Процессом над бывшими халуцим и поалей-ционовцами в конце 30-х завершился разгром еврейского национального движения города, занимавшего до Октябрьского переворота центральное место на еврейской политической карте страны. Вскоре после переворота, в связи с потерей столичного статуса и бедствиями, обрушившимися на город, петроградское еврейство лишилось своей лидирующей роли. Однако с наступлением НЭПа и оживлением жизни в Петрограде маятник качнулся в обратную сторону. Правда, возродилось только сионистское движение. Как главный центр еврейского студенчества, город стал удобным полем деятельности для организации Хехавер. Промышленная база предприятий Ленинграда привлекала Хехалуц, стремившийся подготовить профессиональных рабочих для Палестины. После разгрома подпольного Бюро СО в Москве его ЦК вернулся в Ленинград. Окончательный отказ властей от диалога с сионистами и принятие им в 1926 г. курса на искоренение остатков сионистского движения обесценили роль московских ходатаев. Только официально разрешенные Классовый Хехалуц и ЕКРП (Поалей Цион) сохранили в Москве свои ЦК. В Ленинграде в середине 20-х находились руководящие органы нескольких подпольных сионистских организаций, отделения других организаций проявляли здесь заметную активность. Тем не менее суммарная численность сионистов всех направлений в период максимального подъема движения не превышала нескольких сот человек, а вместе с сочувствующими — нескольких тысяч. Ленинградскую молодежь увлекали новые идеи строительства социализма, а старшее поколение предпочитало сионизму религиозную жизнь.

Община, как религиозно-социальный институт, играла огромную роль в жизни еврейского народа в диаспоре. С одной стороны, исполнение многих заповедей иудаизма (например, чтение определенных молитв) возможно только в коллективе; с другой — община, принимая на себя функции отсутствовавших у евреев государственных институтов, позволяла евреям не только обеспечивать религиозные потребности, но и поддерживать образование, осуществлять социальную взаимопомощь, коллективно противостоять дискриминации и антисемитизму. В позднее средневековье в некоторых европейских странах (напр., в Польше) община стала основой широкой (включавшей фискальные и даже судебные функции) национально-религиозной автономии. Во главе общины стояли обычно наиболее богатые ее члены, представлявшие интересы евреев перед властями.

Русское правительство видело в общине оплот корпоративности евреев и основное препятствие к их ассимиляции в русское общество. Поэтому права еврейских общин неуклонно урезались. Авторитет общин подрывался и изнутри — усилиями просвещенцев, злоупотреблениями олигархических правлений, а также вследствие модернизации окружающего общества, в котором постепенно укреплялась правовая независимость личности. Хотя в 1844 г. Николай I официально упразднил общины, они и их традиционные учреждения (благотворительные общества, религиозные учебные заведения, похоронные братства и т. п.) продолжали существовать в «черте оседлости» в тех или иных формах. Вместе с тем правительство решительно препятствовало образованию традиционных общин в новых еврейских центрах, которые в пореформенное время стали вырастать за «чертой оседлости».

Давая 12 февраля 1865 г. разрешение учредить Хозяйственное правление при Петербургской (купеческой) молельне, Комитет министров ограничил круг его деятельности только хозяйственными делами, исключив духовные. В 1868 г. статус Петербургской молельни был законодательно объявлен стандартом для образования новых молелен и хозяйственных правлений при них вне «черты оседлости». В 1870 г. было образовано единое Правление еврейской общины города, однако правительство не признало за ним роль центрального органа, что не позволило формально принять устав общины. Введенные в 1876 г. вместо устава «Временные правила» разрешили избирать Хозяйственное правление (не общины, а молельни) и Ревизионную комиссию только лицам, уплачивавшим членский взнос 25 руб. в год. Создавшееся положение утвердила инструкция Министерства внутренних дел 1877 г., ставшая юридической основой существования «Петербургской (Петроградской) общины» (термин, употреблявшийся неформально для обозначения прихожан Купеческой молельни, а с 1893 г. — Большой Хоральной синагоги, плативших взнос) вплоть до 1917 г.

Законы, ограничивавшие проживание евреев в столице, а также высокий годовой взнос, установленный в общине Хоральной синагоги, во многом определили повышенный социальный статус ее членов и элитарный характер ее Хозяйственного правления, возглавлявшегося до 1910 г. династией баронов Гинцбургов, а затем банкиром Марком Варшавским.

Указанные причины, а также аккультурация и индифферентность к религии многих евреев-петербуржцев привели к тому, что в предреволюционный 1916 г. лишь немногим более 500 человек уплачивали взнос и были полноправными членами синагогальной общины. Членство в ней было скорее показателем социального положения, а не вопросом веры, вследствие чего среди ее членов и даже лидеров попадались мало- и нерелигиозные люди, жившие вдали от синагоги и временами ездившие туда по субботам. Кроме того, в городе существовало несколько мелких синагог и молелен, располагавшихся обычно в квартирах многоквартирных домов и при некоторых еврейских учреждениях (богадельня, сиротский дом). Обычно они имели собственные хозяйственные правления, формально независимые от Правления Хоральной синагоги, но фактически находившиеся под его протекцией и даже пополнявшие его бюджет.

Правлению и раввинам Хоральной синагоги, вопреки специфическому статусу ее общины, было проще других выступать перед властями от имени всего русского еврейства. И они делали это всегда, касалось ли дело ужесточения законов о евреях, кровавых наветов или запретов на исполнение религиозных обрядов. Престиж общины, ее раввинов и ее Хозяйственного правления в глазах правительства был весьма высок.

Доходы общины состояли на треть из членских взносов и на две трети из добровольных пожертвований отдельных лиц, кружечного сбора и поступлений за исполнение религиозных обрядов. Велика была роль крупных разовых пожертвований. Это придавало богатым прихожанам больший вес в общинной жизни.

Выступая от имени всех евреев России, Правление общины, будучи олигархическим учреждением, фактически не представляло даже евреев Петрограда. И пока аккультурированная интеллигенция города не интересовалась жизнью общины, видя в ней только религиозный институт, положение не менялось.

Одним из первых пропагандистов национальной демократической общины был Семен Дубнов, провозгласивший возврат к ней в своей программной статье «Автономизм, как основа национальной программы», впервые опубликованной в 1901 г. Дубнов предлагал компенсировать гражданское неравноправие евреев усилением роли секуляризованной общины в жизни народа. В 1909 г. подобная идея была выдвинута на Ковенском совещании еврейских общественных деятелей. Выходивший в Петербурге накануне первой мировой войны Вестник еврейской общины предоставил свои страницы для дискуссии о возможной структуре и функциях демократической общины. Первая же его редакционная статья призывала обратить внимание на состояние общины в момент, когда до равноправия еще очень далеко. Незадолго до 1917 г. взоры интеллигенции устремились к общинным делам. «Несколько таких убежденных интеллигентов вошли в состав членов общины и на общих собраниях настойчиво требовали изменения всего строя ее.

Первым шагом на пути демократизации общины в Петрограде явилось собрание всех ее членов 8 мая 1916 г., на котором после горячих дебатов было решено ходатайствовать перед Министерством внутренних дел о снижении членского взноса с 25 до 3 руб. (размер взноса в районных молельнях) и о расширении юридического статуса общины. Так как другие общины вне «черты» (прежде всего в Москве) были построены по петроградскому образцу, результатов новой инициативы повсеместно ждала либеральная и демократическая интеллигенция. Ходатайство было отклонено властями не без вмешательства, как видно, членов Хозяйственного правления, которое в большинстве своем было против понижения взноса, грозившего им потерей власти. Надежды либералов не оправдались.