покинули то место в тот самый день, султан, не останавливаясь, чтобы поразмыслить, повернул лицо к дороге и поспешил вслед за ними. На следующий день, когда дозорные Восхода вынули свои сверкающие мечи из ножен восточного горизонта и выпустили черную желчь из мозга армии Ночи, султан настиг их и приготовился к битве. Монгольское войско не возложило руку на полу войны, а сдержалось, сказав: «У нас нет приказа Чингисхана сражаться с вами. Мы шли по другому делу, преследуя добычу, которая вырвалась из наших сетей.
/103/ Не поступай, о король, как [безрассудный] юнец, не делай того, что навлечет несчастье. Не печаль, о король, сердце мое, не подвергай опасности мою и свою жизнь [1015]. вернуться Звезда 80 в созвездии Большой Медведицы. вернуться В этом месте пропуск в списках B, E и G. Возможно, 615 г., как утверждают и М. К., и Бартольд (Туркестан, 370). Но тогда получается, что он находился там с 30 октября по 30 декабря 1218 г., что никак нельзя назвать весной! вернуться Место неподалеку от Самарканда, славящееся своим вином (М. К.). вернуться Об этом имени см. прим. 146 к [VIII] ч. 1. Здесь имеется в виду не Тохтоа-беки, а один из его сыновей — Кул-Тоган, согласно Бартольду (ук. соч., 370 и прим. 4), Коду, согласно Marquart, Über des Volkstum der Komanen, 134, n. 1. вернуться Другие версии описания этого первого столкновения с монголами см. у Бартольда (ук. соч., 369). В источниках отмечается значительное расхождение относительно хронологии данных событий; рассмотрев эту сложную проблему, Бартольд и Маркверт пришли к различным выводам. «Пока мы не располагаем более точными сведениями, наиболее вероятным следует считать то, что поход султана в Тургай начался зимой 1215-16 г., а его столкновение с монголами произошло летом 1216 г.». Так у Бартольда (ук соч., 371). Маркверт же (Marquart, op. cit., 133), утверждает, что битва с Джочи имела место примерно 15 июля 1219 г. вернуться QYLY и QYMJ. Минорский (Minorsky, Marvazī, 100, n. 3), высказывается в пользу форм QNQLY QBJX, т. е. Канглы и Кипчак. Однако, может быть, верным является их написание, которое приводи Джувейни. В биографии Субутая в Юань-ши (см. Marquart, op. cit., 132, Haenisch, Die letzten Feldzuge Cingis Han’s und sein Tod, 533-4, а также ниже, стр. 373, прим. 35) упоминается о незначительном столкновении между монголами и султаном Мухаммадом на реке Хуи-ли, которую Маркверт (op. cit., 133) отождествляет с Кайлы у Джувейни. Что же касается Каймич (Кимич, Каймач и т. д.), то Х. Десмонд (H. Desmond) в своей статье The Mongol Wars with His Hsia (1205-1227), p. 227, цитирует приведенное в китайском источнике описание разговора Чингисхана с хитайским князем Е-лю Лю-ку, в ходе которого Завоеватель рассказывает, как старший сын Е-лю Лю-ку спас Джочи, когда он был окружен мусульманскими войсками в месте под названием Кимак. Этот отрывок приводится Мартином (Martin) в его книге The Rise of Chingis Khan and his Conquest of North China, p. 284, но в ней место, в котором произошло сражение, называется Kimach. Описание взято, судя по сноске в статье Мартина (1ос. cit.), из T’ung-chien kang-mu. Фактически, как написал мне проф. Кливз в письме, датированным 15 сентября 1955 г., подлинным источником этой истории служит не эта работа, а биография Е-лю Лю-ку в Юань-ши, 149, (tsʽe 45), 1r4-5v7. Профессор Кливз любезно предоставил мне перевод соответствующих страниц (4r2-5r2). Вернувшегося из похода на запад встречает Яо-ли, вдова Лю-ку, и в ходе разговора он выражает восхищение храбростью сына Лю-ку: «Си-чэ, — говорит он, — покинул [вас] и стал монголом. Когда он сопровождал Нас в Нашем походе в Западный край, Хуэй-Хуэй [т. е. монголы] окружили тай-цзу [старшего сына императора, т. е. Джочи] у Хо-ми-чэн. Си-чэ привел тысячное войско и вызволил его. Его [собственное] тело пронзило копье...» Отсюда следует, что Qimaq или Kimach, о котором пишет Мартин, то же, что Хо-ми-чэ — «город Хо-ми», а это, в свою очередь, как сообщил мне в своем письме проф. Кливз, вероятно, Qamīl, или Камул Марко Поло и современный Комул (Хами) в Синьцзяне. Однако ни о каком столкновении с султаном Мухаммадом на границе пустыни Гоби не может быть и речи; отсюда можно сделать вывод, что составитель биографии или его источники заменили хорошо знакомым им названием Камил какое-то другое, близкое по звучанию к Каймич Джувейни, последний элемент которого (ch), возможно, соответствовал ch’ или chêng — «город». Интересно сравнить рассказ о спасении Джочи сыном Лю-ку со спасением султана Мухаммада его собственным сыном Джелал ад-Дином. См. стр. 69 и 372. Что же касается Кайлы и Каймича, проф. Минорский в одном из писем предположил, что это, возможно, Иргиз и Тургай. вернуться Shahnama ed. Vullers, 1680, II. 3239-3240. Здесь Рустам обращается к Исфандиару. |