— Она ужасно поступила с тобой, — прошептала Даша, наконец, отпустив его.

Кирилл пожал плечами. Теперь он ничего не понимал. Ведь до этого момента ему казалось, что человек, потеряв близких, чувствует шок, отгораживающую от мира боль, умирает изнутри сам. По-настоящему он никогда не злился на Таню. Думал, что ее решение — вынужденное, что она просто не смогла поступить иначе. Теперь же он был в замешательстве. Ведь у нее хватило сил написать всем, кроме него. Словно причинить ему боль, оставить без малейшей информации, было ее вполне осознанным решением.

Сказав это, Кирилл скрыл лицо пальцами. Даша задумчиво опустила глаза.

— Может, если бы она написала тебе, то уже не смогла бы уйти? — наконец, произнесла она.

— Ведь отказаться от тебя ей было сложнее всего.

Кирилл так резко ударил по столу, что Даша отшатнулась. На висках проступили вены. Он покраснел. Закрыл глаза, усиленно вдыхая воздух. Сквозь ярость замелькали отрывки. Моменты из прошлого, когда Кирилл часами лежал на полу в первые месяцы после случившегося. Так выглядят психбольные после дозы нейролептиков. Смотрят невидящим взглядом в пол, пока слюна стекает из уголка губ. Да. Он помнил это. Из окна доносились сирены машин, какой-то шум, непрерывное движение жизни. А он словно в вакууме. Полностью провалился в вопросы. Вопросы, вопросы донимали его перед сном, и утром, и даже на сцене. Сколько усилий, чтобы не думать о них…

— Странно, — усмехнулся Кирилл,

— Что после этого я и сам не последовал ее примеру. Не поставил себе цель, ничего не чувствовать к людям.

Даша кивнула головой.

— Я читала, что у тебя депрессия. Так и подумала, что ты не смог забыть ее.

— Не смог, но пытался. Я охренеть, как пытался, но стало лишь хуже. Думаю, даже если бы я продолжил ходить к психологу, это вряд ли бы излечило меня полностью. Сначала я пил, чтобы не видеть ее во снах, выкинул все ее вещи, а потом понял, что не могу без нее. Так что это я оставил себе.

Он протянул Даше палетку, и она медленно открыла ее. Глаза тут же округлились, стали оглядываться в стороны. Закрыв ее, она провела пальцем по лакированной крышке. На ней остался белый след.

— А я до последнего не верила слухам.

— Почему же? — усмехнулся он.

— Просто не хотела, чтобы это было правдой. Тебе нужна помощь? — спросила она после короткой паузы.

Кирилл покачал головой.

— Я уже не так обречен как раньше. Теперь у меня есть время, чтобы найти ее.

Сказав это, он повернулся к окну. На улице никого не было. Зажглись фонари, и в их свете казалось, что снег метет еще неистовее. Вокруг как-то тихо. Посмотрев в отражение, он понял, что в кофейне остались лишь они с Дашей. Сзади них поднимали стулья. В руках так и остался стаканчик с кофе.

— С чего ты взял, что она захочет говорить с тобой? Найти — не значит вернуть.

"Найти — не значит вернуть". Конечно, он знал это. Говорил себе сотни раз, но ему было плевать на это.

— Я должен сделать то, что в моих силах. Тот минимум, что от меня зависит, понимаешь?

— Молодые люди, мы закрываемся, — прервал его звонкий настойчивый голос.

Быстро собравшись, они вышли на улицу. До Звенигородской было совсем близко.

— Спроси Калеба, может он что-то знает. Мне он ничего не сказал, но может, ты убедишь его.

— С чего ты взяла, что он что-то знает? — насторожился Кирилл.

— Таня всегда доверяла ему больше, чем мне. Он сказал, что получил то же сообщение, но… Мне кажется, он что-то скрывает.

— Ну, по нему так всегда кажется, — усмехнулся он.

Они дошли до метро и, лишь прощаясь, Кирилл понял, что так тепло, как сегодня, ему было в первый раз за эти три года. Словно в их разговоре он ощутил частичку Тани и теперь не хотел расставаться с ней.

Даша прервала его мысли.

— Знаешь, ты прав. Любовь всегда стоит того, чтобы попытаться вернуть ее. Мы же люди, все ошибаемся. Я вот ошиблась, и теперь залечиваю раны на сердце. Но свой минимум я сделала. Ты тоже сделай его. Напиши Калебу.

