В отличие от науки о еврействе, традиции петербургских обществ, развивавших еврейскую литературу, музыку и искусство, были вскоре прерваны. Еврейская периодическая печать прекратилась в первое же пятилетие после революции. Русско-еврейская литература почти исчезла, уступив место произведениям, рассчитанным на широкого читателя. Выдающихся писателей-идишистов так и не появилось. Творчество на иврите сперва угасло, однако к середине 20-х возродилось усилиями маленькой группы молодых приезжих литераторов во главе с Хаимом Ленским. Кружок ивритских писателей просуществовал около десяти лет, но из-за невозможности печататься в России их творчество так и осталось неизвестным даже большинству той части ленинградской интеллигенции, которая могла бы его оценить. Десоциализированные, непонятные и преследуемые Ленский и его друзья остались на периферии еврейской жизни Ленинграда. В то же время вклад таких фигур, как Ленский, Цинберг и Равребе, в мировую еврейскую литературу и науку был ощутимым.

Большинство еврейских композиторов и художников покинули Ленинград или оставили национальную тематику. Из тех, кто продолжал трудиться в этой области, выделялись трое — художник Соломон Юдовин, композитор Моше Мильнер и музыкальный фольклорист Зиновий Киссельгоф, причем Мильнер и Киссельгоф оставались активными и в 30-х, сохраняя контакт с еврейской аудиторией.

Стремление петроградской общественности иметь свой собственный еврейский театр, а также финансовая поддержка государства позволили в 1919 —1920 гг. основать две подававшие надежды театральные студии — Грановского и Кугеля. Однако вскоре правительство стало концентрировать культурную жизнь в новой столице, туда был переведен театр Грановского, а студия Кугеля лишилась финансирования. В Ленинграде же, где власти не желали вкладывать значительные средства в развитие культуры на идише, театру не суждено было выжить.

В связи с резким оскудением еврейской культурной жизни к началу 30-х возросла культурная роль Еврейского дома просвещения им. Я.Свердлова, бывшего прежде лишь рупором коммунистической пропаганды на языке идиш. Руководство Клуба, ощутив особенность своего положения и усиливающуюся неприязнь партии к национальным культурам, делало попытки отдалить неизбежный крах этого последнего очага еврейской жизни и легального места собраний ленинградских евреев. Однако нерешительные протесты не могли остановить неминуемой ликвидации Евдомпросвета в начале 1938 г.

Круг любителей еврейской культуры в Ленинграде, довольно широкий в первые послереволюционные годы, впоследствии сильно сузился. В нем выделялась группа старой русскоязычной интеллигенции, насчитывавшая порядка двух сотен человек и концентрировавшаяся вокруг ОПЕ и ЕИЭО, их библиотеки и музея. Публика попроще, состоявшая из говоривших на идише недавних выходцев из местечек, посещала культурные мероприятия Евдомпросвета, Клуба им. Борохова, а также спектакли иногородних театральных трупп. Однако и доля евреев, воспринимавших идишистскую советскую культуру, неуклонно падала. Подавляющее их большинство все более абсорбировалось в доминирующую русскую культурную среду.

Последним культурным событием еврейской жизни Ленинграда стала выставка «Евреи в царской России и в СССР», устроенная в 1939 г. в Государственным музее этнографии. Выставка, включавшая в основном, конфискованное имущество закрытых еврейских организаций, по замыслу устроителей должна была продемонстрировать ленинградским евреям превосходство социалистического образа жизни, хотя к тому времени у них не осталось никакой возможности национального самовыражения.

История еврейского населения крупных российских городов представляет большой интерес, так как в послереволюционное двадцатилетие оно более других подверглось процессам модернизации, аккультурации, урбанизации и советизации, и позднее, после второй мировой войны, составило значительную часть еврейства СССР, определив его облик на годы вперед. Эти процессы можно проследить на примере евреев Петрограда-Ленинграда, которые по своим характеристикам более всего напоминали московских евреев и, до некоторой степени, евреев Харькова, также находившегося вне «черты оседлости» и являвшегося до 1934 г. столицей Украины.

