В школе у него не было друзей. Обычно он сидел на задней парте и мотивировал себя на предстоящую репетицию. Он представлял, как станет великим, и все изменится. Как те, кто сейчас смеются над ним, будут стоять в огромной очереди за его автографом. В груди тут же разливалось приятное тепло. Казалось, мир вокруг станет ярче, а его жизнь полноценнее. Тогда он будет наслаждаться каждым ее мгновением. В душе будет такое величие и спокойствие, что он с уверенностью скажет: да, я не напрасно столько пахал в юности. Ему окупится все до последней капли. Каждый насмешливый взгляд одноклассников, все язвительные намеки взрослых, одиночество. Окупится все. Он точно знал это.

***

Ее вещи Кирилл мог рассматривать часами. Перемещаясь по комнатам, он мог с блаженной улыбкой замереть у стеллажей и подолгу обводить пальцами винтажные флаконы духов.

Ими была заставлена вся верхняя полка. Маленький стеклянный графин с золотистыми узорами стоял в первом ряду, хотя Тани ни разу не пользовалась им. С завязок на коротком горлышке спускались две плотные кисточки. Мягкие, с атласными переливами плотной ткани.

Кирилл аккуратно касался их, боясь растянуть нити. Подушечками пальцев он ощущал все шероховатости объемных орнаментов и, налюбовавшись ими, открывал пробку. Тяжелую, в форме граненого кристалла. Зажав ее в руке, он закрывал глаза и вдыхал грушевый аромат. Постепенно в нем раскрывались и нотки розы, жасмина, фрезии.

Если Кирилл распылял их на руку, то к концу дня в них просачивались ваниль и мускус. К его удивлению, Таня всегда знала об этом. Она различала каждый аромат из пяти рядов своих духов и смеялась, когда вечерами он с упоением вдыхал их со своего запястья.

− Откуда у тебя такие красивые флаконы?

− Секрет, − игриво улыбалась Таня, не отрывая глаз от книги.

Она так и не сказала, где нашла тяжелого расписного павлина, обвившего хвостом золотистый бутылек с хрустальным шаром на месте пробки. Сколько Кирилл не упрашивал ее, ему не раскрылась и тайна бирюзового флакона широкой округлой формы. Неужели пейзаж на его поверхности и вправду нарисован акварельными красками? Ведь даже не приглядываясь, на ней виднелись мазки тонкой кисти, так детально изобразившей европейские домики на фоне горы и облаков. Их чуть застилали ивы, лениво склонившись над каменистой речкой.

Иногда Кирилл специально заходил в Лэтуаль, Рив Гош или Золотое Яблоко, чтобы сопоставить Танины духи с теми, что есть на их полках. Она ведь наверняка просто переливает одни из них в винтажные флаконы. Эта мысль быстро стала покидать его. Он не нашел ни одного совпадения. Даже похожего. На его удивления Таня реагировала почти лучезарной застенчивой улыбкой. Это так и осталось ее тайной. И в глубине души Кирилл был рад этому.

Постепенно она перевозила все больше вещей в его квартиру. Тогда Кирилл, как маленький ребенок, садился на пол и изучал их. Кусочки нарезанной пленки в крафтовых конвертах, старые CD-диски, лампочки, бусины, свечи из ракушек, разукрашенные виниловые пластинки лишь после тщательного осмотра передавались Тане. С улыбкой доброй мамы она брала их из его пальцев и расставляла на полках.

− Зачем тебе все это?

− Буду украшать комнаты, − говорила она.

Кирилл разрешил оформить квартиру так, как ей нравится. Это сначала удивило ее. Она и понятия не имела, что кто-то может жить, не замечая того, что происходит вокруг. Быть всецело в своих мыслях.

Впервые увидев жилье Кирилла, Таня была уверена, что просто не вовремя зашла в него. Журналы, толстые книги, остатки еды были рассредоточены по углам комнат. Белые полки на белых стенах были наполовину пусты. Такая же участь постигла и столы с тумбочками. Таня не нашла ни одой вещи, которая не была бы связана с музыкой.

− Ты − минималист? — как-то спросила она.

Кирилл с усмешкой пожимал плечами.

