Да, основная, величайшая проблема Нириама была в припасах. Немного банальная причина для поражения, но логичная. Ордену сложно было наладить логистику. Сложно было кормить солдат, когда монахи, которые повелевали силами природы, в большинстве своём были за Храм Великого Белого Духа и совет кардиналов. Считанные единицы из них встали под знамёна новоявленного Наместника. Остальные посчитали его еретиком. Это было неминуемо, учитывая некоторые его действия.

Последовала осада Намира, разумеется героическая, про которую Меру только слышал, сам в это время поедая половину галеты в день — рацион снова сократили, — а затем армия Нириама выступила в битву. Не последнюю, но самую главную. Не решающую, потому что всё уже решилось, но ту, в которой были пролиты реки крови.

Занятное стечение судьбы, но эта баталия прошла всего в нескольких километрах от поля, на котором в другой реальности схлестнулась армия Лукреции и Белой Императрицы.

В этой баталии с одной стороны выступали рыцари Небесной длани, воины Нириама, с другой — два императора и великая жрица, которую Нириам хотел взять в свои жёны, и которая оказалась удивительно волевой девушкой.

Всего в этом сражении участвовало больше сотни тысяч эльфов.

Погибла — треть.

По завершению сражения многие километры заснеженного поля покрывали горы из разбитой стали и бурые лужи.

Опять же, Меру не был участником той битвы.

В это время он защищал крепость Небесной длани, которую осаждали воины Белой Перчатки.

Во время осады погиб Ирун.

Шальная стрела пробила ему голову.

Быть может, размышлял Меру после… ему повезло.

Меру не в первой было терять своих братьев, но теперь это было особенно болезненно — ведь они не могли даже развести для Ируна собственный костёр. Не могли провести церемонию. Тела погибших, чужих и своих, просто складывали в кучу и поджигали. В небесах над крепостью день и ночь висела завеса чёрного дыма. Некоторые даже предлагали съесть мертвецов, но… нет. Даже теперь, даже в час отчаяния они, рыцари, не собирались поступиться законов Великого Белого Духа. Простые эльфы могли пойти на такое. Не они. Ведь они знали, что такое — вера и честь.

Осада была страшной, болезненной, кровопролитной. Каждый день Меру поднимался на стену и выглядывал в тонкую бойницу, из которой открывался вид на бесчисленное эльфийское воинство, которое тянулось до самого горизонта, и, казалось, каждый день становилось всё больше и больше.

В один момент пришло облегчения. Явился Нириам. Это был праздник, безумный и неистовый. И потому что пришло спасение, и потому что многие рыцари снова увидели своего Наместника.

Радость их была недолгой. Отчаянной. Ведь его армия смогла пробиться в крепость, но не более того. Продолжали прибывать неисчислимые армии прочих эльфов. Осада продолжалась, а припасы стремительно кончались.

И наконец настал судьбоносный день. День, когда всё закончилось. Нириам согласился сдать крепость. Многие сотни раз обсуждали это решение. Ведь его рыцари готовы были сражаться до конца. Возможно, таким образом он хотел сохранить их жизни. Во всяком случае это было единственное объяснение грядущих событий.

Меру принял известие… спокойно. К этому времени он уже со всем смирился. Он просто обрадовался, когда ему, теперь уже закованному в кандалы, позволили немного тюремной похлёбки. В остальном всё происходящее было точно в тумане до судьбоносного момента, когда его и остальных рыцарей и оруженосцев вывели на ту самую площадь, на которой Нириам читал свою речь. Он снова был здесь, с головой, опущенной на каменную плаху. Вокруг него стояли палачи. В небесах светило яркое солнце. Топор вскинули до небес… и опустили.

На этом закончилась жизнь самого ужасного еретика; на этом закончилось великое восстание ордена Небесной длани. Почти. Ведь перед тем, как его и прочих оруженосцев отправили на рудники, Меру успел потерять ещё одного друга. Нара тоже казнили. Только иначе, без фанфар и особого внимания. Ему, как и всем остальным счетоводам, которые занимались административными вопросами, приписали самую прямую роль в проведении восстания. Некоторые даже говорили, что именно они были его зачинщиками.

