— Помню, когда ей было пять лет, мы все вместе поехали в «Незабудку». Там было много детей, самых разных, но Таня очаровывала всех, где бы не появлялась. Бывало, кто-то из ребят начинал ссориться или драться. Я только повернусь, а она уже идет их мирить. Она такая маленькая была, вот взгляни.

Кирилл наклонился к альбому. У песочницы под соснами стояла девочка в красном платье. В одной руке у неё были фиалки, а в другой разноцветная вертушка. Она смотрела в камеру, прямо на него, с такой беззаботной искренней улыбкой, что, казалось, от нее шло сияние.

— Я говорила ей: Таня, всегда делай то, что чувствуешь. Даже если встретишь людей, которые назовут тебе странной, наивной, улыбнись и иди дальше. Делать нужно только то, что приносит тебе счастье.

На мгновение она замерла и, глубоко вздохнув, перевернула страницу альбома.

— Но одного я не знаю. Я прожила долгую жизнь, но так и не получила ответ на то, почему таким людям, как она, выпадает на душу столько боли.

Кирилл закусил губу, не зная, что сказать на это.

Так странно смотреть на эти фотографии. На те моменты ее жизни, когда у нее было все хорошо. Мог ли хоть кто-то предугадать, что подготовила Тане судьба? Ведь что бы ни происходило, где бы она не была, с губ не сходила простая всепоглощающая улыбка. Ее не было лишь на одной фотографии. Сидя в кресле, она смотрела в окно с пронзительным глубоким взглядом. Пересвет мешал разглядеть, что за ним.

Он показал это фото бабушке.

— Такой я ее и запомнил. Всегда было интересно, о чем она думает в такие моменты.

— О! — рассмеялась Нина Михайловна.

— Таня никогда не говорила, сколько не упрашивай. Ей тут десять лет. Мы в этот день пошли в Музей искусств. Там она долго стояла у картин, рассматривала каждую в деталях, то приближаясь, то садясь перед ней. Мы не говорили ей ни слова, не хотели отвлекать, но дома забеспокоились. Таня села у окна и просидела так до самого вечера. Мы с Ириной хотели подойти к ней, но папа не разрешил. Он сфотографировал ее украдкой, поэтому и качество такое. С ним, конечно, они были неразлучны. Женя тоже был такой в детстве. Тоже задумчивый, тоже с ранних лет знал, чего хочет. Он с отличием закончил горный институт и всю жизнь проработал геологом. Не помню, чтобы он хоть раз ругался на Таню. Хотя, — она задумчиво подняла светлые глаза к потолку.

— Один раз помню. Да. Женя тогда очень расстроился. Тане было лет пять, когда он нашел странные камни в Ленинградской области. Информации о них не было ни в справочниках, ни в архивах, ни в одном международном документе. Эти два розовых камушка светились в воде. Выглядело это очень красиво. Он показал их Тане и сказал, что они волшебные, придумал целый ритуал, чтобы развлечь ее. Никто не думал, что она может без спроса их взять, на нее это было совсем не похоже. Но это случилось. Прямо перед поездкой в Москву, где Жене выпал шанс открыть новую породу. Помню, тогда там была свадьба у Леши. Он случайно познакомился на ней с гендиректором «Газпрома» и договорился о спонсировании исследования. Но, вернувшись домой, Женя не нашел камней на прежнем месте.

— Что ты делаешь, папочка? — зашла к нему Таня, когда он искал их у себя в кабинете.

Женя все объяснил ей.

— Так они были нужны тебе? Просто я уже загадала желание.

Он кинулся к ней. Стал трясти и допрашивать, куда она бросила их. Это была их первая и единственная ссора. Женя хотел вернуться в Москву, чтобы исследовать дно озера, но ему не дали разрешения. Оставалось только смириться. Вот такая история, — улыбнулась она.

«Эти камушки волшебные. Они исполняют желания», — снова и снова раздавался в его голове детский голос. Кирилл скрыл улыбку рукой. Вспомнил, как Таня убеждала его в том, что случайностей не бывает. Что если что-то соткано красной нитью, то будет тянуться так долго, как это суждено. До завтра или до последнего дня жизни. В очередной раз она оказалась права. В очередной раз он был рад этому.

Кирилл продолжил листать альбом. С каждым переворотом страниц Таня становилась все взрослее. Рядом с ней новые места, новые люди, а глаза не меняются. Вот она в школе с подружкой, а вот на фоне своих рисунков. Они прикреплены к стенду, а под ними подпись: «Таня Кортникова 7В». Для четырнадцати лет у нее было уж слишком детское личико.

Он пролистал дальше. Нина Михайловна отвела взгляд в сторону.

Рядом с Таней стоял коренастый парень. Все в его объятии, в пристальном взгляде на нее показалось Кириллу каким-то наглым и пошлым.

— А кто это?

Нина Михайловна не спешила ответить ему. С неловкой улыбкой она поправляла сережку, а потом просто пожала плечами.

— Школьная любовь. С Владом они встречались два года, а потом он уехал. Прямо после смерти ее папы.

А ведь Таня рассказывала ему об этом. В тот день, когда он ждал ее у общежития, когда обещал всегда быть с ней. Вспомнив об этом, Кирилл глубоко вздохнул. Желчная надрывная боль растеклась где-то в области легких.

Серебристые часы отбивали такт маятником. Только теперь он услышал их. Каждый удар, такой глухой и весомый, словно приближал его к себе. Этот ритм, безукоризненно четкий, как строгий учитель, напоминал ему о пройденном пути, обо всех его ошибках.

— Я хочу найти ее, — сказал он, смотря в окна соседнего дома.

— Если не вернуть, то хотя бы просто убедиться в том, что она счастлива. Вы можете помочь мне в этом?

Мелкие морщинки рассекли рябью веки. Бабушка кивнула ему.

— Два года назад она улетела со своей подругой. Я не хотела ее отпускать, но кто же ее удержит. Она уже не ребенок.

Глубоко вздохнув, Нина Михайловна прикрыла веки.

— «Я улетаю в Таиланд, бабушка. Сейчас это нужно мне. Постараюсь прилететь обратно к Новому Году», — вот что Таня написала мне. Больше я не видела ее. Иногда она пишет, звонит, но возвращаться не собирается. Думаю, ей тяжело находиться здесь. Смерть матери далась ей еще больнее, чем папы, — она резко замолчала.

Ее лицо, такое добродушное в начале их встречи, теперь излучало непомерную тяжесть. А может, это свет абажурной лампы добавил драматических теней и дрожащих бликов во взгляде. Все в полутемной гостиной словно обрело свою скрытую жизнь. Словно хотело что-то сказать Кириллу. Плотно сжав губы, бабушка смотрела перед собой, а потом часто заморгала.

— Ты все правильно сказал, — кивнула она.

— Главное, чтобы Таня была счастлива.

— Так она счастлива? — глухо спросил он.

Она пожала плечами.

— Сложно сказать. Но ей определенно лучше.

— А куда именно она поехала?

— На Пхукет. Это все, что я знаю. Она не любит много рассказывать о себе, лишь иногда присылает фотографии оттуда.

Ничего не говоря ему, Нина Михайловна ушла в спальню. Вернувшись, она надела очки и достала из чехла небольшой планшет.

Сердце невольно дрогнуло. На фотографиях с Пхукета Таня выглядела так же, как прежде, но была совсем другой. Пока бабушка пересказывала краткие новости из ее жизни, Кирилл пытался понять, что же именно так изменилось в ней. Да, волосы стали длиннее, на месте детских щечек появились скулы. Макияжа на лице было больше обычного, но смутило его совсем не это. Взгляд. Вечно горящие глаза смотрели в камеру со скукой и грустью, и это отдавало в его душе тупой разрывающей болью.

Отследив геолокацию фотографий, он незаметно скинул их себе. Нина Михайловна ничего не заметила. Причитая на погоду, она стала настаивать, чтобы Кирилл остался у нее на ночевку, и он согласился. Все-таки здесь все еще помнило Таню.

Перед сном, лежа на диване, Кирилл рассматривал ее фотографии. Загоревшую, пустую, иногда приторно-счастливую Таню на фоне синего моря, песка и разнообразия джунглей. Стук часов ушел куда-то на второй план. Все вытеснило собой странное необъяснимое предчувствие. Сны в эту ночь тоже были странными.

***

Люди уже ждали ее. Неровными рядами они замерли у сцены, готовясь оживиться к ее приходу. Лишь перешептывания и вспышки камер осмеливались нарушить тишину, все больше давящую своим напряжением. Чтобы как-то занять себя, операторы продолжали настраивать свет, а публика беспокойно озиралась в стороны. Ждала, что вот-вот из-за какой-нибудь двери появится художница и займет наконец в край прожженное взглядами кресло. Мужчина в холеном смокинге ждал того же. Микрофон в его руке все больше блестел от пота, в то время как улыбка, наоборот, становилась все шире и беспечнее. Так продолжалось двадцать минут. Никто не сдвинулся с места. А потом привычную тишину прорвали шаги — девушка в берцах и легком платье зашла, как мотылек, знаменующий собой начало весны после долгой спячки.