− Если так можно назвать отчаянного идиота вроде меня, то да, конечно. Но думаю, мне просто плевать. Я где-то слышал, что квартира — самый достоверный паспорт человека. Расскажет, чем он живет, и что наполняет его. Если из моей комнаты убрать гитары, ноты и все записи, она будет пуста. Так же, как и я без музыки.

Он говорил это с легкой грустью, обводя взглядом преобразившееся пространство. По вечерам в нем было особенно уютно. Золотые звездочки свисали с окон и озаряли теплым светом комнату. Кирилл любил всматриваться в них. Когда они с Таней лежали на кровати, его взгляд невольно поднимался к ним от компьютера. Тогда по его душе проносилось тепло. Особое свечение, после которого он еще сильнее прижимал к себе Таню, а потом вновь погружался в фильм.

Так было почти каждый вечер. Вместе они смотрели кино, чаще всего из французской классики. А потом Кирилл закрывал ноутбук, и лежа на спине, неподвижно водил взглядом по комнате. Таня уже спала на его плече, а он все всматривался в разноцветные лучи ночника. В то, как проносятся они по стенам, потолку, а потом замедляются, надолго погружая пространство в розовые, оранжевые, зеленые оттенки. Синие и фиолетовые были его любимыми. Их он ждал каждый круг, а потом утопал в них всей своей сутью.

Вязаный кардиган доходил ему до бедер. Капюшон скрывал лицо. Даже когда он посмотрит на вас, едва ли получится рассмотреть его черты. Нижняя часть скрыта пышной бородой, но вы не заметите даже этого. Все ваше внимание поглотят его глаза. Их пристальный, изучающий взгляд, защищенный темной, как зрачок, радужкой.

Возможно, Калеб ни слова не проговорит вам, но уходя от него, будет казаться, что между вами произошла душераздирающая, слишком откровенная беседа. Что это было? Догадки приходят самые разные. А что можно подумать о высоком грузном парне в темной одежде?

Почти всегда его лицо было скрыто под капюшонами кардиганов, мантий и толстовок. Плечи и грудь овевали ткани, напоминающие одеяние странников и магов. С них свисал ряд амулетов. Обычно люди старались искоса рассмотреть их, но Калеб резко отворачивался, безмолвно пресекая это. Лишь взгляд теплых ореховых глаз заставлял его замереть и даже улыбаться, рассказывая о них.

Таня приходила в «Этажи» пару раз в неделю. Часто она оставалась с Калебом до самого закрытия.

Зайдя в магазин, посетители заставали странную картину. Девушка, тонкая, как веточка сирени, заливалась детским смехом рядом с угрюмым великаном у кассы. Она сидела на подоконнике, скрестив под длинной юбкой ноги. Маленькие пальчики обхватывали фарфоровую чашку. Такая же стояла на столе рядом с Калебом.

Когда на пороге появлялись люди, его лицо тут же менялось. Брови вновь образовывали складку, а взгляд за мгновение обрастал тяжестью. Будто не излучал секунду назад мудрость заботливого отца, терпеливо объясняющего свое видение ребенку. Он принимался за записи, в то время как Таня с улыбкой встречала у витрин посетителей. Она рассказывала о материалах украшений и с чем их лучше носить. Мечтательный взгляд, звонкий голос и милый жест, с которым Таня поправляла пряди за ухо, располагали к ней даже случайно зашедших людей. Ею любовались, выпав на миг из привычной реальности. Все в ней увлекало за собой в сказку. Может, поэтому продаж в ее приходы было куда больше.

В один из таких дней Таня зашла в «Этажи» радостнее обычного. Калеб поздоровался, подняв на нее взгляд.

− Угощайся.

Она поставила перед ним голубую коробочку с печеньем.

− Я сама испекла. Обожаю овсяное с шоколадной крошкой.

− У вас в общежитии есть духовка? — слегка нахмурился Калеб.

− Нет, но у моего парня есть.

Он удивленно взглянул на нее, а потом продолжил раскладывать бижутерию.

− А у тебя есть девушка, Калеб?

− Нет.

Таня спрыгнула с подоконника, медленно приблизившись к нему.

− Почему так?

Кончики пальцев обожгли теплом его плечи. Он лишь пожал ими.

− Не хочу быть, с кем попало.

− То есть ты пока не встретил своего человека?

− Возможно, − сказал Калеб, так и не повернувшись к ней.