– Не охрипни прежде времени! – засмеялась я, а Рыжий кивнул Яну – проводи, мол.

– Едем и мы, – сказал он. – Дай поцелую, потом не до того будет! Забот-хлопот у тебя теперь полон рот, все прибери-разбери, дела уладь… а от меня в таких делах проку мало!

– Ты зато с береговыми братьями договариваться мастак, вот и займешься, потому как я именно в этом мало смыслю, – улыбнулась я и чуть не задохнулась, когда он в самом деле меня поцеловал, обняв с такой силой, что я охнула. – Рыжий, задушишь же…

– Прости, не сдержался, – покаянно ответил он, чуть разжал руки и пристально посмотрел мне в глаза.

– Ты что?

– Смотрю, каким ты меня видишь, – сказал Рыжий совершенно серьезно.

– И каким же? – почему-то испугалась я, но он только улыбнулся и ничего не ответил. А я спросила: – Тебя все-таки тянет прочь?

Он помотал головой.

– Я как он, – сказал Рыжий, помолчав. – Не могу душу разорвать. Уйти насовсем и думать каждый миг, как ты да что с тобой… хуже пытки. А небо никуда от меня не делось, вон оно, прямо над головой, а кругом лес, чем плохо? И цепью за ногу я не прикован, – добавил он с ухмылкой, – ты сама сказала. Уж отпустишь на денек-другой побродить, а? А то я от города устаю. Привыкнуть привыкну, но…

– Я и сама с тобой поброжу, – ответила я. – Если возьмешь.

Он ничего не ответил, только обнял еще крепче прежнего.

– Госпожа, корону-то возьми, – окликнул Клешнявый, и Рыжий неохотно разомкнул кольцо рук. – Когда Рикардо сгорел, она-то и упала. А я подобрал. Песочком бы только почистить, закоптилась малость…

Я взглянула на почерневший венец и невольно поежилась. Надеть вот это?.. Это не та корона, что предназначена для самой коронации, та хранится во дворце… но и ту я не примерю! После Рикардо-то…

– Сдурел, что ли, такое хозяйке совать? – правильно истолковал мою гримасу Рыжий. – Выкинь! Или вон под деревом закопай.

– А как же… – начал было тот, но осекся, когда ближайшая сосна словно бы шевельнулась и под корявыми корнями, которыми она цепко держалась за склон, открылась яма.

– Я припрячу, – пообещал дух леса, а я кивнула.

– Лес, – негромко позвал Рыжий, о чем-то глубоко задумавшийся, – дозволишь?..

– Дозволяю, – пророкотало в вышине, и Рыжий шагнул за ближайшее дерево и пропал из виду, крикнув только:

– Обожди, я скоро!

Он и впрямь вернулся быстро, не успела я толком отряхнуться, умыться и вычесать из волос песок и мелкий лесной сор – у Леаты при себе имелся и гребень, и зеркальце (да к чему оно мне, если есть глаза Рыжего?), ну а воды хватило во флягах.

– Вот хорошо, что кудри распустила, – довольно сказал он, пряча что-то за спиной. – Так лучше будет.

– Ты что задумал?

Вместо ответа он водрузил мне на голову пышный венок, сплетенный из ветвей боярышника, украшенных яркими алыми ягодами и… цветами?

– Осень же, Рыжий… – пораженно сказала я.

– Порой он и осенью цветет, – улыбнулся он. – В самый раз пришлось!

Не один боярышник был там: и рябина, и гроздь калины, и яркие кленовые листья, и – наверняка – прочная золотая нить, перевившая ветви. И почему-то я была уверена: цветы не завянут, ягоды не сморщатся, а листья не пожухнут…

– А ты? – спохватилась я.

– Что – я? – не понял Рыжий, а потом догадался, что я имею в виду: – Э, нет, хозяйка, на голову ты мне ничего не нацепишь, не думай даже! Разве дело на медяшку золото с рубинами примеривать?

– А и верно, – фыркнула я, присмотревшись. – Только не на медяшку, Рыжий… Но ты прав – золотом по золоту… неважно выйдет. Ты и так хорош!

– Ну а раз так, то едем, кони застоялись, – улыбнулся он и хлопнул Твэя по гладкой шее, а тот любовно прихватил его за ухо. – Подсадить?

– Подсади, – кивнула я, хотя и сама могла сесть в седло.

– И вы не отставайте, – сказал Рыжий остальным, и Клешнявый принялся помогать Медде громоздиться на лошадь. Старуху Фиону он посадил позади себя, ну а Леата взяла коня Яна, тот-то вперед ушел с Арнольдом вместе.

Вскоре мы въехали в предместье, и люди расступались, пропуская маленький отряд, а где-то впереди, наверно, уже на площади, все не стихал бас Арнольда:

– Нет больше самозванца, люди! Истинная королева вернулась, Прекрасная Жанна!

– Госпожа… – шагнула вдруг на мостовую старая Бет. – Не побрезгуй… Последнее вот… Как не заметила, сама не знаю, слепа, видно, стала! Соседского внука на самую макушку взогнала, чтоб достал… будто нарочно для тебя зрело!

Она протянула мне красное яблоко, не очень большое и, прямо сказать, кривобокое. Ему далеко было до той красоты, что поспевала прежде в ее саду, но… оно было живым. Настоящим. И пахло не пылью и гнилью, а просто – яблоком, как ему и было положено.

– Спасибо, Бет, – улыбнулась я, а Рыжий, подкинув на ладони золотой, всучил его старой торговке, хоть та и отнекивалась. – Ты тоже не побрезгуй. У тебя весь урожай, я видела, пропал, так что уж на будущий год постарайся, обиходь свои яблони! Мимо поеду – проверю!

Она всхлипнула и отступила назад в толпу, а с людей будто туман ветром сдуло (а задувало с моря и впрямь нешуточно), они загомонили, заволновались… Те, кто оказывался поближе, старался осторожно коснуться хоть стремени моего, хоть конского хвоста, должно быть, не верили, что им не мерещится.

Высоко в небе раздался клекот, и Зоркий, сделавшийся, кажется, еще ярче, обрушился на плечо Рыжему, заставив покачнуться в седле. А я совсем забыла о верной птице…

– Живой? – улыбнулся Рыжий, повернув голову, и ястреб ущипнул его за ухо. – Да что ж вам всем мои уши покоя не дают!

Я невольно засмеялась, а Зоркий презрительно посмотрел на Рыжего и устроился поудобнее.

Впереди уже виднелась заполненная площадь, и людское море всколыхнулось, когда Арнольд, невесть как взгромоздившийся на постамент статуи короля Эдриана (не иначе Ян подсадил, ему бы сил хватило), прогремел:

– Встречайте, встречайте королеву Жанну!

Сперва воцарилась тишина, а потом с моря ударил такой шквал, что не то что шляпы с мужчин, а и чепцы с женщин посрывало! А еще он развеял наконец душный застоявшийся воздух с горьким привкусом дыма, унес прочь вонь отбросов, сдул серую хмарь с неба, и солнце неожиданно ярко полыхнуло в высокой холодной синеве.

– Правда, что ли?.. – шепотом спросил кто-то. И сам себе ответил: – Правда! Правда, люди-и-и!..

Я покосилась на Рыжего, а он только улыбнулся, протянул мне руку, а когда я сжала его пальцы, поднял наши сцепленные ладони повыше, и тогда-то толпа будто очнулась и взревела, как море в бурю…

Что еще рассказать? Была коронация, была свадьба – пускай Рыжий давно стал мне мужем, но традиции все же нужно блюсти, а потом – очень и очень много забот. Не один год пришлось восстанавливать то, что Рикардо пустил золой по ветру…

Аделин при дворе не осталась, предпочла удалиться в обитель. Я не стала удерживать ее: должно быть, ей о многом нужно было поразмыслить. Быть может, она еще вернется, когда здоровье ее укрепится (в той обители хорошие травницы, не хуже Леаты)… Арнольд по-прежнему служит герольдом, старая Фиона осталась при мне, а остальные разбрелись кто куда: Ян вернулся в свои леса, на перевалы, Медда – на мельницу (и свадьбу сыграла, и деревенские чуть не обомлели, когда на праздник явилась сама королева с консортом). Леата все так же занимается своим ремеслом, а Клешнявый служит связным с береговым братством.

А Рыжий – это Рыжий, что о нем еще скажешь? Только одно: я его люблю.

Да, в хрониках так и записали: «И въехала в город прекрасная королева Жанна в огненной короне рука об руку с Рыжим, принцем-консортом». Так и в веках останемся, даже перед потомками неудобно. Ну да мы знаем, что хроники всегда можно переписать. А что было взаправду… о том разве что самые старые старухи вспомнят. И дочки-внучки, которым мы, конечно, расскажем правду, когда подрастут… А пока они еще малы, главное – сделать так, чтобы они накрепко запомнили: не имей дел с феями, не выйдет из этого добра.