В соответствии с декретом 23 января Совету Петроградской общины пришлось образовать отдельное религиозное общество из 20 членов Совета и представителей синагог («двадцатку») для принятия от государства в безвозмездное пользование городских синагог и молелен. Однако формальное образование «двадцатки» не означало пока ни роспуска Общинного совета, ни ограничения его функций религиозной сферой. На заседании 17 марта было избрано Исполнительное бюро Совета с сионистским большинством под председательством Залкинда, назначены комиссии по религиозным делам, общественному призрению, здравоохранению, экономическим вопросам, культуре и просвещению. Совет призвал синагоги и молельни к самообложению, чтобы увеличить жалованье раввинам, оказавшимся в тяжелом материальном положении вследствие роста цен. На заседании Совета раввин Айзенштадт докладывал о перспективах снабжения евреев Петрограда мацой на Песах. В тесном контакте с общиной продолжали работать и общественные организации ЕКОПО, ОЗЕ, ОРТ. Когда Еврейскому историко-этнографическому обществу оказалось не под силу выпустить очередной номер Еврейской старины из-за немыслимо вздорожавших типографских услуг, Совет Петроградской общины совместно с Советом общины Москвы взяли на себя основные расходы по публикации сборника. На очередном заседании 24 марта Совет общины принял декларацию протеста против бесчеловечного обращения Румынии с евреями Бессарабии, хотя значение этого акта, не подкрепленного политическим влиянием, имело лишь моральный характер.

Функционирование Совета общины затруднялось как прямым вмешательством в его дела властей (в частности, Евкома), так и отъездом из Петрограда многих его членов. Некоторые же из тех, кто оставался в городе, не посещали заседания Совета, разуверившись в его эффективности. Так, например, представлявший Фолкспартей С.Дубнов не явился ни на первое, ни на последующие заседания, а потом (15 марта) вообще вышел из Совета общины, сославшись на необходимость завершения «научно-литературного труда». Из-за отсутствия кворума в октябре-ноябре Совет не собирался полтора месяца. Кризис удалось преодолеть только после кооптации в состав Совета общины новых членов из числа кандидатов.

Продовольственный кризис в послеоктябрьском Петрограде был вдвойне тяжел для религиозных евреев из-за непосильной дороговизны кошерной пищи (см. Гл. 1.2). Например, маца официально стоила всего на треть дешевле, чем кетовая икра. Журналист Рассвета в 1918 г. отмечал:

Печальный был «сейдер " в этом году. Мацы не было, и ее заменила какая-то черная лепешка, настоящий «хлеб бедности»... Вина вовсе не было, и в бокалах блестела какая-то шипучая красная вода, довольно кислая и безвкусная... скудный ужин из горохового супа и сухих овощей составлял весь праздничный пир в память великого освобождения, комната была погружена в полумрак за отсутствием электричества и вследствие скверного качества приобретенных за безумную цену свечей!.

К материальной скудости пасхального ужина добавлялось и ощущение вернувшегося рабства.

Однако к Песаху 1919 г. евреи смогли подготовиться лучше, чем в предыдущем году. Будучи зависимым от поддержки еврейских служащих в критический для советской власти период, правительство приняло меры по обеспечению верующих мацой. Уже 11 января Наркомат продовольствия разослал по губерниям циркулярные телеграммы, в которых местным властям предписывалось собрать с общин сведения о потребном для выпечки мацы количестве муки или зерна из расчета установленного хлебного пайка на восьмидневный срок. Продорганам предлагалось снять желающих с учета по снабжению хлебом на период Песаха, заменив их паек зерном или мукой. О порядке выдачи муки на мацу в феврале информировала Петроградская правда, сообщая адреса шести синагог и одной еврейской столовой, в которых собирались данные о нуждающихся в маце. Петроградской общине было выдано на восемь дней 3700 пудов (около 60 тонн) пшеничной сеянной муки исходя из нормы первой (высшей!) категории хлеба, независимо от категорий карточек отдельных прихожан. При этом было учтено, что при выпечке мацы получается 20% упека, а при выпечке хлеба — 40% припека. Выделенного фонда муки должно было хватить для выдачи каждому еврею города, включая детей и неверующих, по крайней мере полутора килограмма мацы. Такая подчеркнутая «забота» о евреях вызвала усиление антисемитских настроений и возмущенные письма в газету. Петроградская правда объяснила механику подсчета еврейского пайка и добавила, что тех, кто ведет погромную пропаганду, убеждать нечего: их надо беспощадно уничтожать.

