Серьезность создавшейся ситуации отразилась в резолюции 1-го Всероссийского съезда Советов, проходившего в столице в июле и призвавшего бороться с погромной агитацией решительным образом. Рост антисемитизма обсуждался и на июльском заседании Межрайонного совещания райсоветов Петрограда. Отреагировала на создавшееся положение и прокуратура. Прокурор петроградской судебной палаты Н.Каринский обратился к министру юстиции с рапортом, где отмечал усиление погромной агитации в войсках, а также на базарах и в других общественных местах Петрограда. Причем агитаторы нередко призывали толпу к убийству конкретных лиц. Прокурор просил Временное правительство издать закон, карающий за призывы к погромам, убийствам, грабежам и подобным тяжким преступлениям. В рапорте отмечалось, что «применять в настоящее время аналогичные царские законы, по существу ограничивавшие свободу слова, не представляется возможным». Косвенным доказательством роста антисемитизма можно считать появление большой статьи Максима Горького, опубликованной в газете Новая жизнь. В ней писатель отверг обвинения против всех евреев «за грехи двух или семерых большевиков» и слегка покривил душой, назвав Ленина «чистокровным русским».

В августе в Петрограде усилилась нехватка продовольствия, так как город был отрезан войной от традиционных поставщиков продуктов (большей части Прибалтики и Белоруссии), а перебои на железной дороге затрудняли снабжение из Центрального черноземного района. Еврейских торговцев все чаще стали обвинять в том, что они умышленно прячут продукты с целью нажиться на дефиците. В записи за 20 сентября Дубнов отмечал: «В хвостах у лавок зловещие разговоры о том, что все зло от жидов, богатеющих от войны и народных бедствий...»

Озлобление толпы привело к нападению прохожих на комиссионера Рербу, когда он разгружал кожи у своего дома на Витебской улице. Вместе с вызванным комиссаром толпа устроила обыск в квартире Рербы, найдя там кофе, печенье, кожи и мешочек с разменной монетой. Рербу арестовали, а толпа, выросшая, по оценке корреспондента, до тысячи человек, избила до полусмерти двух зашедших к нему родственников. Другая же часть толпы тем временем бросилась громить еврейские магазины и была рассеяна только войсками. Обычно власть, если ее представителям случалось оказаться поблизости, пыталась защитить евреев, рассеять толпу, а то и задержать погромщиков. Так, например, когда в районе Сенного рынка толпа задержала груженные мясом подводы (очевидно, еврейские) и раздались призывы к погрому, отряд конной милиции разогнал толпу. На фоне погромных настроений сентябрьское решение Петроградского суда о восстановлении в правах Пинхаса Дашевского, осужденного в 1903 г. за покушение на кишиневского публициста-черносотенца Петра Крушевана, выглядело как демонстративный акт осуждения антисемитизма.

Если в конце июня погром еврейских обувных магазинов на окраине города газета Еврейская жизнь называла еще «погромной агитацией», то к сентябрю термины «погромная агитация» и «погромные настроения» уступили в прессе место простому понятию «погром». О «московских и петроградских погромах» (подчеркнуто мною. — М.Б.) сообщали в сентябре Биржевые ведомости , а октябрьский номер Голоса Бунда, не приводя никаких фактов, утверждал, что погромы уже начались и что будет еще хуже. Другая газета привела рассказ И.Трумпельдора о симптоматичном поступке учеников школы на Забалканском проспекте. Возбужденные разговорами взрослых о том, что надо резать жидов, дети скопили деньги на финку и напали на торговку семечками. Будучи задержаны, школьники не могли понять, что предосудительного они совершили.

Организованная еврейская общественность Петрограда с самого начала предвидела, что развитие революционных событий чревато ростом антисемитских настроений. Многие понимали, что для сдерживания антисемитизма мало пропаганды среди нееврейского населения и призывов о помощи к властям. Чтобы не провоцировать взрыв юдофобства, либералы, а затем и сионисты, призывали самих евреев воздерживаться от чрезмерной активности в революции, особенно на ее крайне левом фланге.

