И было приказано, чтобы никто не входил в орду и не покидал ее, и он велел взять под стражу некоторых эмиров и нойонов, таких как Ельчитей-нойон, Таунал, *Ката-Курин, Джанги, *Канн-Хитай, Соргхан, Таунал-младший, Тогхан и Ясаур[1630], каждый из которых считал свой /48/ чин и свое положение настолько высокими, что даже небеса не имели над ним власти, а жемчужины из их ожерелья, нанизанные сменой дней и ночей, не могли рассыпаться. Возможно, им не были известны [следующие стихи]:

И [также были задержаны] некоторые другие начальники туменов из числа вождей мятежников, имена которых пришлось бы слишком долго перечислять; и изучение и расследование этого дела началось.

Несколько эмиров и чиновников во главе с Менгесер-нойоном как главным яргучи несколько дней вникали в тонкости и хитросплетения этого дела, продвигаясь с величайшей осторожностью. Поскольку узники противоречили друг другу, не осталось никаких сомнений в их виновности. И в своем стыде и раскаянии они безмолвно воскликнули: «О, если бы я был прахом»[1631] Они обо всем рассказали и признались в своем преступлении. Менгу-каан, следуя своему похвальному обыкновению, пожелал забыть о происшедшем, поскольку «прощать, находясь на вершине власти, — одна из основ великодушия». Однако царевичи и эмиры сказали: «Неосторожность и чрезмерная уверенность в отношении врага не имеют ничего общего с мудростью и добродетелью.

И если мудрый человек, одержав верх над злым врагом, промедлит с отмщением ему, это в действительности будет далеко от истинного благоразумия и подлинной дальновидности и в конце концов станет причиной сожаления[1634] и раскаяния.

Доброта не оказывает воздействия на нечестивцев; она подобна семенам, брошенным в соленое болото: они не приносят плодов, и пусть одно облако за другим проливает на них дождь, от него не будет никакого проку, и не вырастет из них нечего.

И если бы наказание не было необходимым и великие короли и могущественные монархи могли обходиться без него, то не были бы ниспосланы стихи о «Железе и мече», и не было бы никаких повелений относительно воздаяния, которое есть основа долговечности, и рождения, и роста: «Для вас в возмездии — жизнь, о обладающие разумом/»[1636].

Менгу-каан увидал, что такие слова, как эти, сказаны от чистого сердца, а не из корыстного интереса или лицемерия. А что касается вышеназванных бесчестных эмиров, которые направили царевичей на этот путь и ввергли их в эту пучину и в эти преступления, он, разгневавшись, повелел предать их мечу, согласно повелению Аллаха (велика Его слава!): «От прегрешений их были они потоплены и введены в огонь»[1638]. Первым был Ельчитей: ему отрубили голову и ноги. Затем был затоптан Туанал. *Ката-Курин предпочел [последовать] поговорке: «От своей руки, а не от руки Амра». Он проткнул себе живот мечом и так лишился жизни. И все остальные также по очереди расстались с жизнью: «Они понесут свои ноши на спинах! О да, скверно то, что они несут!»[1639].

Когда слух об этом достиг Есун-Тока, внука Чагатая, он оставил все свое войско и по собственной воле отправился в путь с тридцатью всадниками[1640]. Он был послан к нерге[1641] возле Наку и Сиремуна, и они остались в одном месте.

Одним словом, если кто замышлял мятеж в своем сердце, Небесное Предопределение набрасывало веревку на шею его замыслов и волочило его вслед за своим конем, а благоприятный гороскоп и день ото дня растущее величие [Менгу-каана] делало этих надменных тиранов послушными и покорными в объятиях подчинения и повиновения, так что каждый из них подумал про себя:

А за некоторыми были посланы ельчи и доставили их.

А что до Кадак-нойона, он все еще не прибыл. Он понимал, что именно от него пошло это отчуждение, что он был источником этой вражды, что он поднял пыль этого недовольства и разжег в мире огонь смуты и что не в его силах было это исправить.

Поэтому когда Сиремун и Наку отправились в путь, он пожелал выйти из этого дела, «когда Басра была уже разрушена»[1644], и приложить руку к груди затворничества и уединения, и прислониться к горе спокойствия, и спрятать лицо, надеясь удержать свою голову на шее, а душу — в теле. И эту мечту он продолжал варить в горшке своего ума на огне скупости, напевая про себя:

И так он размышлял и день, и ночь, отыскивая способ для достижения безопасности и спасения. И все это время Провидение смеялось над его горем и страданием, его слезами и плачем, и сказала ему такие слова:

Неожиданно явились люди от двора, как множество Ангелов Смерти, и сказали: