Решение вопроса об ИВЕЗе и его бюджете затянулось в связи с одновременным утверждением сметы на учреждение конкурента — Института еврейской филологии, истории и литературы в Москве. Между тем положение стало критическим, так как с мая 1920 г. государственные средства в ИВЕЗ не поступали, а частные пожертвования резко сократились с того момента, как стало известно, что институт переходит к государству. Комиссар П.Лейтман три раза ездил в Москву, пытаясь сдвинуть дело с мертвой точки и доказать, что в новой столице из-за нехватки ученых и библиотек труднее организовать еврейский вуз, чем в Петрограде. Однако Евсекция переключилась на поддержку нарождавшихся учреждений «пролетарской культуры», таких, как филологическая комиссия Исаака Зарецкого, еврейская кафедра при педагогическом факультете Второго Московского университета и еврейская кафедра Коммунистического университета национальных меньшинств Запада. Таким образом ИВЕЗ на какой-то период de facto снова превратился в общественное учреждение, что обеспечило ему определенную свободу. В частности, в штат лекторов был возвращен Айзенштадт. Однако финансовая база ИВЕЗа оставалась шаткой. Профессора не получали жалования. Студенты были вынуждены и работать, и учиться, что вредило их академическим успехам и заставило ректорат обратиться за помощью к еврейской общественности России и заграницы. Хлопоты привели к получению средств от Джойнта.

С американской помощью дела института пошли лучше, что позволило к 1922 г. повысить требования при приеме студентов. Теперь абитуриенты должны были иметь общее среднее образование и знать один из двух еврейских языков. Из 70 слушателей 35—40 постоянно присутствовали на занятиях, проходивших по вечерам. Основной контингент составляла учащаяся молодежь, сменившая разнородную публику первых лет. Среди студентов имелось несколько христиан. В рамках международной кампании помощи голодающей еврейской интеллигенции России студентам ИВЕЗа отправлялись продовольственные посылки. Кроме обычных занятий профессора университета регулярно устраивали публичные лекции.

Прошло не более года, и власти вновь заинтересовались Институтом высших еврейских знаний, взяв его частично на свой бюджет и решительно вмешавшись в его внутреннюю жизнь. В 1923 г. вместо уехавшего в Берлин Арона Штейнберга Евсекции удалось провести в Правление института бывшего заведующего Евотделом Петрогубнаца Израиля Сосиса, имевшего опыт советизации и ликвидации старых еврейских учреждений. Осенью была устроена «чистка», «в результате которой выкинули порядочное количество белого студенчества». К весне 1924 г. в ИВЕЗе появились партийная и комсомольская ячейки, в которых числилось 4 коммуниста и 25 членов РКСМ. Институт был снова переименован, на этот раз в Институт еврейской истории и литературы (по другим сведениям — в Высшие курсы еврейского языка, литературы и культуры). Весной группу его слушателей возили в Москву на практику (фактически на промывку мозгов) на еврейскую кафедру Коммунистического университета нацменьшинств Запада. На лето планировалась этнографическая экспедиция на Украину. Можно предположить, что были предприняты и дальнейшие шаги по советизации института. Вместо И.Сосиса и С.Гинзбурга в его Правление вошли новые лица. Только Лозинский все еще оставался на ректорской должности. В 1925 г. Евсекция победно сообщала в Ленгубком ВКП(б): «Еврейский институт — наш — реорганизованная педагогика, политпросвет, работа». В том же году в рамках кампании «по упорядочиванию сети ленинградских вузов» ИВЕЗ был закрыт. Три его профессора — Лозинский, Красный-Ддмони и Марголин — обращались в ЦИК СССР с предложением открыть в Ленинграде вместо закрытого вуза Всесоюзный еврейский исследовательский институт, однако эта инициатива не принесла плодов. Двое лекторов — Маркой и Равребе — нашли преподавательскую работу на еврейской кафедре в университете Минска. Остальным пришлось удовлетвориться безвозмездной работой при ЕИЭО или вообще оставить область еврейских знаний. Про-существовавший шесть лет ИВЕЗ окончила лишь незначительная часть еврейской молодежи Ленинграда. В основном же она стремилась поручить не еврейское, а общее высшее образование, обещавшее успешную адаптацию в новом обществе.

