Они ехали до вечера и остановились на привал в придорожном постоялом дворе. Фома незаметно в вечерней суете исчез и появился спустя время в зале, где вечеряли постояльцы. Был он под «скрытом», поэтому двигался хоть и осторожно, но без опаски. За отдельным столом сидели двое, сам купец и его приказчик. Сначала молча поглощали пищу, потом, когда принесли вина, приказчик, огладив бороду и отведя глаза в сторону, как бы невзначай спросил:

— А что, Играм, тебе наш орк не кажется странным?

— Странным? — Купец прищурился. — А почему ты спрашиваешь?

— Ну, по описанию он подходит… — Приказчик замялся. — Худой, маленький.

— Какой же он маленький? Он больше тебя, Прохор.

— Ну, может быть, он и больше меня, но по сравнению с другими орками он гораздо меньше их. Да и плата в пятьдесят золотых илиров весьма внушительная.

— Прохор, — налив себе вина и пригубив стакан, рассудительно отозвался купец. — Ты уже второй раз заводишь этот разговор. Тебе деньги в награду за поимку покоя не дают. Но я тебе так скажу. Если бы в описании было указано, что орк маленький по сравнению с другими орками, то он бы очень подходил под это описание. Но там просто сказано: орк маленький и худой. Этот же клыкастый — широкоплечий и сильный. Нет, он не подходит под описание преступника.

— Но там сказано, что он опасен и владеет магией.

Купец усмехнулся:

— И что? Все орки опасны, и многие владеют своей шаманской магией. Одним словом, дикари. И потом, ты думаешь, что сдашь его страже и получишь пятьдесят монет? Ты дожил, Прохор, до седой бороды, а ума не набрался.

— Почему это не набрался? — обиделся приказчик. — Вроде на слабоумие не жалуюсь.

— А потому, Прохор, что ты не понимаешь простой истины.

— Это какой такой простой истины?

— А такой. Начальник патруля заберет по твоему доносу этого орка и сам сдаст его властям. Он не захочет отдавать тебе такие деньжищи. А если выяснится, что орк не тот, его отпустят. Тогда он вернется, и считай, твои дни подошли к концу. Орки не прощают предательства.

— Да это я понимаю, но и ты не глуп и понимаешь, что другие думают так же, как и я. Они могут донести на орка, и тогда уже с тебя спросят, почему ты не донес о нем первым. Укрывал преступника? Значит, ты с ним в сговоре.

— Вот ты, Прохор, и проследи, чтобы никто языком не трепал, а то без жалованья оставлю. Подкинь им мысль, что они все равно не заработают, а неприятности наживут. Но когда придем в Грановерд и рассчитаемся с ним, можешь делать, что хочешь. А пока свои догадки держи при себе. — Купец посуровел. — Ты понял меня, Прохор?

Приказчик поперхнулся вином. Закашлялся. Из глаз его полились слезы.

Откашлявшись, он тихо произнес:

— Понял. А если жандармы спросят, почему раньше не сообщил патрулям?

— Скажешь, знал, что патруль заберет награду себе. Они поймут, — равнодушно отозвался купец. — Кроме того, скажешь, что боялся его. Он ведь колдун. Мог порчу навести.

Приказчик согласно закивал.

«Значит, в Грановерде меня будут искать, — размышлял Фома. — Но до города можно добраться без проблем. Купец это устроит. Телепортом воспользоваться не получится. Тогда нужно уходить на корабле. Лучше воспользоваться рыбачьим судном. Они и рыбаки, и контрабандисты в одном лице… Исчезнуть сейчас — тем самым подтвердить их догадки. „Сыскари“ жандармов поймут, что я следую вглубь империи. Поиски станут более интенсивными. Ладно, — решил Фома, — по ходу что-нибудь придумаю. Странно, что меня вообще ищут. Не иначе, боятся шпионов, что вызнают о ходе подготовки к войне с Вангором. Не иначе», — мысленно повторил он.

Но утром события повернулись по-другому. Фома ночевать на постоялом дворе не остался. Он пошел на сеновал и залез на самый верх, закопался в сене. Его привычки вольного орка не давали насладиться простынями и кроватями. Нюхать запах отхожего ведра он не горел желанием. Гораздо ближе был ему запах сена и животных. Довольно закрыв глаза, он провалился в дремоту.

Разбудил его тихий разговор. Говорили двое, и разговор вели о нем. Фома насторожился.

