Детские годы Соломона Вяткина протекли в тесной комнатенке маленького местечкового «хедера». Правоверный еврей считал своим долгом познакомить сына с древним (подчеркнуто мною. — М.Б.) языком отцов, с древними изречениями Талмуда, с проповедями древних пророков. И в течение долгих лет, с утра до вечера, Соломон Вяткин слушал рассказы древнего и дряхлого «ребе». А когда Талмуд был постигнут-, его заменила работа в хлебопекарне.
После революции учиться было некогда. Надо было перестраивать нищий еврейский поселок, работать в комсомольской ячейке, руководить красным уголком, комитетом крестьянской взаимопомощи. И Соломон Вяткин, когда-то изучавший Талмуд, а теперь больно ощущающий свое невежество, снова взялся за книгу. Он — слушатель еврейского отделения рабфака при ЛГУ.
Еврейское отделение обслуживало не только и не столько ленинградцев, сколько молодежь из российской провинции. В соответствии с ежегодно составлявшимися разверстками туда приезжали учиться из Смоленской и Брянской областей, из Ростова-на-Дону и Казани, Крыма и Баку. На каждом из четырех курсов отделения в конце 20-х обучалось по 30 студентов. Несмотря на то, что национальные рабфаки, по идее, были созданы для обучения молодежи, плохо владевшей русским языком, с самого начала часть поступавших на еврейское отделение в Ленинграде не знала как раз идиша. Такие студенты выбирали евотделение потому, что дорога в вуз в качестве «национального кадра» была сравнительно более легкой. Молодой аспирант-семитолог университета Исаак Винников, преподававший на рабфаке идиш, отмечал в своем отчете:
Когда осенью 1925 г. я приступил к занятиям в названной группе, то оказалось, что группа далеко не однородна по своей подготовке по языку. Из 30 человек шестеро совершенно не владели ни письмом, ни устной речью, 7 человек умели говорить и читать, но не умели писать, остальные 17 человек более или менее знали язык....В результате годовой работы в учащихся удалось развить интерес и любовь к языку и книге.
С ростом качества вузовского образования в СССР росли требования и к поступавшим на рабфак. С 1929 г. евотделение получило право самостоятельно отбирать кандидатов, минуя Управление по профтехобразованию. Однако слабая подготовка и недостаточное число абитуриентов, присылавшихся провинциальными организациями, не давали возможности проводить настоящий конкурсный отбор. Так, к 1929—1930 учебному году на отделение было прислано лишь 27-28 кандидатов на 34-35 вакантных мест, причем пятеро из приехавших провалились на вступительных экзаменах. Случалось, что с периферии присылали лиц, заведомо непригодных для учебы, лишь на основании их еврейского происхождения. Для выхода из кризиса руководство евотделением призывало усилить ответственность местных организаций. Действительная же причина упадка еврейского отделения заключалась, думается, в том, что абитуриент конца 20-х уже не нуждался в предвузовской подготовке на идише и, быть может, даже видел в обучении на еврейском отделении оскорбительную сегрегацию. В то время как евотделение не могло подобрать по всему РСФСР трех десятков подходящих студентов, поток еврейской молодежи в советские вузы отнюдь не уменьшался. Даже студенты еврейского рабфака стремились в русскую культуру, не читали еврейских газет и, по выражению заведующего, «были оторваны от масс».
Рабфак служил также пропагандистской трибуной. Так, например, на его базе в январе 1929 г. Евсекцией Обкома было собрано совещание еврейских студентов, на котором присутствовало до 50 рабфаковцев. Заведующий еврейским отделением Рабфака М.Гитлиц, обращаясь к студентам, упрекнул их в том, что они, приезжая в родные местечки, не ведут там просветительную работу. В ответных выступлениях студенты выражали тревогу за тяжелое положение в местечках, рост бюрократизма и антисемитизма. Однако в заключительном слове заведующий всем рабфаком Кочергин ушел от ответа на поставленные вопросы, повторив призыв к политпросветработе. В дни летних каникул рабфаковцы должны были вести в местечках агитацию за переход евреев на землю и организовывать кружки среди новых колхозников. В ОЗЕТ-ячейке рабфака числились главным образом евреи. Усилия активистов привлечь неевреев не принесли заметных плодов.
