Если бы зеркала вообще не было!

Эта мысль завладела моим разумом, а потом… потом вспыхнул огонь, ослепительно-белый, не похожий ни на что виденное раньше. Мне не было больно – драконы не горят в собственном огне даже и в человеческом облике, но вот несчастные пальмы вспыхнули факелами и рассыпались пеплом, а зеркало… Зеркало стояло, как прежде, и всю свою боль, всю ненависть я обратил на него, как будто мог добраться до того, кто прятался за равнодушным стеклом!

Что-то зазвенело и лопнуло, словно перетянутая струна, сознание заволокла черная пелена, но мне почудился чей-то зов, едва различимый в реве пламени. Затем меня словно накрыло непроницаемым колпаком, огонь угас…

И наступила темнота.

Я очнулся в полумраке и долго разглядывал незнакомый потолок: в Адмаре они плоские, а этот был островерхий, стропила терялись в тени.

Попытка сесть или хотя бы приподняться на локте и оглядеться успехом не увенчалась. Кажется, я даже голову не мог держать, как новорожденный младенец… Я бы подумал, что меня разбил паралич, но пальцы на руках и ногах двигались, так что приходилось признать: я просто обессилел.

Я попытался гнать от себя воспоминания, чтобы не видеть перед внутренним взором лицо Аю, лишь немного запачканное кровью – тонкая струйка из уголка рта… Не помогало. Но и больно не было, нет, я не ощущал ничего – просто внутри чернела огромная выжженная пустошь, совершенно мертвая…

Прозвучали шаги, и надо мной кто-то наклонился.

– Очнулись наконец-то! – сказала Фергия. Выходит, я в ее доме? Ах да, правильно, у него же крыша не как у местных… – Вейриш? Вы меня слышите? Если да, моргните один раз, если нет – два.

Я послушался.

– А говорить можете?

В глотке так пересохло, что даже если бы я захотел, то не сумел бы выдавить ни слова, а я не хотел.

– Пейте. – Фергия приподняла мою голову и подсунула пиалу. – Не бойтесь, не отравлю, вы мне живым нужны.

Ну, это хотя бы оказался не ее кошмарный ойф, какой-то травяной отвар, довольно приятный на вкус, но не на запах. Пить, однако, хотелось так, что я бы и ослиную мочу выпил…

– Где Аю? – выговорил я, едва обрел дар речи.

– Ее нет больше, Вейриш, – тихо ответила Фергия. – Вы что, ничего не помните?

– Помню… хотел бы забыть, но… Я не об этом. Где она?

– Говорю же – нет ее, совсем. Даже тела, если вы о нем.

– Что?… – голос мне изменил. – Но как…

– Значит, вы действительно не помните, что сотворили? Ясно… Лалира! Будь так добра, иди к нам и расскажи, что видела. Для Вейриша, я-то уже знаю…

Джанная явилась, и я поразился: она была женщиной выдающихся достоинств и редкой красоты (пускай и на любителя), а сейчас выглядела так, будто годами скиталась в пустыне, считая капли воды и никогда не питаясь досыта. Блестящая черная кожа потускнела, посерела, даже сморщилась, как мне показалось, роскошные кудри обвисли и словно подернулись пеплом, лицо осунулось, глаза запали.

– Я сказала, что ты не велела трогать зеркало, – произнесла она, устроившись у меня в ногах. – Вейриш-шодан ответил, что только посмотрит. И все смотрел, смотрел… Аю-шодэ звала его прочь, но он не слушал, зеркало его будто заворожило. Он говорил о драгоценной оправе, о тонкой чеканке – совсем как Мадри, тот тоже мог часами рассуждать о каком-нибудь блюде или кувшине. Потом Вейриш-шодан все-таки поддался уговорам жены и пошел прочь, но оглядывался. И вернулся, и вызвал воду, и облил стекло, словно хотел смыть с него пыль…

– Так и было. – Я сглотнул вязкую горькую слюну.

– Зеркало выпило воду, – продолжала Лалира, покачиваясь из стороны в сторону, – и ожило.

– Как?…

– Ожило, и все. Так быстро, что я ничего не успела сделать. Аю-шодэ оттолкнула Вейриша-шодана, не дала его схватить… – Джанная опустила голову, и я с изумлением увидел, как на руки ей капают слезы. – Оттолкнула и умерла… А он лишился разума. Я знаю, как это бывает, когда гибнут любимые. Я кричала, я пыталась дозваться, но он поднял такой вихрь, что меня едва не унесло из оазиса, – не ожидала такого…

– Этого не помню, – честно сказал я. В голове гудело.

– Потом был огонь, – добавила Лалира. – Такой огонь, что плавились камни. Хорошо, что я успела опомниться и схватила Вейриша-шодана, иначе он сжег бы не только пальмы и зеркало, но и весь сад, и дом. Но я едва его удержала.

– Ты поэтому такая… серая? – кашлянув, спросил я, и она кивнула. – Прости. Я не хотел…

Она подалась ближе и погладила меня по голове. Ладонь у нее была на удивление мягкой.

– Где все-таки Аю? – в который раз повторил я.

– Вы не поняли? Когда вы… скажем так, полыхнули, тело Аю было у вас в руках, – ответила Фергия. – От нее даже пепла не осталось. И от зеркала тоже.

– А давно?…

– Почти неделю, – правильно поняла она. – Я примчалась, как только смогла, еле отпустили. Но отпустили, потому что столб пламени из Адмара видно было… что там, в море – и то заметили! Пришлось сказать, что я оставила на волшебном огне котел с ведьминым варевом, а кто-то, похоже, сунул в него нос: мало ли, приехал человек просить помощи, не застал меня, полюбопытствовал… Жалко беднягу, конечно, но он сам виноват, а мне нужно поскорее устранить последствия, покуда по пустыне не начали бродить верблюды о двух головах.

Я хотел улыбнуться, но не смог.

– Выпейте еще вот это, Вейриш, – велела Фергия и влила в меня еще какую-то настойку. – И поспите. Поговорим, когда придете в себя.

На этот раз беспамятство накрыло меня мягко, почти неощутимо. А самое главное, мне ничего не снилось…

На ноги я встал лишь трое суток спустя, и то меня покачивало от малейшего ветерка. В зеркала, даже в маленькое походное, нашедшееся у Фергии, мне глядеться не хотелось, но и так видно было по рукам, по телу, что выгляжу я не лучше Лалиры. А на лицо свое, признаюсь, я смотреть не желал.

– Ешьте, – сказала мне Фергия, когда я не без труда выбрел на веранду и упал на стул. – Вам понадобятся силы.

От запаха пищи меня тошнило, но она была права: силы мне пригодятся. Хотя бы для того, чтобы разыскать эту тварь, Дженна Дасса, и убить с особой жестокостью, и не важно, что станется со мной самим…

Смотреть в ту сторону, где недавно стояло зеркало, я опасался. От пальм и следа не осталось, песок сплавился в стекловидную массу, и этот блестящий язык тянулся далеко в пустыню. Если бы Лалира меня не удержала, я действительно выжег бы Проклятый оазис и, может, умер бы сам. Но нет, нет! Я понимал, что умирать мне еще рано: меня ждала месть. Не знаю, сколько лет или даже веков понадобится для того, чтобы разыскать Дженна Дасса, но я не отступлюсь, я стану его тенью и однажды, когда он решит, будто победил… Вот тогда я и возьму его за горло и выдавлю из него последнее подобие жизни, чтобы он больше никогда ни с кем не сумел устроить… вот такое…

– Если вам так нравится гнуть ложки, Вейриш, я не возражаю, но покупайте их сами. Или ешьте руками.

Голос Фергии отрезвил меня. Нет смысла впадать в ярость сейчас, когда врага рядом нет. Да и когда появится, лучше держать себя в руках, иначе может выйти, как в этот раз.

Но прежде, чем заняться этим делом, нужно было завершить другое. Главное для меня.

– Фергия, неужели от Аю действительно ничего не осталось? – с трудом выговорил я.

– Посмотрите на свою руку, – сказала она, и я посмотрел. – Нет, на другую! Видите?

Я видел – под кожу мне будто влили расплавленное золото, и оно застыло причудливыми потеками.

– И у меня, – она показала руку. – Больно было – не передать! И этот браслет из волоса змеедевы… Он вообще не должен быть видимым, помните? Так вот, даже он расплавился, и я не представляю, можно его теперь снять или нет и действует ли он по-прежнему.

– Понимаю, – сказал я. – Раз так, то человеческое тело…

– Обратилось в прах.

Значит, я не смогу попрощаться с ней. Не смогу дать настоящее погребение как подобает… Хотя нет, погребение вышло правильным – Аю жила ярко, так же и сгорела! Но я хотел увидеть ее еще хотя бы раз, хотя бы неживой, попросить прощения за глупость свою, самонадеянность, за то, что слушал и не слышал, поблагодарить за то, что спасала мою дурацкую, никому, кроме нее, не нужную жизнь год за годом… Спасла. Только зачем?!