– Полюбить?.. – странным тоном переспросил он.

– А вы сомневаетесь? Вы же слышали… – Я осеклась, припомнив его слова. – Так это вы мне в любви признавались, что ли?

– Ну да, а ты подтвердила. Я сказал, что никого не любил по-настоящему, а ты закончила – «кроме Беллатрисы»…

– Вообще-то я отвечала на другие ваши слова – о том, что вас никто не любил!

Грегори взглянул на меня, а потом расхохотался, притиснув меня к себе так, что едва не задушил.

– Все-то у нас не как у людей, – сказал он, отсмеявшись.

– Неужели? – фыркнула я. – Идемте уж домой, сударь. Время позднее…

– Идем… Госпожа, – произнес он, подняв голову, – низкий мой поклон за вашу помощь…

– Идите уж, – усмехнулась душа шиповника. – За ваших малюток не беспокойтесь, я уж за ними прослежу. Будет дело на старости лет!

– Благодарю, – церемонно кивнул Грегори, дождался, пока раздвинутся ветви, и привычным уже движением подхватил меня на руки. Чернушка выскочила откуда-то и запрыгнула ему на плечо, но он только повернул голову, дав ей потереться мордочкой о свою щеку. – Домой, Триша, домой! Тебя надо отогревать, да и я, признаюсь, замерз… А слуги дрыхнут без задних ног!

– Вы будто и так не отогреете, – улыбнулась я.

В самом деле, казалось, будто с Грегори опадает ледяной панцирь, звеня и разбиваясь на мелкие осколки… «Я же попросила милости у короля Зимы, – вспомнила я. – Наверно… наверно, забрав фею, он своей властью заморозил ее заклятие, уничтожил, как стужа убивает живое… Но даже если Грегори пришлось умереть ненадолго – так ведь природа тоже умирает на зиму, чтобы очнуться весной! Но даже если не так, главное – Грегори жив, а остальное не имеет никакого значения…»

– А что делать с твоей племянницей? – спросил вдруг Грегори.

– Отправим домой, пусть Манфред сам с ней мучается, – ответила я. – Не могу ее винить: фея кому угодно заморочит голову! Не знаю, что именно она наобещала Летти, но… Хорошо, вы догадались, что это не я! Я слышала…

– А я знал, что ты поблизости, – сказал он, – но… Чувствовал – все должно решиться именно этой ночью, так или иначе, не то вытащил бы тебя из-за той занавески. Решил, правда, что вряд ли ты прячешься от страха, а раз так – у тебя есть что-то в рукаве.

– Да, в рукаве оказался не туз, а кинжал, – улыбнулась я.

– В старину карты этой масти называли не «пиками», а «кинжалами», – серьезно произнес Грегори. – Так что это был именно туз. Козырной туз. И ты выиграла, Триша…

– Мы выиграли, – поправила я. – Но только одну партию, а игра предстоит еще долгая!

– Борьба, а не игра, – в свою очередь поправил он. – Никаких больше игр с феями! Не желаю, чтобы наследники Норвуда на себе изведали то, что нам с тобой пришлось испробовать на своей шкуре…

– Нет уж, узнать они должны, поэтому тайные хроники нужно не прятать, а заставлять учить наизусть, – серьезно сказала я. – Истории Гая и Грея, Гленна и Гордона, Годрика и…

– Норвудской розы, – закончил Грегори, – Беллатрисы Норвуд, супруги Грегори Норвуда, который, по правде говоря, не заслужил такого чуда.

– Это уж точно, – улыбнулась я. – Что, вы так и будете стоять на крыльце? Смотрите, свет! Должно быть, слуги очнулись, когда колдовство развеялось…

– То-то мы их напугаем, – зловеще протянул тот. – Я достаточно устрашающе выгляжу?

– Настоящее чудовище, – улыбнулась я и убрала у него со лба растрепавшиеся волосы. – А я?

– Не лучше, – заверил он. – Как есть лохматая ведьма. И что это у тебя, иней в волосах? Вот здесь, надо лбом.

– Нет, похоже, седина, – ответила я, тряхнув головой (все шпильки растеряла!) и взглянув на пару прядей, упавших на лицо. – Должно быть, Зимний король прикоснулся… Ужасно выглядит?

– Что ты! Пикантно, и даже очень. В прическе будет смотреться и вовсе прекрасно, – серьезно ответил Грегори и, перехватив меня одной рукой, другой отворил дверь. – Добро пожаловать домой, Триша!

