— Ясное дело, могут, — ответил Йонас. — Но в кассе приличная девушка сидит. Посоветовала обратиться к коменданту.
— Ничего другого нам и не остается. А где этот комендант?
— Черт знает. Говорят, на другом конце города. Спросим.
Кое-как мы узнали адрес коменданта. До отхода поезда еще был час, не меньше.
Трамвай был набит битком. Но мы с Йонасом все-таки уцепились за поручни и долго ехали, пока не услышали название нужной улицы. К счастью, комендант оказался у себя. Это был добрый человек. Я показал ему свой депутатский мандат и принялся растолковывать, что мой друг лейтенант, тоже писатель, в дороге потерял документы. А может, их у него вытащили… Трудно сказать, поверил ли комендант моим объяснениям или просто пожалел Йонаса, но написал какую-то записку и сунул ее Йонасу. Добрых полчаса уже прошло. Мы стремглав бросились из кабинета и снова повисли на поручнях трамвая. Йонас показал в кассе свою бумагу и получил плацкарту. Когда мы выбежали на перрон, московский поезд уже набирал скорость. Все-таки мы успели вскочить на ступеньки. Кое-как пробрались в вагон и нашли в нем сидячие места. Порядок был и здесь. И это нас очень обрадовало.
— Если б не ты, — говорил позднее Йонас, — меня бы погнали обратно в дивизию… А я вот никак не привыкну к документам… Все их теряю или забываю где-нибудь… Вообрази только, я от самого Каунаса живу без документов.
— Не может быть! Ведь во время эвакуации без конца проверяли…
— Ясное дело, проверяли… Не хотели пропустить в Белоруссию, помнишь? Там ты мне помог… Потом чуть не расстреляли за то, что был без документов, но спас знакомый командир… В дивизии, правда, у меня документ был, да вот запропастился куда-то. По правде говоря, на что мне документы, когда и так все меня знают…
— Ты смотри, береги теперь записку тульского коменданта, а то московские патрули шутить не любят…
Йонас только рассмеялся. В Москве он чувствовал себя как дома.
И правда, ночью, бывало, звонят к нам в Постпредство с какого-нибудь военного поста или из милиции:
— Знаете ли такого… Мар-цин-ке-ви-чи-ус Йонас Йонович? Задержан без документов. Куда прикажете доставить?
— Доставьте на улицу Воровского, дом двадцать четыре.
И Йонаса из близкого или дальнего района Москвы передавали в Постпредство, где он даже в поздний час получал ужин и ночлег.
(Кажется, Йонас без документов и войну закончил и, после войны обходился без них. Как-то я встретил в Вильнюсе его жену Марите. Она сказала, что идет выправлять Йонукасу паспорт.
— Не знаю только, что с паспортом делать… Все равно ведь Йонас его потеряет…
— А ты ему в руки не давай, — посоветовал я Марите. — Держи у себя. Так будет вернее. Или сними с паспорта копию и выдай ему… А документ пускай лежит под ключом.
— Пожалуй, так будет лучше, — ответила Марите. — Да уж, Йонас не из тех, кто бережет документы. И что самое удивительное — отлично без них обходится… Но теперь милиция не отстает: нужен, мол, паспорт — и все. Без паспорта, мол, не положено…
Так и не знаю, удалось ли Йонасу хоть после войны обзавестись паспортом.)
ЭРЕНБУРГ, ФАДЕЕВ И ДРУГИЕ
Кажется, поближе познакомившись с Юстасом Палецкисом, в нашем Постпредстве стал бывать писатель Илья Эренбург.
Еще учеником Мариямпольской гимназии вместе с Казисом Борутой я читал книгу Эренбурга «А все-таки она вертится», в которой автор излагал новые взгляды на искусство тех лет, говорил о Корбюзье и Леже, о лаконичном романе будущего, кубизме и конструктивизме. Позднее мы с большим интересом читали его роман парадоксов «Хулио Хуренито», «Любовь Жанны Ней», «10 лошадиных сил» (книгу об автомобиле), «Фабрику снов» (о кинематографе), «День второй», «Не переводя дыхания» и множество других книг. Мы знали, что Эренбург живет в Париже, но поддерживает не русских эмигрантов, а Советский Союз. Сейчас, в дни войны, он завоевал неслыханную популярность не только романом «Падение Парижа», но и своими статьями, которые изо дня в день публиковали московские газеты, в основном воинская «Красная звезда», — эти статьи клеймили Гитлера и его клику, фашистское нашествие, страстно реагировали на события на фронтах, призывали не уступать немцам ни пяди советской земли, прославляли героизм советских людей. Статьи Эренбурга завоевали популярность, с которой могли сравниться разве что лучшие стихи К. Симонова, А. Суркова и некоторых других поэтов. Бойцы обычно пускали на самокрутки все газеты, вырезая для себя только статьи Эренбурга и какие-нибудь особенные материалы. Сотни антигитлеровских газет в разных частях света перепечатывали эти статьи.
Беседовать с Эренбургом или просто слушать его — редкостное удовольствие. Когда он приезжал к нам в Постпредство и за чашкой кофе рассказывал новости с фронтов, где он часто бывал, или вспоминал Францию, где провел много лет и которую страстно любил, его истории никогда не надоедали. Этот человек немало повидал на своем веку. Берлин и Париж, Стокгольм и Копенгаген, Прага и Женева, наконец, революционная Испания — он побывал всюду и встречал тысячи интереснейших людей, был участником сотен незабываемых событий… Бледное лицо, неизменная сигарета в нервных губах, взлохмаченные волосы, голубые усталые глаза — все это говорило о хрупкой и чувствительной натуре. Но вместе с тем это был, по-видимому, волевой, упорный, несгибаемый человек. Всей душой он ненавидел оккупантов, ненавидел их как болезнь, как мразь, которую можно победить только оружием. Мы замечали, что его ненависть к гитлеризму перерастает в ненависть ко всему немецкому народу, и это было чуть странно, хоть и понятно по тем временам, даже простительно…
Эренбург поражал нас парадоксами, независимостью мнений. Не стеснялся он и покритиковать военных за ошибки на фронтах. Как-то он рассказывал:
— Вообразите себе, вызывают меня в «Красную звезду» и говорят: «Илья Григорьевич, не смогли бы вы написать для нас передовицу?» — «Почему бы нет, — отвечаю я. — Могу». — «Чудесно. Но мы бы хотели такую статью, чтоб читатель не понял, что это вы писали. Статья пойдет без вашей подписи». Я вскочил, как ужаленный. «Что? — вскричал я. — Я же всю жизнь трудился, чтоб читатель узнал меня с первой, ну, со второй фразы! Если вам надо, чтоб никто не узнал, кто писал статью, сами и пишите…»[18]
Мы все тогда почитали МХАТ и систему Станиславского (мы часто ходили в этот театр). Казалось, ничего выше в театральном искусстве нет и быть не может. И было очень странно услышать от Эренбурга совершенно отрицательное мнение об этом театре, который, мол, пережил времена своей славы, непростительно устарел, его постановки полны штампов, а сам театр неинтересен…
Мы рассказывали Эренбургу о Литве, ее истории, о Литовской дивизии и ее боях под Орлом. Всех нас обрадовала его статья «Сердце Литвы», появившаяся в «Красной звезде» 25 апреля 1943 года, посвященная погибшим бойцу Йонасу Даунису и санитарке Зое Денинайте. Статья начинается словами, которые впоследствии не раз цитировались:
«Нет маленьких народов. Нет маленькой земли. Любовь меняет пропорции. Миром становится крохотное село, а парижане, страстно любившие свой город, ласково пели: «Париж, моя деревня…»
В Литве жили три миллиона человек. Но разве арифметикой определишь сердце? Литовцы любят свой край, зеленую тишину лесов, цветы и сугробы, широкие реки и ручьи. Испокон веков Литва сражалась против жадных и жестоких тевтонов. Немец был соседом, и немец оставался пугалом, которым пугали детей: «Нишкни, пострел, немец придет». В боях против тевтонских рыцарей Литва обрела душу, волю, историю.
Я хочу рассказать о двух литовцах. Это обыкновенные люди. Но подлинный героизм всегда носит защитный цвет».
Вторая статья была написана позднее, после Курской битвы, летом 1943 года.
