– Да при дворе мало кто разговаривает на этом наречии! – улыбнулась я. – Так что они могут любую чушь нести, хоть цены на рыбу обсуждать…

– Это только если в крайнем случае. Мелочи – штука опасная, в них легче всего ошибку допустить, я уже говорил… А теперь давай спать… Доброй ночи.

– Доброй ночи, – кивнула я, задула свечу и легла, глядя в темный потолок.

«Что ж, – подумала я, – это безумная авантюра, но… какой-никакой, а шанс подобраться к Рикардо!»

Удивительно, но я заснула очень быстро: видно, сказывалась с отвычки физическая усталость, вдобавок дождь убаюкивающе шелестел за окном, а Рыжий (слава Создателю, он не храпел!) дышал так ровно и мирно, что и меня потянуло в сон. А еще – в этом покосившемся доме, рядом с несколькими чужими людьми, – я чувствовала себя в разы спокойнее, чем в поместье. И, хоть я и положила верный топорик под руку, все равно не вскакивала поминутно, таращась в ночную темень: нет ли там кого, не идет ли кто, не скрипнет ли половица?..

Снилась мне охота. Не одна из тех, что стали роковыми для меня и Саннежи, просто какая-то из многих.

Саннежи любил полевую охоту, для того и взял ястреба, а в наших лесах не враз выучился находить дичь. У него на родине все больше пологие холмы, равнины да степь, простор, говорил он, далеко видать, а к горам и лесам еще нужно привыкнуть. Так и вышло, что обучались мы вместе: я была еще мала, меня только начали брать с собою, а он, чужестранец, старательно перенимал опыт старших. Схватывал он на лету и вскоре даже в самой чащобе показывал себя охотником не хуже других, но все-таки предпочитал бескрайние поля…

Даже не упомню, когда и где это было? Осень, верно, убранные поля стояли голые и пустые, лишь топорщилась колкая стерня да виднелись кое-где недожатые островки с парой десятков поникших колосков – кажется, их оставляли духам полей, чтобы те на будущий год не обидели урожаем.

Теперь можно было носиться где угодно, не опасаясь потоптать посевы, и я пустила Тви во весь опор. Она, пусть небольшого роста, была очень выносливой и резвой, могла обойти и коней из королевской конюшни, но в тот день мне было не до соревнований – просто хотелось скакать куда глаза глядят, чтобы холодный, пахнущий дымом и скорой зимой ветер бил в лицо…

И конечно, стоило мне вырваться вперед, как Саннежи нагнал меня и помчался чуть позади. Его конь был тех же кровей, что Тви, и такой же быстрый, только ростом побольше, всаднику под стать.

Тут из под-копыт с шумом вылетело несколько перепелок – мы вспугнули их с того самого несжатого островка, где они подбирали осыпавшееся зерно, – и Саннежи сбросил Зоркого с перчатки.

Ястреб взвился в небо, рухнул вниз – только перья полетели! Он был хорошо выучен, поэтому, сбив первого перепела, снова поднялся в воздух и настиг второго, отчаянно пытавшегося удрать, уже у самого леса… Зоркий знал, что хозяин не обделит его, а потому его не приходилось даже сгонять с теплой еще птицы, он спокойно отдавал ее Саннежи. Но горе любому другому, кто осмелился бы протянуть руку к ястребу и его добыче! Я уже упоминала: он был натаскан не только на дичь…

– Славная охота, тавани! – радостно крикнул мне Саннежи и спрыгнул с коня, чтобы подобрать перепелок и угостить Зоркого. – Ты приносишь удачу!

«Если бы…» – подумала я, медленно возвращаясь к яви. Удивительно, но я улыбалась – очень уж хорош был этот сон…

Внизу что-то загрохотало, и я подскочила. Рыжий тоже подхватился и вылетел за дверь, крикнув:

– Оставайся тут!

Я быстро обулась, надела куртку и принялась ждать, положив топорик на колени. Мало ли…

– Спускайся, хозяйка, все спокойно, – окликнул Рыжий. – И сапоги мои вниз скинь, будь добра, а то босиком зябко!

«А пятки тебе не почесать?» – фыркнула я про себя, но сапоги (которые Рыжий благоразумно оставил за дверью) с лестницы все же сбросила, невелик труд.

– Что тут творится? – поразилась я, спустившись вниз. – Вы что, драку устроили среди ночи?

А что я еще могла подумать? Лавки перевернуты, стол тоже валяется у самого очага, посуда перебита, ведро с золой перевернуто…

Тут кто-то громко чихнул, и я сообразила, что Ян держит вовсе не Клешнявого, а какого-то вовсе не знакомого типа, с ног до головы усыпанного той самой золой. Признаться, он напоминал какого-то подземного духа, а еще вернее – трубочиста после тяжелого дня.