Поэтому их казнили.

Меру так никогда и не увидел тела своего друга.

После этого он пять долгих лет провёл на рудниках. Сгибая спину, поедая тщедушную похлёбку — после всего случившегося даже она казалась ему сладостной амброзией — добывая сталь, и потом, когда его перевели на другое место, уголь.

Несколько раз его навещала семья. Храм Великого Белого Духа позволял семьям рыцарей и оруженосцев навещать заключённых, которые отбывали своё наказания. На самом деле Меру боялся видеть своих родителей, своего брата, отца и особенно свою мать. Всё потому что ему страшно было увидеть их разочарованные лица; страшно было показать себя, немощного, худого, чёрного, как трубочист. Его колени дрожали, когда его привели в комнату для встречи… А потом он увидел их… и расплакался.

Отец пытался его поддержать. Брат молчал. Только мать держалась в стороне и смотрела на него своими холодными глазами. Меру хотел упасть перед ней на колени и просить прощения — она ему не позволила. Только приподняла силой мысли и сказала голосом, в котором неизменно звучала сталь:

— Ты справишься.

Меру поднялся, кивнул, и вернулся к работе.

Изначально, его наказание должно было продолжаться сорок лет. В итоге он отработал намного меньше, после чего его и многих других оруженосцев и рыцарей в спешном порядке освободили, нарядили в доспехи и отправили на битву… Против монстров.

Примерно в это же время Варлок, предводитель великой человеческой орды, наконец повёл свою ужасную армию на эльфийские земли. Последние ещё не успели оправиться от гражданской войны, когда на горизонте, в дебрях ужасающей чащи показались всевозможные монстры. Не гоблины и не вурдалаки, но нечто среднее, нечто иное и в сотни раз более кровожадное. Результаты генетических экспериментов, которые шаманы проводили над монстрами, порождёнными силой веры… и людьми.

В своё время и в другой реальности Лукреция стремилась создать идеального человека.

Шаманы ставили себе другую цель: сделать монстра.

И они его сделали.

Они погнали своё творение в битву, и сами, летая в небесах, стали насылать всевозможные заклятия. Разгорелась ужасная война. В один момент решено было освободить заключённых рыцарей Ордена Небесной Длани, чтобы последние помогли остановить человеческую напасть.

Меру был рад подобному стечению обстоятельств.

Не потому что ему хотелось на свободу, но потому что ему нужно было на свободу. Потому что его семья проживала на границе фронтира, там, куда монстры нагрянули в самую первую очередь…

И всё же положение не позволяло Меру разузнать про своих родителей. Гремела война. Страшная, неистовая. Мириады монстров набросились на эльфийскую армию. Рыцари снова схватили свои мечи и ринулись навстречу ужасным полчищах, которые вели за собой шаманы человеческой расы.

Если гражданская война, которую затем стали называть Войной Тысячи Слёз, была печальной, ибо брат шёл на брата, а сыновья погибали от рук своих же отцов, то эта баталия стала героической.

Каждый день рождались новые легенды.

Про семерых рыцарей, братьев, которые бросили вызов ужасному Варлоку.

Про крепость Нармале, которая выстояла перед лицом целого моря плотоядных монстров.

Про короля, который сменил корону на шлем и лично ринулся в битву, когда его стране угрожала смертельная опасность.

Про Рыцаря Великой Тайны, который исчез, когда бушевала гражданская война, а теперь вернулся и снова прославился на целый свет. Особенно когда он таки снял свой шлем и оказалось, что всё это время легендарным героем был…

Рождались легенды. Песни. Сказания. И для всего этого Меру находился далеко на втором плане. Он защищал границы леса, на которые маги насылали свои орды; сопровождал телеги, которые везли припасы; он потерял пять пальцев, которые ему откусил ужасный монстр, и лишь чудом сохранил оставшуюся руку. Для всего мира он находился где-то на фоне великой войны — для самого Меру именно герои и война находились на фоне. Сам же он просто пытался выжить.