Последовавшая за июньским выступлением большевиков вспышка погромной агитации привела к усилению споров о том, какова допустимая степень участия евреев в революции. В дискуссии, имевшей общероссийское значение, главную роль играли статьи петроградских журналистов. Сионистский орган Тогблат утверждал, что склонные к антисемитизму массы видят в евреях — лидерах общероссийских социалистических партий — агентуру еврейства, в то время как эти деятели лишь знаменуют собой «признаки национального развала». Русские псевдонимы, по утверждению газеты, только увеличивали подозрительность толпы. Тогблат предлагал публично заявить, что представителями еврейских масс могут считаться только лица, получившие мандаты от национальных партий. Выступая на июньском митинге в зале Биржи, Дубнов отказывал еврееям-большевикам в праве называться евреями.

Дискуссия обострилась после попытки июльского путча. 20 июля М.Горький в газетной статье указал на бестактность петроградского журналиста И.Хейсина, насмехавшегося в своем репортаже из Царского Села над болезнью императрицы Александры Федоровны. Писатель советовал евреям проявлять больше морального чутья. В том же духе высказывались и сионисты. 16 июля в Рассвете появилась статья, автор которой объяснял высокую долю евреев среди депутатов Совета тем, что сознательные революционеры, желая избежать подозрений в антисемитизме, выбирают евреев даже на неподходящие для них должности, например, агитировать среди крестьян, которых только раздражают «картавые ораторы». Рассвет требовал, чтобы евреи с чувством ответственности определяли свою степень участия в революции. В том же месяце в крымской газете Ялтинский голос другой петроградский сионист Даниил Пасманик от имени еврейского народа отрекся от тех евреев-революционеров, кто не защищал специфических еврейских интересов. «Выдвижение евреев на передовые посты вредно и для евреев и для России», — утверждал он. На Пасманика обрушился Д.Заславский, обвинивший сионистов в трусости и пресмыкании перед еврейской буржуазией. Спор в прессе о роли евреев в революции продолжался вплоть до октября 1917 г.

Призывы отречься от евреев — большевиков и анархистов — распространялись и анонимно. Так, после июльских событий многие видные еврейские деятели получили по почте листовку, призывавшую их публично проклясть евреев-большевиков, а именно: Нехамкеса-Стеклова, Зиновьева, Троцкого, Луначарского, Блейхмана, Шапиро и Рошаля. Однако ни призывы, ни угрозы не могли подействовать на тех, кто уже давно порвал с еврейством. Тем более что лидеры большевиков в Петрограде не имели (за исключением Рошаля) ни корней, ни связей с местной общиной.

Если один из главных большевистских вождей, Троцкий, мало заботился о последствиях своей деятельности для судеб российского еврейства, то некоторые социалисты-неболыпевики были более тактичны. Так, лидер эсеров заместитель председателя ВЦИК советов Абрам Гоц и член Президиума ВЦИК меньшевик Федор Дан, отклонили, по слухам, возможность войти в состав Временного правительства из опасения вспышки антисемитизма в провинции.

Когда нависла угроза погромов, петроградские сионисты перешли от дискуссий к формированию еврейских отрядов самообороны. Как известно, евреи не имели в царской армии доступа к офицерским чинам. Барон Авраам-Альфред Гинцбург, дослужившийся к январю 1917 г. до поручика, являлся редким исключением. После снятия ограничений на прием евреев в военные училища и на производство в офицеры, а также в связи с выдвижением многих евреев в советы солдатских депутатов, формальный и неформальный статус евреев в армии резко повысился. Это, наряду с неудачами на фронте, вызвало антисемитскую реакцию среди солдат и офицеров и, в ответ, рост национального самосознания солдат-евреев, усиленного примером других нацменьшинств в армии — украинцев, латышей, крымских татар, приступивших к организации своих национальных частей. Образованный в июне по инициативе сионистов Петроградский союз евреев-воинов под почетным председательством доктора Самуила Грузенберга, брата известного адвоката, вначале имел целью создание еврейских отрядов не только и не столько для самообороны, сколько для формирования еврейской армии на Кавказе, которая смогла бы в ходе войны участвовать в освобождении Палестины. В этом, в принципе, и состояла изначальная цель приезда в Россию И.Трумпельдора, и именно это штабс-капитан Загоровский предложил Военному министерству в июне. Лозунгами еврейских отрядов должны были стать: «За свободную Россию», «За единую демократию», «За независимую Палестину». Постепенно, однако, затея с кавказским фронтом отодвинулась на задний план, в то время как задача борьбы с погромами все более актуализировалась.