С началом индустриализации требования к студентам вузов были повышены. В 1932 г. в ЛГУ началась реставрация традиционных методов обучения, были восстановлены факультеты, отменен бригадно-лабораторный метод и его спутник — коллективный зачет. Снова вводились дипломные работы и две экзаменационные сессии в год. Рабфак с его классовым подходом противоречил объективному контролю за успеваемостью. Его значение неизбежно должно было снизиться. В отличие от Белоруссии и Украины нужда в еврейском отделении рабфака в Ленинграде с самого его основания не особенно ощущалась, и поэтому его ликвидация в начале 30-х прошла незаметно.
Анализ еврейского образования в Петрограде-Ленинграде в межвоенный период показывает, что, как и в других областях еврейской жизни, на его судьбу существенное влияние оказали высокая степень аккультурации городского населения, просветительские традиции и конкуренция высококачественного общего образования, Играла роль также и незаинтересованность городских властей в насаждении даже «пролетарского» варианта еврейской школы, в отличие от политики «коренизации», проводившейся в 20-х в Белоруссии и Украине.
В школьном деле все эти обстоятельства проявилось прежде всего в низком проценте охвата детей еврейскими школами, который и до революции не превышал 25%, а в советское время неуклонно уменьшался, не достигая даже среднего уровня по РСФСР, в то время как в западных областях число еврейских школ росло вплоть до начала 30-х. Исключением из этой тенденции можно считать только самое начало 20-х, когда в Петрограде пришлось открыть новые еврейские детские дома и школы для устройства сирот из погромленных местечек «черты оседлости». В отличие от Украины и Белоруссии в петроградских еврейских школах преподавание велось, как правило, на русском языке. Идиш вводился только там, где дети еще не освоили русский язык.
От старых времен петроградским школам досталась лучшая, чем в провинции, материальная база — здания, библиотеки, мастерские. Отдельные учителя-ветераны, оставшиеся в школе, передавали ученикам основы еврейской культуры через кружковую деятельность. Тем не менее к середине 1930-х последнюю сохранившуюся еврейскую школу посещал один из тысячи ленинградских евреев, а большинство даже не подозревало о ее существовании.
Что касается традиционного религиозного образования, то оно не играло в дореволюционном Петрограде значительной роли. В 20-е, в связи с наплывом местечковых евреев, в особенности любавичских хасидов, сеть нелегальных хедеров, видимо, расширилась, однако степень распространенности этого явления не поддается оценке. Полулегальные кружки по религиозному образованию молодежи «Тиферес Бахурим», охватывавшие несколько десятков человек, были окончательно разгромлены в 1937 г.
Просветительские традиции повлияли и на ситуацию с высшей еврейской школой в Петрограде. Власти предпочли бы с самого начала основать еврейский вуз в районах с неассимилированным еврейским населением, ограничив его задачи в основном подготовкой учителей для еврейских школ и укомплектовав штат «красными» профессорами, но так как желаемое было недостижимо, то им пришлось пойти на компромисс, открыв университет в Петрограде, где имелись квалифицированные ученые, разработанная программа ВШЕЗ и богатые книжные собрания. При этом власти надеялись в будущем «пролетаризовать» этот вуз. Когда же реорганизацию не удалось осуществить в полной мере, а новые идишистские научные центры уже стали появляться в Москве, Белоруссии и Украине, Петроградский Институт высших еврейских знаний был ликвидирован.
Специфическим учреждением советского периода являлось еврейское отделение рабфака Ленинградского университета, созданное для подготовки к обучению в вузе той части еврейской молодежи, которая плохо владела русским языком. Старожилам еврейский рабфак был ни к чему, а немалая часть абитуриентов из центральной России уже не знала идиша и шла на национальный рабфак только для того, чтобы облегчить себе преодоление социального барьера на пути к высшему образованию. На рабфаке таким студентам прививали основы идишистской культуры и вовлекали их в общественную работу среди еврейского населения, что в принципе могло укреплять их национальное самосознание (в противоположность замыслу организаторов национальных рабфаков, видевших в них «мост» к ассимиляции). Впрочем, популярность еврейского рабфака среди молодежи была низка.
