Странно, но в эти две недели он совсем не употреблял кокаин. Лишь иногда закидывался на тусовках экстази. Рука не тянулась к порошку, а организм не давал ему никаких посылов. Хотя уже давно выработал привычку ежедневно питаться им, словно топливом.

«Какое-то чувство, что-то вроде надежды», — играла в голове строчка Дельфина каждый раз, когда Кирилл смотрел себе в душу. То ли от интриги, то ли от предвкушения долгожданной встречи, он напоминал сам себе ребенка перед Новым Годом.

В эти две недели квартира приобрела совсем другой вид. Дорогие вещи, что были распиханы по ящикам, теперь гордо высились на самых заметных полках. Машины были вымыты до блеска и стояли ровно в ряд на ВИП-парковке небоскреба. Кирилл порывался слетать на виллу в Лос-Анджелес, но, к счастью, у него совсем не было времени на это. Скоро должен был выйти новый альбом, поэтому в студии он проводил большую часть дня. В этот период мысли о Тане ушли на второй план. В этот краткий миг он был почти счастлив.

Ни мама, ни отец так и не сказали, почему решили прилететь к нему. Все в их жизни было спланировано до мелочей на многие месяцы вперед. Откуда в их графике взялась свободная неделя? Кирилл не хотел напрямую спрашивать об этом. Наверное, боялся, что он — далеко не главный повод их поездки в штаты. Ведь иначе может быть только в другой реальности.

Но нет. Другого повода не оказалось.

Тот день от начала до конца с трудом давался его пониманию. Все это было очень странно. Прилет в аэропорт Кеннеди и сразу теплые объятия. Его спросили не о делах, нет. Отец с ходу поинтересовался его самочувствием и, кажется, даже улыбнулся ему.

А потом ресторан, сразу после заселения. Они сидели в светлом зале на ВИП-местах, наверное, самого престижного заведения Нью-Йорка, и со смехом болтали обо всем на свете. Кирилл не мог вспомнить, когда еще родители так беззаботно говорили с ним, вспоминали его детство.

Оказалось, недавно мама нашла Трикса — зеленую обезьянку, с которой он так любил играть в детстве.

— И что, ты убрала ее в шкаф, куда подальше?

— Нет, что ты. Она теперь сидит на диване. Смотрит на все своими стеклянными глазками как раньше, словно и не прошло двадцать лет.

Ему с трудом представлялось это.

Разговор завязался сам собой и, по цепочке, им вспомнилась Словения. Они поехали туда, когда Кирилл был совсем маленьким. В его памяти проносились лишь приятные отголоски того, как он бегал босиком вдоль озер, как лебеди величественно плыли за ним. А где-то неподалеку родители делали шашлыки, и их голоса — единственное, что разрезало тишину в округе.

— Мы тогда устали от однотипных отелей. Папа предложил съездить в Любляну и пожить в домике на холме. Вокруг не было ни площадок, ни детей, а тебе совсем не было скучно. Ты бегал по тропинкам, потому что хотел стать спортсменом, помнишь?

Потупив глаза, Кирилл улыбнулся. Это и вправду было его мечтой до музыки.

В отдельной зоне с видом на Манхэттен, в стороне от других людей перед ним проносилась та беззаботная часть его жизни, которую он и не думал когда-либо обсуждать со своими родителями. Они помнили все. Даже отец. Кирилл так давно не видел его без костюма. В бордовом поло, без геля на волосах он тоже смеялся над тем, что, казалось бы, давно забыто, утрачено, безнадежно оставлено в прошлом.

Но на этом сюрпризы не закончились. Подъехав к пейнтхаусу, Кирилл увидел то, что всегда хотел. С самого детства.

Они спустились к парковке в прозрачном лифте, миновав бесконечное число этажей с рядами машин. Все они мерцали в серебристом полусвете фонарей, и каждая из них была произведением искусства. Казалось, это были 3D-макеты для фильмов про будущее. Родители замерли, вглядываясь в навороченные бамперы, полупрозрачные корпуса, напоминающие космические капсулы. Но им предстояло спуститься еще ниже. В отдельный отсек с лифтом для каждой машины. Его машины.