— Круц, — услышал он знакомый голос, — когда завтра приедем на постоялый двор, там должны быть патрули дорожной стражи. Село большое, и они там будут обязательно. Ты подойдешь к их старшему и скажешь, что для них есть важная информация. Пусть он выйдет на крыльцо. Я там его встречу. — Голос принадлежал приказчику Прохору.

— Зачем?.. Не хочу я со стражами связываться…

— Дурень, надо про орка сообщить.

— А чё о нем сообщать, он сам на виду…

— Дурень, ты и есть дурень. За него награду дают, я тебе, как получу ее, золотой илир дам. Понял.

— Золотой илир? А… А что я им скажу?

— Скажешь, что на крыльце ждет человек с важной информацией.

— А если стражи не будет?

— Ну а если не будет, ничего не скажешь. Только смотри не проболтайся, а то награду не получим.

— Не сумлевайтесь, господин приказчик, все сделаю, как надо. Когда Круц вас подводил? Во-от… и я говорю, не было такого.

Голоса смолкли, скрипнула воротина сеновала, и стало тихо.

«Не унимается Прохор», — беззлобно подумал Фома.

Через пару рисок послышался вздох и шорох. Кто-то лез к нему наверх. Прополз, шурша сеном, и Фома увидел силуэт человека. Тот уселся к нему спиной и что-то под нос себе бормотал. Фома протянул руку и, недолго думая, надавил на затылок сидящему, выпустил энергию через палец. Человек захрипел и кулем упал набок.

«Теперь он так пролежит дня три, не меньше», — усмехнулся Фома.

Утром он первым пришел в зал и сел за стол. Спокойно сидел, неспешно поглощая пищу, и видел, как суетились обозные, ища кого-то, ругаясь при этом и крича на весь двор:

— Круц! Старый пьяница! Где ты спрятался?

Поиски продолжались долго, но наконец приказчик догадался послать охрану поискать на сеновале. Оттуда притащили обездвиженного Круца. Мужик тяжело дышал, и все видели, что он парализован. Подошел и Фома, остановился рядом с купцом. Тот с кривой злой усмешкой смотрел на ездового. Повернулся к Фоме и в сердцах сплюнул:

— Опять какой-то дряни напился, дурень. Придется оставить его здесь, оклемается — догонит. А не догонит — без жалованья оставлю, — потом хмуро посмотрел на охранников. — Чего встали? Тащите его на постоялый двор. Пусть там отлеживается. А ты, Прохор, — купец погрозил пальцем бледному приказчику, — плохо за людьми следишь! Оставь плату за него хозяину суток за… так скажем… четверо… не больше.

После начала движения ближе к полудню к Фоме как бы невзначай подъехал приказчик:

— Ты с нами уже третий день, а я не знаю, как тебя зовут, — сказал он.

Фома кинул на него равнодушный взгляд и отвернулся.

— Зови меня Клыкастый, человек.

— Клыкастый, — хмыкнул Прохор. — Это не имя, это кличка, как у бандитов. — Он испытующе глянул на орка.

Фома посмотрел на приказчика.

— Если ты узнаешь мое имя, мне придется тебя убить, человек.

Прохор от таких слов даже вздрогнул и придержал лошадь. Потом вновь поравнялся с орком.

— Почему это сразу убить? — спросил он.

— Потому что тот, кто знает имя орка, тот или друг, или родственник. Они не могут навредить. Ты мне не друг и не родственник, а зная мое настоящее имя, можешь навести порчу. Вот почему. Мы, орки, чужакам своих имен не открываем.

— Вот как? — удивился приказчик. — Интересные у вас обычаи. Дикарские, можно сказать. Все это оттого, что вы, орки, очень суеверные. Ну как знание имени можно использовать во вред? Это все полный бред и ерунда.

— Хочешь проверить? — усмехнулся Фома.

— Что проверить? — не понял его приказчик.

— Скажи мне свое имя, и я наведу на тебя порчу.

— Имя? — Прохор ухватил в страхе свою седую бороду. — Порчу?

Он притормозил лошадь и дал возможность Фоме уехать вперед. Поравнявшись с купцом, зашептал:

— Точно тебе, Играм, говорю: он это.

— Ты о ком?

— Об орке. Говорит: «Скажи мне свое имя, и я наведу на тебя порчу». Опа-асный тип!