— Зеленый, — хмуро обратился тот к орку, — я не верю, что здесь не обошлось без твоего колдовства, но предупреждаю: если ты перегнешь палку, я повешу тебя на рее собственными руками. Ты понял меня?

Фома равнодушно кивнул.

Через два часа он принимал работу у провинившихся моряков. Камбуз был вычищен до блеска, бочки с водой не воняли. Селедка была замочена. Дроп стоял в чистом белом переднике, прикрывающем голый живот.

Не успел Фома принять работу, как в дверях раздался рев раненого лорха:

— Когда мне принесут жратву, рыбьи дети! Хотите под килем у меня поплавать?.. — но крик тут же замолк.

Фома увидел обмерших матросов и обернулся. В дверях стоял гигант и, пригибаясь, чтобы не задеть головой притолоку, смотрел на то, что стало с камбузом.

— Это что? Это кто? Ты кто?

— Я корабельный лекарь…

— А я капитан! Откуда ты тут взялся, зеленая вонючка? Пшел отсюда!

— Я прибыл по вашему запросу, капитан, и навожу порядок на камбузе. У меня есть направление…

— Какое направление? Отошел от пирса, пока я тебя не повесил.

— Не вопрос, капитан, — спокойно ответил Фома, — я уйду. С вас неустойка десять золотых, иначе корабль не выйдет из порта.

Громила, не веря своим ушам, уставился на орка. Почесал заросшую щеку.

— Неустойка? — повторил он, но уже спокойным тоном. Он понял, что орк в своем праве.

Заявка исполнена, претензий к работе лекаря не было предъявлено. Кроме того, камбуз вычищен.

— Пошли, — совсем успокоившись, приказал капитан и повернулся, чтобы уйти. На ходу обернулся и злорадно добавил: — Если не вылечишь мою зверушку, вылетишь отсюда из катапульты вместе с претензией. Надеюсь, долетишь до своей гнилой конторы.

На лицах команды появились робкие признаки надежды. Все хотели посмотреть на полет ненавистного орка.

В каюте капитана на красных бархатных подушках лежала с закрытыми глазами маленькая собачка. Она тяжело дышала.

— Вот больной. Лечи! — Капитан погладил по голове собачку и жалобно сморщился. — Третий день ничего не ест. Слышишь, как дышит?

Фома понял, насколько это животное близко капитану. Он всем своим видом, не скрывая, разделял страдания маленького пушистого комочка.

Фома подошел к собаке, поглядел на нее магическим взором, затем осторожно, чтобы не причинять еще больше страданий, открыл ей пасть и, не обращая внимания на ее жалобный писк и на то, как окаменело лицо громилы-капитана, засунул туда пальцы. Магическим зрением он видел воспаление в горле, как бывает от застрявшей косточки. И точно. Он нащупал обломок и, удерживая рвущуюся и скулившую собаку другой рукой, вытащил кость. Бросил облепленный зеленым гноем острый обломок на пол и наложил на собаку заклинание исцеления.

— Все, — произнес он. — Сегодня не кормить, а завтра она будет совсем здорова.

Капитан ошарашенно смотрел то на собаку, то на кость. Его лицо, темное от гнева, разгладилось, и на нем, редко знавшем улыбку, проявилось глубоко запрятанное, почти позабытое чувство благодарности.

— Зеленый, ты принят в команду, — наконец произнес он и, широко улыбаясь, ощерив большие желтые зубы, протянул орку руку. — Добро пожаловать, док. Жалованье тебе увеличиваю до двух серебряных илиров в круг. Заслужил.

Фома кивнул.

— Спасибо, кэп, — и, пользуясь его хорошим расположением духа, попросил: — Мне нужны деньги на покупку еды для команды и приобретение эликсиров.

— Деньги на жратву, док, находятся у дропа и боцмана. Если не послушают тебя, можешь утопить их в море. Ты, я видел, привел камбуз в порядок. На эликсиры сейчас дам, двух золотых тебе хватит? — Фома согласно кивнул. — Ну… скажи… там, чтоб несли мне жратву. Проголодался я. — Фома вновь кивнул.

Он вышел и, не заходя на камбуз, ушел в порт.

Одноногий скучал за пустыми столами. Увидав Фому, усмехнулся:

— Что, морда зеленая, выгнали тебя?

— Нет, не выгнали. Отблагодарить тебя хочу.