Сказав это, она обняла его. Всего на мгновение. А потом развернулась и быстро скрылась в дверях. Какое-то время Кирилл смотрел ей вслед. Снежинки таяли на его лице, застилали глаза, но идти никуда не хотелось. Наконец, отчаявшись, ноги, сами повели его к дому.

Калеб… Внутри все сжалось от нехорошего предчувствия.

Место у окна. Ее любимое. Рядом сидит молодая девушка, слева от нее мужчина в старомодном костюме. Сев в самолет, он тут же уснул. Соседка в наушниках погрузилась в книгу. Лететь предстояло 17 часов. Одна пересадка в Дохе.

Первые два часа Таня без единой мысли смотрела в окно, иногда перед собой в невидимую точку. Странная легкость в теле чередовалась с чувством непомерной ноши. Поначалу она никак не пыталась это осмыслить. Шум турбин, возня пассажиров и объявления пилота не давали уйти в себя, постоянно выводя ее обратно в реальность.

Это своего рода медитация. Час назад твое тело находилось в аэропорту, еще час назад у моря, а теперь оно здесь, в воздухе. Оно тяжелое, теплое, наконец, предоставлено само себе. Конечно, людей вокруг даже больше, чем обычно, но если они не знают тебя, то ты один в каком-то смысле. Никто из них не подойдет, не вытащит тебя из мыслей.

«Ты наконец можешь обо всем подумать», — сказала себе Таня спустя пару часов полета. Она приложила к вискам пальцы. Еще по дороге в аэропорт мысли перекликались где-то на краю ее сознания. Тогда она была готова открыться им, а теперь просто не могла.

Подали напитки. Таня выбрала апельсиновый сок. Стаканчик встал ровно в отведенное место. Поверхность содержимого долго раскачивалась, норовя из него выскользнуть. Она долго вглядывалась в него, словно в трансе. В голове по-прежнему не было ни единой мысли.

Ее тело просто летит. Просто плоть в самолете, детали самолета в воздухе. Девушка слева отложила книгу. Засунула в сетку переднего сиденья и теперь тоже спит. На обложке книги буквы. Золотистые изгибы краски. «Взгляни на дом свой, ангел». И Таня взглянула. За легким щемлением последовала пустота. Ее дом везде, а значит, его нет. За этой мыслью стали приходить следующие. Через три часа — мысли о Крис. Четыре. А что есть дом, и зачем он? Пять. А как еще жить без боли? Шесть. Кирилл когда-то был с ней.

— Дамы и господа, наш самолет снижается. Пожалуйста, пристегните ремни.

Где-то впереди плачут дети. Стюардесса с ласковой улыбкой держит перед ними поднос с конфетами, но их плач раздается лишь громче.

Кирилл, да… А что Кирилл?

Самолет снижается. Погода в Дохе +27 градусов. Ценная информация на предстоящие два часа. В ушах легкое давление. В голове каша из слов. Возможно, Крис что-то подсыпала ей в воду. Мадрид. Катар. Прогулка. Ждать. Кирилл. Стекло. Стены. Время.

Резкий толчок. Самолет коснулся асфальта и катится, как вне себя, по его полированному слою. В окне алое небо. Закат в Дохе был удивительно красивым.

***

Как завороженная, она смотрела на то, как взлетают самолеты. Как катятся мимо аэропорта, его панорамных окон и, кажется, оживают в тот миг, когда с силой толкаются ввысь с трапа. Это все, что привлекало ее внимание. Мимо нее носились дети, толпа, то и дело, оглядывалась на вывески дюти фри и всевозможных кафешек. А ей было плевать на все это. Лишь одна вывеска заставила ее надолго отвести взгляд от неба.

В аэропорте был бассейн. Наверное, самый необычный бассейн из всех аэропортных бассейнов мира. Сплошной коридор из воды, проложенный вдоль двух прозрачных стен, одна из которых неизменно выходит на трапы. Ряд самолетов неизменно взлетает с них, то один, то второй. Ряд самолетов неизменно приземляется на трап с грацией балерины Большого театра.

С земли тело переместилось в воздух, с воздуха в воду. Бросать его в огонь, она все еще была не готова. В голове все так же вакуум, все так же ее занимает лишь окружающее пространство. На данный момент вода. Ее потоки, подсвеченные огоньками на керамических стенах. То, как они меняют свой цвет, наполняя все разным настроением воду.