«Неделя как меня нет. Это первое утро, первая попытка, чтобы осознать это. Проснувшись, мне каждый раз кажется, что я все еще сплю. Что все составные части моей личности парят где-то в облаках, возможно рядом с мамой и папой, оставив на месте себя лишь пустую телесную оболочку. Я не понимаю, чем жила, что любила, чувствовала, умела чувствовать всего неделю назад. Куда из меня ушел тот свет, вся та радость?

Бабушкины глаза — бесчеловечная пытка. Слишком много в них не сочетаемого. Ее забота, спокойствие и страх за меня, а еще тоска, что-то мертвое. Что будет в них, когда она закроет дверь? Как проведет очередной день перед тем, как я вернусь с кладбища?

Почти все время я опаздываю к автобусу. Наверное, специально. Ведь это повод побежать, ускориться до предела, чтобы закололо бок, чтобы боль внутри хоть на миг исчезла. Где-то за спиной лают собаки. Подгоняют меня к полупустому заржавевшему автобусу. Я сажусь у окна. Мы все дальше отъезжаем от города, панелек виднеется все меньше. На сером фоне лишь ветки деревьев, заснеженные и голые, дрожат на ветру, быстро оставаясь позади, а мы несемся вперед. Так быстро, словно в конце что-то ждет. Ждет хоть что-то.

Грязный снег у края дороги и белый, нетронутый ближе к лесу. Это первое, что я вижу, выходя из автобуса. Мне не по пути с другими людьми. Все они шагают совсем в другую сторону.

Вот я и осталась одна. Вокруг так тихо. Снег утопает под ногами. Я слышу свое дыхание. Вороны изредка кричат, оставляя после себя каменеющее тягостное чувство. Все меняется, когда впереди начинают виднеться кресты и надгробные плиты. Тогда я окончательно ломаюсь, но это не важно. Куда важнее то, что я дома».

Она перевернула страницу.

«Он пишет мне каждый день. С новых соцсетей, мессенджеров, с разных аккаунтов, где я еще не заблокировала его. Я уже не читаю его сообщения, в них слишком много боли. Да, я поступаю как животное. Инстинкт выживания — все, что у меня есть. Я бросила всех ребят, его, потому что во мне умерло все, кроме страха. И, конечно, безмерной ненависти к себе».

Поднявшись, она стала ходить по комнате. Холодные ноги иногда терялись в ворсе ковра. Плечи мелко дрожали, колеблясь сильнее, когда Таня закрывала глаза и вонзалась зубами в щеку. «Прошло три года», — говорила она себе. «Прошло три года». Но нет, в воспоминаниях все было слишком ярко. Тот год напрасных попыток собрать себя, тот день, когда Крис встречала ее в Таиланде. Такую убитую, мертвую, ведь в тот же день она узнала о том, что Кирилла нашли в крови в его ванной. В памяти всплыла та волна. То, как слезы смешались с водой, и она шла на дно, радуясь отсчету последних секунд ее жизни.

— Перестань, — случайно сказала вслух Таня.

Дневник скрылся в верхнем ящике стола. Всю ночь она прогуляла по городу.

«— Помнишь, я говорила тебе, что у каждого человека есть свои уроки в жизни? Пока их не пройдешь, они будут вновь и вновь напоминать о себе. Ты же не хочешь этого? Мы гуляли с Крис утром и говорили об этом. — Конечно, нет, — сказала я. — Ты должна спокойно отпускать всех людей, что от тебя уходят. Привязываться к чему-либо глупо. В природе, в космосе меняется все. Это естественный ход жизни, и это нужно принять. Ничего нельзя нарекать своим. У тебя есть лишь ты, и даже это не на долго. Если завтра мы разъедемся с тобой и никогда больше не увидимся, я буду счастлива. Если Том разлюбит меня, уйдет, у меня на душе будет сиять солнце. И так будет всегда. Я всегда счастлива. Это ведь то, что ты хотела. Наслаждаться жизнью, природой, каждым днем, несмотря ни на что. — Да, — сказала я. Именно так. — Видишь тот домик? Мы оставим там наши кисти, холсты, даже картины. Что бы с ними не случилось, Вселенная всегда права, а ты всегда счастлива. Мы перенесли все туда. Крис сказала, учиться отпускать надо с вещей. С этим проблем у меня не было. Это не люди. В этот домик она часто приносила цветы. Они стояли в вазе весь день. Весь день мы рисовали, а к вечеру они подсыхали. Сочные лепестки скатывались в безжизненную ткань, а на утро от прежней красоты почти ничего не оставалось. — Да, их красота не вечна. От того каждый миг, что мы смотрим на них, такой ценный. Конечно, я согласилась с ней. Хотя в душе щемило каждый раз. От каждого хруста стебля.

***

— Дима сказал, на твоей выставке чуть ли ни каждый день аншлаг. Ты поэтому решила остаться в Мадриде до следующей? Крис позвонила по видеосвязи рано утром. На Пхукете в это время уже был день. Таня разговаривала с ней, сидя на скамейке в парке Эль-Ретиро. — Нет, Крис. Я просто хочу побыть одной. Она вглядывалась в Таню, пока та пила кофе. Чувствовала, что что-то не так. Макияжа на ее лице было меньше обычного, взгляд отстраненный. На Крис она почти не смотрела. — Как знаешь. Может, и хорошо, что ты не хочешь обратно. Это не наш дом. А мы, наверное, уже привязались к Пхукету. Таня кивнула. Хайлайтер на скулах мелькнул бликом в беглом луче солнца. Ей было нечего сказать Крис. Та быстро поняла это и, закончив разговор, пошла наслаждаться морем.