— Отблагодарить? Это хорошо. Давай, благодари.

Через полчаса к кораблю прикатили телеги с провизией, и на них матросы по приказу Фомы нагрузили пустые бочки. Вскоре они вернулись с чистой водой. Боцман скрепя сердце расплачивался за товар, но не спорил. Вся команда уже знала, что капитан принял лекаря в команду и удвоил жалованье. Перечить ему никто не собирался.

Обед в этот день задержался, но зато, к удивлению команды, кормили матросов наваристой ухой и кашей с мясом, и, что еще больше всех удивило, каждому была дана кружка вина. Такого не было отродясь. Матросы уже привыкли, что на стоянках добывали пропитание себе сами.

Офицерам в кают-компанию пищу принесли из трактира. Привез ее хромой трактирщик в соломенной шляпе. Молоденький матрос с опухшим ухом был стюардом и подавал на стол.

Вообще на торговом корабле, по общепринятой практике, офицерами считались сам капитан, два помощника капитана, плотник и лекарь. В плавании к ним в кают-компании присоединялись купец и приказчик. Но сейчас товар еще не грузили, а погрузка ожидалась только завтра, поэтому на корабле торговых людей не было.

Капитан оглядел шикарно накрытый стол с яствами и, довольно потерев ладони, буркнул:

— Ну, будем. — Он первым ухватил жареного гуся и отломил ножку.

Следом за ним за еду принялись остальные. Капитан поднял пустую кружку, и стюард тут же наполнил ее вином.

— Ну, за нашего лекаря, — произнес тост капитан, и все, кроме вторпома, подняли свои кружки.

— А ты, Порнат, чего? — спросил его капитан.

— Я больше не пью, кэп. Лекарь изгнал из меня демонов запоя. Стюард, воды мне.

Капитан громко расхохотался:

— Слышал я от боцмана про твои битвы с демонами. Ха-ха-ха. Ну не пей, а я выпью.

Новым лекарем довольны были многие, но не все.

Фома хорошо понимал настроение, царившее среди матросов. Боцман, дроп и избитые моряки не простили ему обиды. И если боцман сам не полезет к нему, то подговорить тех, кого он мордами возил по полу, вполне может. Кроме того, он может пообещать им прикрыть их от гнева капитана. «Надо только все сделать тихо. А там скажем, что сам лекарь виноват», — примерно так размышлял Фома, лежа у себя в каюте.

В полночь без стука растворилась дверь и вошел второй помощник капитана.

— Док. Я не могу спать в своей каюте. Давай поменяемся.

— А что случилось? — Фома сел на постели.

— Понимаешь, док, мне кажется, что в темных углах прячутся демоны. Сидят, твари, и смотрят на меня. Смотрят и ждут. Ждут, когда я усну, чтобы напасть.

— Хорошо, господин Порнат. Я сейчас перенесу свою постель к вам в каюту и принесу вашу.

Фома встал, свернул свою постель вместе с матрасом из конского волоса, в котором не водились блохи, и вышел. Вскоре он принес постель второго помощника капитана, аккуратно расстелил ее и пожелал бледному вторпому спокойной ночи.

Проснулся он от шума, стоявшего за дверью. Быстро вскочил и выхватил кинжал. В коридоре слышалась ругань и мычание:

— Ноги держи. Крепче. Ишь как дергается.

— Да я держу. Ты тише говори, а то этот пьяница проснется и увидит.

— Не проснется, он небось вторую бутылку уже заглотил, теперь спать будет до полудня. Дай ему еще дубиной по голове.

Фома быстро распахнул двери и ударом кулака встретил темное пятно чьего-то лица. Раздался вскрик, и грузное тело упало на пол. Второго Фома сбил ногой. А еще двое темными тенями метнулись к нему. Два удара кинжалом, резкие и быстрые, остановили их порыв. Пользуясь тем, что наступила передышка, Фома запустил светляка.

Маленький яркий шарик весело запрыгал под низким потолком, осветив ужасную картину. На полу лежал в крови и мычал вторпом. Рядом валялись двое матросов с перерезанным горлом, а еще двое возились на полу, сбитые ударом Фомы. Орк помог подняться вторпому и наложил заклинание исцеления. Порнат встал и, держась руками за плечо орка, вытер рот.

— И тут демоны меня достали, док, — проговорил он.

— Демоны? Нет, господин Порнат, это матросы решили вас утопить.