Уступка в случае с мацой, конечно, не означала компромисса властей в вопросе об экстерриториальной национальной автономии, которую воплощали демократические общины. Вскоре, в июне, общинные советы были распущены по всей стране, включая Петроград.

Ликвидация демократической общины означала в некотором смысле возврат к положению, существовавшему до 1917 г., когда функции синагогального Правления были ограничены только религиозными делами. Светская общественная жизнь вновь оказалась за порогом синагоги, управление которой перешло к «двадцатке», существовавшей до середины 1919 г. лишь формально, в тени Общинного совета. На самом деле у «двадцатки» было даже меньше прав, чем у дореволюционного Хозяйственного правления, которое, по крайней мере, владело зданием синагоги и могло, скажем, организовывать религиозное обучение детей. Требовалось время, чтобы верующие приспособились к существованию в условиях бесправного статуса общины и постоянного вмешательства в ее дела партийных и советских органов.

Вместе с волной еврейских беженцев из провинции в Петроград переехало много провинциальных раввинов. Некоторые из них бежали из районов военных действий, другие покинули свои родные города и местечки из-за притеснений новых властей. По словам журналиста-эмигранта Бенциона Каца (1875 —1958), посетившего Петроград в 1922 г., одно время здесь было больше раввинов, чем в крупных городах бывшей «черты оседлости». Так, например, в 1919 г. война выгнала из Луги (уездный центр Петроградской губ.) местного раввина Хенаха Эткина, земляка Каценеленбогена. Эткин приехал в Петроград с двумя козами, которые в голодное время обеспечивали его кошерным молоком.

Многие из приехавших раввинов концентрировались вокруг Большой Хоральной синагоги, создавая определенную конкуренцию авторитету Каценеленбогена. Так, например, пребывание в Петербурге в 1914 —1924 гг. известного хабадского раввина из Двинска Йосефа Розина (Рогачевер, 1858 —1936), усилило хасидскую часть Петроградской общины. Однако Каценеленбоген, избегая конфликтов и не стремясь к безусловному доминированию над остальными раввинами, сумел сохранить за собой решающее слово в вопросах синагогальной жизни. В частности, когда в 1921 г. Правление общины решило пригласить в синагогу смешанный хор (мужчин и женщин) для пения в осенние праздники, раввин расценил эту идею как осквернение святости. Он напомнил Правлению, что Петроградская община — традиционная, а не реформистская, и предупредил, что если решение о женщинах-хористках пройдет, то в синагогу вообще нельзя будет ходить. Правление вынуждено было отменить женское пение, хотя из-за этого в праздники было продано гораздо меньше синагогальных мест, чем предполагалось, что привело к финансовым убыткам.

Борьба с еврейскими религиозными организациями не была предметом особого внимания Петроградского совета рабочих депутатов, обеспокоенного в большей степени оппозицией православной церкви, которую коммунисты считали контрреволюционной организацией с момента объявления анафемы советской власти патриархом Тихоном (январь 1918 г). Возможно, что такой политике властей способствовало и нежелание прослыть антисемитами. В ответ на возмущенные письма читателей о том, что все антирелигиозные лекции направлены против православия, а иудаизм не критикуется, Петроградская правда в октябре 1921 г. объясняла: коль скоро публика в основном православная, то в лекциях затрагивается наиболее понятная ей тема, однако, соглашался журналист, хотя бы в общих чертах следует касаться и других религии.