***

«Я ничего не знала о ней. Все, что сказала мне Крис в лагере — это то, что родилась она во Франкфурте и вскоре переехала в Москву. Ее семья происходила из старинного аристократического клана Дании. Говорить подробнее она никогда не решалась, но сегодня кое-что рассказала мне. Неожиданно, как и все, что она делает. Отложив кисть в сторону, Крис отклонилась на стул. Затянулась электронкой. Ветер с моря разрывал пар, а она замерла, смотря на его голубую границу с небом. Когда я повернулась к ней, она все так же смотрела вперед с мутной пеленой во взгляде. — Знаешь, я так благодарна своим родителям. Они никогда не пытались контролировать меня, что-то запрещать. Давали совет и все, дальше мой выбор. Но они всегда были рядом, чтобы помочь мне. Всегда были вместе. Всей семьей мы ездили мне за красками, кистями, ездили в художественную школу. Да, для этих целей у нас был свой шофер, но им нравилось проводить со мной время. Наверное, мало кому повезло так же.

— А друзей у тебя всегда было так много, как сейчас? — осторожно спросила я. Боялась сбить ее настрой на откровенность. Она усмехнулась. — В школе я почти ни с кем не общалась. Хоть она и была элитной, учились в ней одни идиоты. В их головах не было ничего, кроме родительских амбиций и привязанностей. Какие-то подружки, парни, уроки. Они так волновались из-за всего этого. Такая важность к своим эмоциям, а ведь через неделю они о них и не вспомнят. Все это казалось мне странным. Мне было нечего обсуждать с ними. — А в художке? — В художке интересных личностей было куда больше, но все они тоже относились к жизни как к нескончаемому аттракциону. Но ни к чему хорошему надрыв не приводит. Излишние страсти только отдаляют тебя от желаемого. Поэтому то, что тебе нужно, придет само, когда ты уже не будешь ждать этого. Когда разочаруешься, смиришься, и даже от отчаяния останутся лишь одни руины. Так что перестань так много думать. Ответы приходят сами, а мыслемешалка — лишь путь к головной боли. Смирись с тем, что ничего не знаешь. Просто смирись. Обещаешь?» Тогда я кивнула ей. Но обещание так и не сдержала.

***

«Сегодня я наконец познакомилась с Томом. Он высокого роста, на пару лет старше Крис. Когда впервые видишь его, сразу понятно, как он уверен в себе. Широкие плечи всегда расправлены, взгляд очень цепкий. Если честно, я слегка побаиваюсь его, но Крис рядом с ним просто светится от счастья. Ее отстраненный вид сразу исчезает. Даже походка становится плавнее и изящнее. Он приезжает к нам не часто. Крис говорит, это для того, чтобы не привязываться друг к другу. Дни по отдельности они проводят в саморазвитии, медитациях, работе, а вместе наслаждаются романтикой и страстью. Иногда Том приезжает не один. У него много друзей, и все они смотрят на мир так же, как он. Они всегда радостны, ценят каждый миг жизни, и энергетика у них такая, что мне сразу хочется что-то сделать. С ними хорошо». Таня подняла взгляд. Ее окликнула девушка и села рядом с ней за столик. — Привет, я была на твоей выставке. Ты не против, если я посижу с тобой? — Конечно, нет. Девушка заказала капучино. У нее были светлые кудри и белый свитер в темно-синюю полоску. Какое-то время она просто смотрела на Таню и улыбалась. Выражение ее глаз создавало сильный контраст с ее возрастом. В них что-то очень легкое, такое простое, обдало Таню странным, до боли приятным чувством. Возможно подобное чувствуешь, возвращаясь в родной город спустя годы внутренних трансформаций. Стоишь в стороне, на краю улицы, и наблюдаешь за людьми. Видишь среди них ушедшего себя, себя настоящего. Девушка хвалила ее работы. Сказала, что она первая из современных художников, кто понравился ей. — Я тоже часто захожу по утрам в эту кофейню. Ты каждый раз такая задумчивая. Так интересно наблюдать за художником, который трогает сердца людей в зрительном зале. Со смущенной улыбкой она опустила взгляд к полу. — Я просто разбираюсь со своей жизнью. Она, кажется, зашла в тупик, — сказала Таня, коснувшись дневника кончиками пальцев. Девушка с пониманием кивнула ей. Почти сразу после этого официант поставил перед ней кофе. Аккуратно размешав сахар, она слизнула с ложечки пену и положила ее на край блюдца. — Все мы считаем тупиком наше незнание, что делать дальше. Обвиняем наш прошлый выбор в этом. Но кем бы мы стали без него? Создала бы ты свои работы? Сидела бы в этом кафе? Таня с улыбкой покачала головой. — Ты сделала себя нынешнюю и если что-то не нравится, ты скорректируешь это. Игра такая. Жизнь называется. — Но не все можно изменить. Разбитую чашу просто не склеить. Девушка задумчиво наклонила в сторону голову. — Конечно, но только чашка — это чашка. У нее одна функция, а у души их бесчисленное множество. Чтобы не случилось с внутренним миром, изменения нужно принять и найти в них пользу. Подумай, может, благодаря ним ты и добилась успеха? Без зла добро не познаешь. На мгновение они замолчали, ища что-то в глазах друг друга. Но вот девушка взглянула на часы. — Извини, мне пора. Думаю, мы еще увидимся. — А как тебя зовут?