Через пару дней он вылетал из Пулково в аэропорт Екатеринбурга. Точного плана в голове не было. Что если дверь откроет Таня? Что если ему не откроет никто? Внутренне он готовился к любому исходу. Потерять все или обрести ее вновь… Хотя какая уже разница? Куда важнее просто что-то понять. Понять хоть что-то.

Весь полет он смотрел за окно, нервничая так, словно это был самый важный эпизод в его жизни. Кирилл знал лишь три вещи — в Екатеринбурге -17, скоро там начнется буря, и, вероятнее всего, он простоит под дверью до утра и вернется без ответа. Перспективы, конечно, так себе.

Пообедав в аэропорту, он вызвал такси. Ехать пришлось очень долго. Снег так быстро облеплял стекло, что от работы дворников ничего не менялась. Таксист без умолку болтал о своей жене и трех детях, пока Кирилл пытался придумать речь. Ничего убедительного у него не получалось. Может, Таня вообще никогда не говорила о нем бабушке, и тогда он лишь напугает ее. Вряд ли она станет доверять какому-то парню, что объявился на пороге спустя три года.

— А ведь где-то я тебя видел, парень. Ты ни в каком сериале не снимался? — посмотрел на него таксист в зеркало.

— Нет, — тут же сказал он, отвернувшись к окну.

— Странно. Глаза уж очень знакомые. Такую тяжесть ни с чем не спутаешь.

— Не болтай фигни, мужик, — вырвался из него низкий грудной голос. Словно раскат грома за горизонтом.

Тот замолчал. Оставшийся час они ехали молча. Хруст снега за окном, работа дворников, стервозность сирен стали казаться очень даже мелодичными. Мелодичным на фоне этой тишины показался бы даже лязг зеркала.

Наконец они свернули во двор хрущевки. Почти с радостью водитель выпроводил Кирилла под бурю. Фары удаляющейся машины казались блеклыми лампочками за куском марли. Свет в окнах тоже размывало снегом. Вокруг него только белая пелена, что все отчетливее била по лицу, и силуэты подъездов. Среди пяти дверей нужно выбрать одну. Побежать наугад, а дальше самый вероятный исход поездки — простоять на морозе, пряча лицо от сумасшедших порывов ветра.

Сердце давно замедлило ритм, эмоции притихли. Он был готов начать звонить в домофон, от одной квартиры к другой, на ходу придумывая все оправдания, обстоятельства и причины. За своими мыслями он не сразу различил шаги. Детская фигурка обогнала его и направилась к соседней двери. Кирилл, не раздумывая, бросился за ней следом.

— Пацан, подожди, — нагнал он его у лифта.

— А двадцать пятая квартира на каком этаже?

Мальчик тут же обернулся, обратив к нему красные, как два яблока, щеки.

— На седьмом вроде, — сказал он, хлипнув носом.

Чем выше они поднимались, тем больше все переворачивалось в груди у Кирилла. Сжав кулаки в карманах, он смотрел перед собой, пока слова сами складывались в его мыслях. В очередной раз все показалось ему нелепым и глупым. Словно в дешевом романе, где главный герой, по воле неопытного писателя, поступает как полный идиот. И почему он всю жизнь чувствует это?

Без промедлений Кирилл подошел к двери. Вспотевшие пальцы нажали на звонок, и кнопка с усилием вдавилась внутрь. Судя по прерывистой трели, она уже давно не исполняла своей функции.

К его удивлению, после поспешных шагов не последовало вопроса. Послышался щелчок, и дверь плавно отъехала в сторону. На пороге показалась жилистая старушка. Синий халат делал ее глаза похожими на два ясных неба. На лице не читалось ни подозрения, ни страха. Добродушная улыбка обещала выслушать его.

— Здравствуйте. Я не знаю, говорила ли вам обо мне Таня, но я — Кирилл, её парень. Точнее, бывший парень. Она ушла от меня после смерти своей мамы. Мы тогда должны были лететь в Лос-Анджелес, я начинал там карьеру…

— Конечно, я знаю, кто ты, — прервала его Нина Михайловна.

— Заходи.

Еще с порога его встретил аромат бульона и специй. В небольшой прихожей он сел на тумбочку. Пока шнурки извивались в его пальцах, Нина Михайловна молча стояла рядом, сложив снизу руки.

— Ты, наверное, голодный. У меня как раз готов ужин, — с улыбкой сказала она, указав на кухню.

Кирилл последовал за ней.

Коридор был заставлен шкафами и комодами. Их усеивали статуэтки, иконы, календарики и ряды книг, что разделяли собой тяжеловесные рамки. Он замедлился. Среди незнакомых лиц промелькнула девочка, почти не изменившаяся спустя столько лет. Улыбка осталась прежней.

— Я тоже часто останавливаюсь и смотрю на нее, — обернулась Нина Михайловна.

— Давно уже не видела ее.

— В смысле? — попытался он скрыть беспокойство в голосе.

Глубоко вздохнув, она с грустной улыбкой показала ему на кухню.

— Пойдем. Сначала поешь, а потом я тебе все расскажу. Ты прилетел в такую даль, в мороз, наверняка, голодный.

Кирилл хотел ей возразить, но тут же передумал, как только они вошли на кухню. Опять этот скромный интерьер возвращает его в чье-то, такое желанное для него, детство. Подумав о том, что здесь провела его Таня, он захотел остаться в этих стенах навсегда. Нелепая мысль, но какая теплая.

Бабушка открыла крышку кастрюли, и аромат наваристого бульона ещё больше заполонил комнату. Пар вздымался над плитой, словно ограждая его от всех беспокойств. Даже вид за окном стал просматриваться из-за потоков снега. Из духовки показался противень. Смесь перцев, карри и розмарин россыпью виднелись на золотистой курице и картофеле. Тарелки встали напротив Кирилла. Слой перца щедро укрывал поверхность борща с золотыми пузыриками. На маленьком блюдце лежали кусочки хлеба со следами муки. Бабушка поставила рядом с ним сметану.

— Пахнет божественно, — улыбнулся Кирилл.

Она рассмеялась. — А на вкус ещё лучше. Ты ешь, не стесняйся, — сказав это, Нина Михайловна села рядом с ним, поставив перед собой тот же набор блюд.

По телевизору показывали «Ешь, молись, люби». Любимый фильм Тани. Кирилл вспомнил, как они смотрели его вместе с ней, как она тоже мечтала поехать в Европу. Ловить вдохновение, гулять по старинным улочкам и пробовать местную еду, не думая ни о чем плохом. Он усмехнулся. Сбылась ли ее мечта? А, может, она прямо сейчас исполняет ее? Наслаждается жизнью, дышит свободой и совсем не думает о нем — своем прошлом.

За раздумьями Кирилл и не заметил, как опустошил две тарелки. Тепло разлилось в животе, вытеснив собой все волнение и неловкость.

Наконец бабушка поднялась и убрала посуду в раковину. Вода ударялась об стекло, переливаясь за края, тут же сменяя свои потоки следующими в то время, как она смотрела перед собой все с той же грустной, но доброй улыбкой. Казалось, перед ней мелькало все то, зачем приехал Кирилл. Все воспоминания и ответы, которые она готовилась открыть ему.

— Пойдем, — улыбнулась Нина Михайловна, показав на коридор.

Там они остановились у одного из шкафов. Блокноты, конверты и альбомы выгружались на ковёр, быстро пополняя две ровные стопки. Мельком просматривая страницы, бабушка что-то приговаривала, то вспоминая историю тех или иных фотографий, то вновь возвращаясь к тому, что хотела найти среди них.

— Нашла, — улыбнулась она, сжав фотоальбом в тонких пальцах.

Кирилл прошел вслед за ней в гостиную. Сев на диван, он оглядел комнату. Вдоль бежевых стен с незамысловатым рисунком стоял деревянный шкаф. Обычный, советский, с набором хрусталя, сервизом, сборником книг и рядом фотографий. На большинстве из них была Таня. Наверняка, и игрушки, сидящие на стуле, когда-то принадлежали ей. В них что-то незримо хранило ее частичку. Прямо сейчас Кириллу хотелось обнять их. Прижать к груди этого розового зайца и долго стоять с ним у окна в окружении фикусов, фиалок и других, безымянных для него, растений.

Пока он осматривался, Нина Михайловна достала ещё два альбома и села рядом. Открыв один из них, она подняла на него взгляд.

— Таня много говорила о тебе. Без умолку, — засмеялась она.

— Когда Ирины не стало, я отговаривала её бросать всех друзей, оставлять тебя в беспокойстве. Хотя, конечно, я понимала, как ей трудно. Её папа, мой сын, и мать своей смертью сломили её. Она была таким светлым ребёнком, — её глаза с тоской опустились к первой странице альбома.