Их было уже семь, и каждая подсвечена со всех сторон, словно бриллиант на витрине. Последняя модель Лампоргини — самая скромная из них. На фоне остальных она просто меркла.

Почти минуту никто не проронил ни слова. Родители замерли, рассматривая эту выставку. Стало так тихо, что Кирилл слышал лишь свое дыхание.

— Это все твои машины? — наконец спросила мама.

Он кивнул.

— Это невероятно, дорогой. Почему ты ничего не рассказывал нам?

Затаив дыхание, она стала рассматривать каждую из них. Кирилл открывал двери, чтобы мама могла посидеть за рулем, переключал подсветки, разные режимы и показывал их особенности. Он и забыл, что отец находился с ними.

Тот стоял в стороне, все на том же месте. Случайно обернувшись, Кирилл встретился с ним взглядом. Импульс волной обдал кожу. Синие глаза как две искорки, смотрели на него с примесью удивления и восторга.

Когда они шли обратно, Кирилл убеждал себя в том, что это не видение. Не происки фантазии, не искажение от света. Что в обычно холодных безжизненных глазах играли чувства, которые он поселил в них.

Отец ничего не сказал ему на парковке. Не произнес ни слова во время прогулки, пока мама восхищалась городом. Дойдя до отеля, они стали прощаться, и лишь тогда он отвел сына в сторону.

— Я смотрел твой концерт в Огайо. Ты знаешь, я не люблю твои выходки, но похоже, ты получил, что хотел. Так что иди вперед. Не останавливайся.

Хлопнув его по плечу, он пошел за мамой. Кирилл смотрел вслед его статной походке до тех пор, пока она не скрылась за дверью. Лишь тогда мир ожил для него.

Всю ночь он пытался осмыслить сказанное. Эти разговоры, взгляд, слова, что были сказаны напоследок.

Чувства мешали анализу. Пока Кирилл пытался понять причину таких перемен в семье, неистовая радость заряжала сердце на дробь ударов. Он ничего не мог сделать с ней.

Всю ночь его душа полыхала всеми оттенками эндорфина. Переворачиваясь с одного бока на другой, Кирилл тщетно пытался уснуть, то и дело, видя перед собой эпизоды недавних событий. Он уже и забыл, каково это — чувствовать что-то, кроме раздирающей пропасти.

***

Почти все время он проводил с ними. Вместе они ходили по музеям, ездили к туристическим местам и прогуливались по центральным улицам, позируя фотографам. Это было весело. Мама искала свои лучшие ракурсы, перешучиваясь с ними. Тогда смеялись и они, и Кирилл, и даже папа. Родители обнимали его с обеих сторон, а после фотосессии отец хлопал его по плечу, а мама с улыбкой опускала вниз голову.

Всю неделю они гуляли в Центральном парке. В это время он был переполнен людьми. Компании друзей, семьи, творческие группы, — все наслаждались уходящим летом, лежа на траве, огибая набережную или просто сидя на скамейке со стаканчиком кофе.

Бывало, кто-то из них подходил к Кириллу. Протягивал блокнот для автографа или просил сделать фото с ним. Впервые он был рад этому. Рядом с родителями это совсем не тяготило его. Те охотно отвечали на вопросы, благодарили за похвалу, так и светясь гордостью за своего сына.

А потом они втроем шли дальше. Держа мороженое в руке, болтая о всяких мелочах и любуясь ландшафтом парка. Все брали разные рожки, а потом обменивались ими, всегда приходя к выводу, что фисташковый самый вкусный из них. Начиналась шуточная борьба. Каждый старался не дать откусить от своего мороженого слишком много.

В эту неделю Кирилл забыл обо всем, что происходило до нее. После таких дней он ложился спать, всем нутром ощущая себя главным человеком на земле. Душа светилась, словно драгоценный камень, и он хотел всегда ощущать в себе это.

***

Они пришли на его концерт. Невероятно. Заняв самые престижные места, родители смотрели на Кирилла. Впервые за все время он выступал под их взглядами, впервые пел им, и впервые толпа скандировала его имя в их присутствии. Ему повезло. Зал больше обычного разразился овациями. Только он показался на сцене, как фанатки стали пытаться выбежать к нему. Преодолевая сотни протянутых рук, они вот-вот норовили прыгнуть ему на шею. Охранники еле сдерживали их.