– Это кто такой? – удивилась и Медда, спускаясь за мной следом. От ее поступи содрогалась лестница. – Где вы такое чудище поймали?

– Да прямо здесь и поймали, – хмыкнул Клешнявый, потерев скулу. Видно, ему перепало от незваного гостя. – Ян его услышал, когда он уже у самой лестницы был, вот как тихо крался!

– Пускай он и разулся, а пол тут все одно певучий, – невозмутимо ответил тот. – Да и лошадь чужая снаружи фыркает, а наши все в конюшне. Я ждал, пока он спиной повернется, чтоб уж наверняка. Но он силен… Видали, какой погром учинил? А я его калечить не хотел, вот и пытался так скрутить… Клешнявому спасибо!

– Ага, я на него ведро с золой надел, так он мигом прыть растерял, – довольно сказал наш контрабандист. – Спасибо боцману с первого моего корабля, он как-то буяна так успокоил – схватил на камбузе ящик золы да нахлобучил тому на башку. Где уж тут безобразить, когда не видишь ничего и прочихаться не можешь?

– Апчхи! – согласился пленный. – А-а-апчхи!

– Подите прополощите его в колодце, что ли? – вздохнул Рыжий. – А то его и не расспросишь, с таким-то громовым чихом.

Ян выволок незнакомца за дверь (клянусь, он тащил его за шиворот одной рукой, не особенно напрягаясь!), Клешнявый пошел следом, помогать, и скоро с заднего двора раздался вопль – вода в колодце была, надо думать, ледяной, как бы уже не со льдом!

– Теперь он будет чихать не от золы, а от простуды, – предрекла Медда, зажигая свечи, подметая пол и расставляя мебель по местам.

– Может, он не успеет простыть, – хмыкнул Рыжий и взял фонарь. – Чужаку тут взяться неоткуда. А если это простой путник, чего ради было красться тайком? Пойду на его коня гляну… Медда, согрей-ка воды, – добавил он. – Раз уж все равно проснулись, будем собираться в дорогу. И Деррика разбуди, неужто он этого грохота не услышал?

– Сделаю, – кивнула та и принялась раздувать угли. – Эй, ведро захвати, воды-то всего ничего!

– Давай…

Я вышла следом за Рыжим и приблизилась к рослому вороному, привязанному к дереву.

– Неплох, – искренне сказал бродяга, подняв фонарь повыше и оглядев коня. – Только, похоже, голодный как невесть кто, да и не чищен пару дней, по меньшей мере. Я его на конюшню отведу, расседлаю, хоть отдохнет, – кивнул он мне, отвязывая повод. – Подержи фонарь, хозяйка.

– Рыжий, – окликнула я, присмотревшись. – Это гвардейское седло.

– Тю-у-у… и правда! Вот не было печали… – протянул он и коротко свистнул.

Из-за дома показался Ян.

– Заканчивайте там плескаться, – приказал Рыжий. – Поди глянь по округе, нет ли чужаков. Хозяйка говорит, у этого парня гвардейское седло, и как знать, один он здесь или еще кто за пригорком поджидает…

Ян кивнул и испарился, как не было его.

– Может, он украл коня после пожара, – подала я голос. – Они же могли разбежаться, как те, из конюшни.

– Ночь была, все спали, – напомнил Рыжий. – Нет, он его и еще когда мог увести, но отчего не сменил такое приметное седло? Хотя другое-то, конечно, денег стоит, а на дармовщинку и уксус сладкий… А! Вот и Деррик! Ты что это разоспался?

– Сам не знаю, сморило, – вздохнул тот. – Медда разбудила. Уже выезжаем?

– Нет, погоди пока. Посмотри, упряжь тебе знакома?

– Гвардейская, походная, – безошибочно определил старый егерь. – И конь как бы не из королевской конюшни. Дайте фонарь… Ну, точно, вот клеймо! Почти всех лошадей у этого заводчика берут.

– А разве у господ гвардейцев не собственные кони? – прищурился Рыжий.

– Кто может себе это позволить, у тех, ясное дело, свои лошадки имеются, – кивнул Деррик. – А чтоб не вышло так, что у офицера под седлом конь ценой в состояние, а у рядовых клячи разномастные, которым на бойню пора, держат конюшню для служивых. Для гонцов отдельно, там кони-птицы, для королевского выезда – отдельно, охотничьи, опять же… а эти вот – в самый раз для солдат. И то, правду сказать, они казенных берегут чуть не пуще собственных, потому как старший конюший – тот еще зверюга! Всегда сам проверяет, что да как. Увидит, что у лошади спина сбита или подкова болтается, – не посмотрит, офицер перед ним или вестовой какой-нибудь, живо выскажет все, что думает, а то и вожжами наподдаст…