НЭП означал полную ревизию принципов «военного коммунизма». Его исходным пунктом стала замена практики изъятия всего имеющегося у крестьян хлеба (продразверстка) на обложение продовольственным налогом, весьма тяжелым, но все же позволявшим крестьянину распоряжаться оставшимся хлебом по своему усмотрению. Вновь была разрешена частная торговля. В политической сфере первым результатом новой политики было облегчение эмиграционных правил. Чудовищный голод, разразившийся на Украине и в Поволжье в 1921—1922 гг., заставил обратиться за помощью к Западу, что, в свою очередь, способствовало внутренней либерализации, в частности, и в сфере еврейской жизни.

Первым начало подниматься сельское хозяйство, затем — мелкая промышленность в аграрных районах. Легкая промышленность оправилась к лету 1922 г. и расширила производство к середине 1923 г. Тяжелая промышленность и транспорт, остававшиеся на госбюджете, были еще в глубоком упадке. В начале 1923 г. едва не прикрыли «за нерентабельностью» Путиловский завод, который сохранился только благодаря нажиму Зиновьева. Возродившаяся частная торговля быстро вытесняла кооперативную и государственную: 58% всей розничной торговли в 1923 —1924 гг. находилось в частных руках.

С введением НЭПа население стало возвращаться в Петроград, жизнь здесь постепенно налаживалась. Вместе с бывшими петербуржцами в город начали перебираться жители разоренных и погромленных местечек. Одновременно продолжался выезд за границу поляков, финнов, немцев, прибалтов и евреев. Часть из них были реэвакуировавшимися беженцами. Другие бежали от большевиков, используя факт своего рождения на территориях вновь образовавшихся государств или этнической принадлежности к их народам.

Эмиграция «западных» национальностей привела к резкому падению их численности в Петрограде, в то время как выезд евреев с избытком восполнялся внутренней иммиграцией. За три послевоенных года число евреев в Петрограде (с 1924 г. — Ленинград) превысило дооктябрьский уровень и достигло по переписи 1923 г. 52 373 человек, или 4,9% всего населения города. В результате евреи по численности выдвинулись на первое место среди нацменьшинств, но и русское большинство в Петрограде увеличилось. Перепись 17 декабря 1926 г. Выявила 84 503 евреев, причем их доля в населении города достигла 5,2%. За евреями шли поляки (2,1%) и немцы (1,2%). Русские составляли 86,2%.

По крайней мере три четверти еврейского населения Ленинградской области проживали в самом Ленинграде и его ближайших окрестностях. Значительное еврейское население было еще только в Псковской губернии Ленинградской области (23,2 тыс. евреев), так как до 1929 г. в нее входила часть бывшей Витебской губернии, в том числе Невель и Велиж. Торопец и Великие Луки находились вне бывшей «черты оседлости», но издавна имели солидные еврейские общины.

Можно предположить, что среди переезжавших в Петроград евреев выходцы из Белоруссии составляли значительную, если не большую, часть. Во-первых, выезд евреев из Белоруссии в крупные промышленные центры РСФСР по своей интенсивности существенно превосходил поток украинских евреев. Во-вторых, притягивало в Петроград прямое железнодорожное сообщение с Белоруссией. Например, в 1927—1929 гг. местечко Чечерск Могилевской области покинуло более 200 еврейских юношей и девушек, из которых 150 в 1929 г. оказалось в Ленинграде. Кроме того, именно жители Белоруссии вероятнее могли иметь в Петрограде устроенных родственников, так как в довоенной петроградской еврейской колонии преобладали выходцы именно оттуда.

По-видимому, евреи мигрировали в Ленинград также из близлежащих великорусских Новгородской, Вологодской и Ярославской губерний, которые входили в его традиционную зону притяжения и где евреи появились сравнительно недавно, как беженцы. На такое предположение наводит факт уменьшения численности евреев в названных губерниях между 1923 и 1926 гг.