Еврейское отделение рабфака ЛГУ, созданное в год закрытия ИВЕЗа, помогло десяткам молодых людей преодолеть как социальный, так и образовательно-культурный барьер при поступлении в вузы. Отделение было одним из последних учебных заведений в городе, где состав учащихся и язык преподавания были еврейскими.

Рабфаки (рабочие факультеты) были созданы при университетах и вузах в 1919-1920 гг. для образования верного советской власти слоя студенчества. Сюда принимались рабочие, члены профсоюзов, проработавшие на предприятии рабочими не менее двух лет, крестьяне, «не эксплуатировавшие чужого труда», а из лиц нефизического труда только члены РКП(б) или члены комсомола со стажем не менее трех лет. Образовательный ценз первые годы был минимальным. Поступающие должны были бегло читать и знать четыре действия арифметики. Обучение длилось два года. Выпускникам рабфаков гарантировался прием без экзаменов в вузы, где отводимая для них квота росла из года в год. Тем не менее из-за чрезвычайно низкого общеобразовательного уровня рабфаковцев большинство из них отсеивалось еще до поступления в институт. До 1922 г. число рабфаковцев, распределенных по вузам, оставалось незначительным, а их влияние среди студентов ничтожным. Старое студенчество отнеслось к организации рабфака с презрением: «Шуму много, толку нет. То рабочий факультет». В марте 1922 г. сходка студентов Петроградского университета постановила не допускать рабфаковцев в студенческие организации. Если верить Петроградской правде, это решение было вызвано не только политическими, но и антисемитскими мотивами.

Евреи, разумеется, были не только среди рабфаковцев, но и среди «белоподкладочников», и они, случалось, боролись за права старого студенчества. Так, осенью 1922 г. на собрании студентов университета по выдвижению кандидатов в Петросовет сын раввина Евгений Айзенштадт добивался избрания представителя некоммунистов для «защиты интересов несогласных». Вскоре после этого Айзенштадт публично вызвал на дуэль зарвавшегося большевика, но тот отказался стреляться, заявив, что его жизнь принадлежит партии. Айзенштадту пришлось оставить университет и скрываться от ареста.

Выдвинутый в 1921 г. «классовый принцип» приема (в основном через рабфак) и начавшиеся с 1922 г. «чистки» постепенно привели к качественному изменению состава студентов. В 1923 г. в петроградские вузы было принято 30% рабочих, почти вдвое больше, чем в предыдущем году. Большое число «платных» студентов отсеялось на специально введенном для этого экзамене по политграмоте, на котором от абитуриента требовали выразить свои политические взгляды. В мае 1924 г. в Ленинграде было принято решение об исключении 20% всех студентов по классовому признаку. Прием на следующий учебный год был сокращен вдвое, причем большинство вакантных мест было предоставлено рабфаковцам. Хотя в 1926 г. и были введены приемные экзамены, распространявшиеся также и на выпускников рабфака, политический критерий оставался доминирующим в работе приемных комиссий.

Создалась ситуация, в которой единственной дверью в высшее образование для евреев — детей «лишенцев» оказался рабфак. Для тех, кто недостаточно владел русским языком, при рабфаке Ленинградского университета в 1925 г. было открыто еврейское отделение, где преподавание велось на идише. Еврейские рабфаки появились также в Москве, Минске и Одессе. Наряду с еврейским в Ленинграде были открыты эстонское, латышское и финское отделения рабфака. Рабфак разместился на 10-й линии Васильевского острова в здании бывших Высших женских (Бестужевских) курсов, по соседству с еврейской школой, директор которой, Киссельгоф, преподавал и на рабфаке. Идишистский поэт и филолог М.Гитлиц (1895—1945) заведовал еврейским отделением. Ленинградская правда, представляя читателю еврея-рабфаковца, подчеркивала его разрыв с традицией отцов: