Повсеместное искоренение сионистских групп, проводившееся ОГПУ с 1926 г., вначале почти не затронуло деятельности последней в стране легальной неправящей партии — ЕКРП (Поалей Цион), переименованной в 1923 г. из ЕСДРП ПЦ. Только название напоминали к тому времени о сионистском прошлом партии. Пройдя постадийную большевизацию, ЕРКП давно отказалась от всякой палестинской работы. Мероприятия партии и ее молодежного союза Югент Поалей Цион в 1926 — 1928 гг. проходили в помещении Ленинградского комитета ПЦ (и одновременно партийного клуба) на ул. Чехова, в квартире, в которой до революции жил Алексей Суворин, издатель антисемитской газеты Новое время. Во главе городского комитета партии стоял В.М.Борохович. Главными «теоретиками-пропагандистами» считались Эли Гершензон, Михаил Герчиков и Рудельсон, выступавшие по очереди на всех партийных собраниях и торжественных заседаниях. Так, зимой 1926 г. ЕКРП устроила партийное собрание, на котором Гершензон выступал с критикой Хехалуца. Ответное слово было предоставлено московскому гостю, члену ЦК Хехалуца Зарубавелю Евзерихину, защищавшему платформу своего движения.
К 7 ноября 1926 г. клуб ЕКРП был украшен хвоей, знаменами и лозунгами. Празднику было посвящено торжественное заседание, на котором Рудельсон прочел доклад «От Февраля к Октябрю», а Гершензон выступил с темой «Октябрьская революция и национальный вопрос». Собрание завершилось пением Интернационала, «Ди Швуе» (Клятва) и других революционных песен. На следующий день новое собрание было посвящено ЕКРП (Поалей Цион) и ОЗЕТу. Клуб был переполнен. К годовщине смерти идеолога партии Бера Борохова 19 декабря 1926 г. ЕКРП совместно с Югентом устроила вечер, на котором югентовец Лиснянский обрисовал жизнь и идейное наследие Борохова, а затем Гершензон доказывал, что правота Борохова и поныне подтверждается на каждом шагу. За официальной частью последовал музыкальный концерт. По аналогичной схеме проходили и другие мероприятия ЕКРП, во многом напоминавшие собрания ВКП(б) своей организацией, фразеологией и культом покойного вождя. Вот как, например, проходило в 1927 г. торжественное заседание по поводу десятилетия со дня смерти Борохова:
В 9 часов вечера президиум поднимается на трибуну, которая освещена разноцветными огнями и очень красиво украшена. Флаги Партии и Югента обрамлены черным и склонены над бюстом Борохова. Под портретом Борохова написано большими буквами: «Его жизнь была борьбой, в борьбе запомнилась нам его жизнь». Особое внимание привлекает красивый электрический плакат, выполненный нашим товарищем из Югента. На нем изображен светящийся силуэт нашего вождя Борохова на красном фоне.
Численность Ленинградского отделения партии, исключая «мертвые души», по всей видимости, не превышала нескольких десятков, а сфера влияния — нескольких сот человек. Еще меньше членов насчитывал молодежный союз Югент Поалей Цион, образованный еще в 1921 г. По сведениям властей, в 1927 г. в нем состояло лишь 13 человек (в т. ч. 2 девушки): 7 рабочих, 4 студента, 1 служащий, 1 безработный. Правда, это была сплоченная и активная группа, пользовавшаяся определенным влиянием на молодежь. На их лекции и доклады в партийном клубе собиралось от 100 до 200 слушателей.
Влияние Югента стало расти в Ленинграде с 1925 г. быть может потому, что преследования властями сионистов заставили национально настроенную молодежь предпочесть участие в мероприятиях, не грозивших арестом всем присутствовавшим. Югент ПЦ, как и руководившая им партия, всячески подчеркивали свою солидарность с политикой советского правительства по еврейскому землеустройству, которую они противопоставляли позиции ненавистной им Евсекции. Усилия Евсекции и комсомола по разложению союза почти не приносили плодов. С большим трудом в 1927 г. власти через своего агента Берлина склонили одного из его членов к публичному выступлению на юбилейном собрании Югента с критикой деятельности союза и объявлением о своем выходе из него. За оказанные услуги Берлину обещали зачисление кандидатом в компартию или комсомол.
В конце 1926 г. в Ленинград переехал из Польши член Югент-Фарбанда Моше Велишкранц, который примкнул к местному отделению ЕКРП и писал репортажи о ее деятельности в польскую газету Ди фрайе югешп. В 1926 —1927 гг. в городе имелись один-два бороховских кружка, выпускались две стенгазеты — на русском и на идише. 1 мая 1927 г. партия в последний раз вывела своих членов на улицы Ленинграда для участия в первомайской демонстрации. Красное знамя Поалей Цион и еврейские песни, распевавшиеся демонстрантами, привлекли внимание прохожих, которые в своем большинстве и не подозревали, что в СССР еще сохранилась партия, отличная от ВКП(б).
В марте 1928 г. Ленинградское отделение ЕКРП (ПЦ) собралось на свой последний легальный банкет по случаю дня рождения партии. В том же году партия была запрещена, ее отделение в Ленинграде закрыто, а бывший секретарь Ленинградского комитета Борохович, по слухам, был принужден сотрудничать с ОГПУ. Однако властям было мало роспуска партии. Они хотели получить формальные отречения ее активистов. С этой целью осенью 1929 г. в Ленинград был послан бывший член секретариата Югента ПЦ Ицхак Шейнин, который уговаривал своих товарищей подписать публичную декларацию о разрыве с партией и ее платформой, обещая взамен устроить их вступление в ВКП(б) без кандидатского стажа. Хотя предложенный Шейниным проект декларации был написан в сдержанных выражениях, мало кто из активистов поддался на его уговоры. Среди 25 подписантов не оказалось ни одного партийного активиста из Ленинграда. Публикация декларации, приуроченная к годовщине Октября в 1930 г., прошла почти незамеченной.
После роспуска партии ее члены работали в советских учреждениях Ленинграда. В частности, Гершензон, начав с должности референта областного комитета профсоюзов, «вырос» до референта председателя Леноблисполкома. Подпольная деятельность никем из них не велась. Вместе с тем группа бывших поалейционовцев сохраняла между собой дружеские связи; иногда они вместе ездили за город, встречались за праздничным столом. Разница между ними и остальными ленинградцами была только в том, что кроме советских праздников они, словно испанские марраны, отмечали 11 марта — день рождения своей партии, а 17 декабря встречались в йорцайт (годовщину смерти) Борохова. Кое-кто справлял пасхальный седер «для старых мам». Однажды им довелось провожать двух своих товарищей в Эрец-Исраэль, в чем никто из них не усмотрел ущерба для советской власти.
Если не считать ареста в конце 1928 г. одного из членов ПЦ, Сямина, на квартире у которого ОГПУ ожидало застать нелегальное партийное собрание, практически никого из ленинградских поалейционовцев в конце 20-х не преследовали, хотя к тому времени члены всех других социалистических и еврейских партий уже годами скитались по тюрьмам и ссылкам. Только в 1934 г. арестовали Михаила Герчикова, бывшего московского активиста Зэева Блюма и еще нескольких человек. Отношение следователей к ним было сравнительно мягким и вежливым. Блюма расспрашивали о сионистской деятельности в Ленинграде. По-видимому, следователю был нужен не сам Блюм (его власти тогда считали почти своим), а материал на деятелей еврейской культуры. Это предположение кажется правдоподобным, так как из агентурных данных следователю было известно об интересе, проявлявшемся Блюмом к Еврейскому музею, ОПЕ, историку еврейской литературы Израилю Цинбергу, художнику Соломону Юдовину и, разумеется, о работе Блюма вместе с Давидом Маггидом, Исаем Пульнером и Иехиелем Равребе в еврейской группе Государственной публичной библиотеки. Через несколько недель всех арестованных выпустили.
Только в 1937 г. НКВД всерьез принялся за бывших членов ЕКРП (Поалей Цион), которым, на основании редких встреч и разговоров между собой, приписывалось продолжение деятельности в подполье. В апреле прямо на месте работы в Смольном был арестован ветеран партии Эли Гершензон. Всего к июлю 1937 г. в Ленинграде было арестовано 13 бывших активистов ЕКРП ПЦ и движения Хехалуц. Халуцим в прошлом являлись идеологическими противниками поалей-ционовцев и до ареста даже не были знакомы с ними, однако следователи — Фейгельштейн и Минеске — объединили всех в одну «преступную группу», чтобы придать вес процессу. Старшему из подсудимых, Гершензону, было 55 лет, остальным — много меньше. Некоторые из них (Герчиков, Блюм, Глойберман) уже вкусили к тому времени советской тюрьмы. После изнурительных допросов и побоев следствие сформулировало стандартное обвинение в контрреволюционной, сионистской, антисоветской деятельности. 9 октября 1937 г., в течение одного дня, состоялся суд при закрытых дверях, без допуска родных и адвокатов. Герчиков и Гершензон в своих оправдательных речах доказывали верность Поалей Цион идеалам Октябрьской революции. По приговору суда шестеро из подсудимых получили по 10 лет заключения с последующим лишением прав на пять лет, остальные — меньшие сроки.