Провинциальные евреи двинулись в Ленинград и Москву в надежде включиться там в стремительно развивающуюся торговлю, предпринимательство и в кустарное производство. Наличие многочисленных учебных заведений в этих крупнейших центрах страны особенно притягивало туда еврейскую молодежь.

В связи с либерализацией и экономическим возрождением оживилась и еврейская жизнь Ленинграда, в которую оказалась вовлеченной и часть новоприбывших. В 1922 —1923 гг. возобновили свою деятельность некоторые старые организации — Общество распространения просвещения среди евреев в России (ОПЕ), Еврейское историко-этнографическое общество (ЕИЭО), Еврейский комитет помощи (ЛЕКОПО). Налаживался учебный процесс в открытом в 1919 г. Еврейском университете. Одна за другой открывались новые синагоги. Снова стали появляться отдельные религиозные издания и научные публикации о еврействе. Образование в 1925 г. Ленинградской еврейской религиозной общины (ЛЕРО) знаменовало попытку возрождения общинной организации с широкими полномочиями. Однако, в отличие от дореволюционного периода, всей этой активности, как правило, не удавалось распространиться за пределы Ленинграда, да и в городе она охватывала небольшой, наименее склонный к советизации слой евреев.

В 1924 —1925 гг. появились первые признаки вытеснения частной торговли. С этого момента независимый ремесленник, лишенный источников сырья и не объединенный в артель, был обречен. В то же время восстанавливавшиеся фабрики и заводы Ленинграда обещали жителям бывшей «черты оседлости» работу. В местечках было известно, что ленинградцы получают самую высокую, после москвичей, зарплату в стране. В 1926 г. процент работающих среди евреев Ленинграда (51,4%) в полтора раза превышал занятость в Белоруссии и на Украине.

В 1927 г. партией был взят курс на ликвидацию НЭПа, и на головы «лишенцев» посыпались правовые ограничения. «Лишенцев» не брали на работу, не регистрировали на бирже труда, им не платили пособие по безработице. Их семьи лишались права на медицинскую помощь, а дети исключались из школ и не принимались в вузы. Чтобы вырваться из «заколдованного круга», несчастные были вынуждены уезжать в большие города, где имелся шанс скрыть «запятнанное» социальное прошлое или устроиться рабочим на фабрику и таким образом вернуть себе права.

Сходные стимулы к переезду имели сионисты, преследование которых усилилось с середины 20-х, а также верующие — из-за ни на минуту не прекращавшегося нажима на религию, который особенно возрос с началом «великого перелома». В Ленинграде и тем и другим было легче, чем в местечке, затеряться, ускользнуть от репрессий и даже продолжать подпольную политическую или религиозную деятельность.

Изгнание Зиновьева и его сторонников с руководящих постов в городе и назначение Кирова первым секретарем Ленинградского губкома партии (1926) означало дальнейшую провинциализацию Ленинграда, снизило его статус в глазах потенциальных мигрантов и на 2-3 года замедлило скорость иммиграции. Но в конце 20-х численность ленинградской еврейской колонии вновь резко увеличилась за счет притока потерявших средства к существованию «лишенцев». Их устройство облегчалось тем, что в Ленинграде была ликвидирована безработица: предприятия набирали новых рабочих, а разбухавшие в результате усилившейся бюрократизации штаты учреждений нуждались в дополнительных служащих. За годы первой «пятилетки» количество евреев в городе увеличилось вдвое (до 186 тыс.), а их доля во всем населении выросла до беспрецедентных 6,7%.

Миграционные процессы существенно повлияли на состав еврейского населения Ленинграда, которое постепенно теряло специфические «старопетербургские» черты и приближалось к среднесоветскому. К концу 1926 г. 76,5% ленинградских евреев были пришлыми, то есть родившимися не в Ленинграде. Меньше половины проживавших в городе евреев родились в нем или приехали сюда до 1918 г. Если предположить, что убыль старых петербуржцев произошла прежде всего за счет обеспеченных и образованных слоев, то ясно, насколько драматически изменился социальный состав еврейского населения Ленинграда уже в первое десятилетие после Октябрьского переворота.