Вот в общем-то и вся история. Если случитесь в наших краях и заплутаете в лесу – не пугайтесь. В поместье рады не всяким гостям, но случайных путников не обидят и не прогонят прочь. Зимой, правда, лучше не пускаться в путь наугад – волки здесь лютые, а хозяева могут и не поспеть на помощь. Если уж вам так хочется побывать здесь, то постарайтесь заблудиться в другое время года.

И имейте в виду: летом норвудские розы особенно хороши.

© Измайлова К.А., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

В лицо хлестал колкий снег, не было видно ни зги. Ветер продувал насквозь, теплая шаль давно потерялась в пурге, подол изорвался о ветки кустарника, в который я забрела, плутая почти что вслепую. Один башмак потерялся в сугробе, у второго оторвалась подошва, пришлось бросить и его. Чулки порвались, и ступни горели огнем, словно я ступала по раскаленным углям — странно, снег ведь такой холодный! А пальцев я уже не чувствовала вовсе. И к лучшему. Раз, упав и пытаясь подняться, я увидела свой кровавый след, быстро пропавший в поземке…

Я провалилась в овраг и чудом выбралась оттуда, не переломав ног, но теперь я была в снегу с ног до головы, и одежда уже не спасала от пронизывающего ветра. Но я шла вперед, спотыкаясь, падая и поднимаясь, потому что знала — если я не встану, то замерзну уже наверняка.

Кажется, мне удалось выйти или на дорогу, или на поле: снега по-прежнему было много, но под окоченевшими ногами ощущалась относительно ровная земля, а не бесконечные кочки и канавы, коварно выступающие узловатые корни и спрятавшиеся в сугробах кусты. Быть может, поблизости есть какое-нибудь жилье? Да пусть бы и стог сена — хоть немного обогреться, не чувствовать обжигающего ледяного ветра!

Впереди вдруг появилось что-то темное, и я, пытаясь разлепить обледеневшие ресницы — слезы замерзали на щеках, — в страхе подумала, что вьюга вновь закружила меня, и я опять свернула в лес и наткнулась на дерево…

Но чу!.. Сквозь посвист ветра я различила скрип снега, звяканье — и из снежной круговерти вдруг показалась лошадиная морда. Конь шумно всхрапнул, отпрянул и заржал, вскинувшись на задних ногах, а я, отшатнувшись, упала наземь.

Люди! Неужели это взаправду?

Если бы я могла, то позвала бы на помощь, но голоса не было. Сейчас они проедут мимо, не заметив меня, и тогда мне уж точно придет конец…

— Тише, тише! — услышала я. — Что с тобой?

— С вами все в порядке, господин? — окликнул кто-то еще, и я увидела еще несколько смутных теней — это были всадники.

— В полном, — отозвался тот, — только Шварц что-то заартачился.

— Позвольте, я поеду вперед, господин. Может, ему не по нраву пурга?

Второй конь едва не наступил на меня, но вовремя остановился, всхрапнув.

— Ого!..

— Что там, Ганс? — нетерпеливо спросил первый всадник.

— Человек, господин! — Второй тяжело спрыгнул наземь.

Мужчина наклонился надо мной, смахнул перчаткой снег с моего лица…

— Это женщина! — крикнул он через плечо. — Совсем молодая и… да, еще живая, господин! Во всяком случае, дышит и вроде бы в сознании!

— Вижу… И что же ты медлишь? — раздалось сверху. — Бери ее в седло!

— Как прикажете, господин.

— Да закутай хорошенько, возьми хоть мой плащ…

— Уж обойдусь своим… — буркнул тот. — Эй, Марк, ну-ка, снимай обмотки — девка босая, поморозится совсем! Давай, поживее, а то и я окоченею, ишь, ветер какой, будто ведьмы бесятся!

— Оставь, Ганс! — окликнул первый. — Давай ее сюда. Помоги, мне не справиться…

— Сударь, но…

— Делай, что я говорю! И давайте-ка, прибавьте ходу!

— А те трое?

— Небось не отстанут, — непонятно ответил мужчина. — Погоняйте!

Что делали со мной, я уже не чувствовала. Помню только, как меня подняли на руки и взгромоздили на лошадиную спину, а потом меня окутала тяжелая шелестящая ткань, еще хранившая тепло владельца. Ну а стоило мне немного отогреться, как я канула в беспамятство и не запомнила ни бешеной скачки («Погоняй, Ганс, погоняй!» — слышала я время от времени сквозь посвист ветра), ни того, что было потом.