Будучи жителями столицы Российской империи, петроградские евреи оказались в самой гуще революционных событий 1917 г. Они безоговорочно поддержали Февральскую революцию. Мнения разделились лишь в вопросе о степени участия в новых органах власти. Если либералы предпочитали держаться в тени и не спешили занимать посты во Временном правительстве, чтобы не провоцировать антисемитизм, то социалисты с самого начала активно участвовали в работе Петроградского совета. В этот период еврейские общественные деятели столицы подали пример другим городам в деле строительства национально-демократической общины, которой, по их замыслу, предстояло заменить религиозную и стать фундаментом еврейской национальной экстерриториальной автономии. В процессе общинного строительства и подготовки Всероссийского еврейского съезда в Петрограде, как и в Москве и других российских городах, росло влияние сионистов.

Петроградская община, еврейские партии и еврейская пресса решительно выступили против захвата власти большевиками. Практически никто из старожилов не присоединился к путчистам. Октябрьский переворот совершался руками приезжих революционеров. Похожая ситуация наблюдалась и в других городах внутренней России, где советская власть, по словам Ленина, удержалась благодаря поддержке радикально настроенных еврейских беженцев.

Разруха и лишения гражданской войны, от которой Петроград пострадал больше любого другого не переходившего из рук в руки города, привели к массовому бегству его жителей и частичному параличу еврейских общественных организаций. Однако слой национальной интеллигенции, несмотря на эмиграцию, полностью не иссяк, что сказалось на характере еврейской жизни в последующий период.

К началу второй мировой войны в четырех советских городах — Москве, Киеве, Одессе и Ленинграде — еврейское население превышало 200 тысяч человек. Так же, как и в Москве, между 1917 и 1939 гг. численность ленинградских евреев выросла более чем в четыре раза (в то время как в Киеве она увеличилась в 2,6 раза, в Харькове более чем в два раза, в Одессе и Днепропетровске — менее чем в полтора раза, в Минске — почти не изменилась). Несмотря на быстрый рост своей численности, евреи Ленинграда и Москвы не составляли значительной части населения этих городов. Если в 1939 г. 15,6% харьковчан, 22,7% киевлян, 29,7% минчан и 33,3% одесситов были евреями, то в Москве и Ленинграде доля евреев лишь немного превышала 6%. Внутригородское расселение евреев в этих двух городах было более дисперсным, чем, скажем, в Киеве, где под влиянием дореволюционного ограничительного законодательства сложились традиционные еврейские кварталы. Указанные обстоятельства повлияли на то, что несмотря на постоянный приток провинциальных евреев ленинградцы и москвичи к 1939 г. сильно аккультурировались, демонстрируя высокий процент смешанных браков (в Ленинграде — 36% против менее чем 5% в тогдашних США) и низкий уровень владения языком идиш — 21% в Москве, 20% в Ленинграде по сравнению с 40% в среднем по СССР, 41% в Киеве, 36% в Одессе.

Причины миграции евреев западных губерний в Москву и Ленинград, усилившейся в 1920-е, были также сходны. Большая их часть стремилась как можно быстрее интегрироваться в советскую систему в благоприятных условиях индустриально-культурного центра, другие надеялись использовать открывшиеся возможности НЭПа для восстановления своей экономической независимости от государства. Первые хлынули в советские учреждения, вузы и техникумы, на государственные предприятия. Вторые по политическим, религиозным и социальным причинам предпочли традиционно еврейский спектр занятий — частную торговлю и предпринимательство, кустарное производство. В процессе ликвидации НЭПа, когда, как и во время военного коммунизма, у евреев не осталось альтернативы, их интеграция в советскую жизнь ускорилась.