На съезд учителей, или, как его тогда многие называли, конгресс, прибыло примерно десять тысяч человек, — иначе говоря, почти все (тогда в школах всего работало 10 474 учителя). Такого съезда педагогов Литва еще никогда не видела.
«Народный учитель начинает новую жизнь… Но новое время накладывает на учителя новые обязанности. Учитель не может остаться и не останется в стороне от этого похода к новой жизни, который начал весь край, — писала газета «Тиеса». — Многим показалось странным, что все учителя собрались вместе и нашли общий язык. Ведь до свержения фашизма только члены союза учителей-таутининков могли собираться, а с другими учителями власти так и не находили общего языка».
Основные доклады на съезде сделали Юозас Жюгжда{1} и Винцас Жилёнис{2}. Огромный зал Спортгале был набит битком. Учителей приветствовали Мечис Гедвилас{3} — сам бывший учитель, Винцас Креве{4}, Мотеюс Шумаускас{5} и другие. Выступали Юстас Палецкис{6}, Пиюс Гловацкас{7}, Пятрас Цвирка{8}, много рядовых педагогов, в том числе мой первый учитель Казис Климавичюс{9}. Пришлось выступить и мне.
Я кончил писать свое выступление уже на рассвете. Так и не выспавшись после напряжения последних дней, отправился на съезд. Я знал, что многие сомневаются в судьбе национальной культуры в новых условиях и что этими сомнениями пытается воспользоваться реакция. Поэтому в своем выступлении я подчеркнул именно этот момент.
«При воспитании молодежи в социалистическом духе никоим образом нельзя забывать о национальном моменте, — говорил я, — все, что есть хорошего у нашего народа, — его искусство, национальные танцы, ткани, костюмы, наш удивительно богатый и прекрасный фольклор, лучшая часть нашей литературы — все это следует развивать, беречь, укреплять. В великую симфонию народов Советского Союза мы должны влить свою мелодию, которая звучит в нас со времен наших отцов и дедов, не перестававших мечтать о свободе и сражаться за нее даже в годы жесточайшего гнета».
Общественность Литвы с большим вниманием следила за работой съезда. Прогрессивные учителя искренне высказались за новую жизнь.
Враги нового строя не посмели публично выразить своих мыслей. Но под конец съезда они все же напомнили о своем существовании, — поднявшись, запели гимн буржуазной Литвы. Мы, конечно, не имели ничего против демократических идей, которые когда-то выразил Винцас Кудирка{10} в «Национальной песне». Но гимн многие годы распевали фашисты и клерикалы, и он, увы, приобрел соответствующий оттенок; мало того — его скомпрометировали полиция и администрация трудовых лагерей в Димитравасе и Пабраде, которые заставляли революционеров петь этот гимн. Поэтому в эти дни народ стихийно отказался от буржуазного гимна. И вот сейчас все это напомнило прогрессивным учителям и всем создателям новой Литвы, что старый мир придется побеждать не только в экономике и культуре, но и в сознании людей.
Несмотря на все старания реакционных слоев, жизнь шла своим чередом. Когда я несколько лет назад захотел сочетаться гражданским браком, в Каунасе многим это показалось если не концом света, то хотя бы пощечиной привычным обычаям, которые рьяно защищало духовенство. Теперь, в дни съезда учителей, состоялось первое публичное гражданское бракосочетание — уже не в Клайпедском крае, а в бывшей временной столице Каунасе. В брак вступал министр юстиции нового правительства, историк Повилас Пакарклис{11}. Это тоже было знамением времени…
Из тех дней я хорошо помню длинные и многочисленные заседания в дворце «Пажанга» на Лайсвес-аллее, где готовился проект новой Конституции Литовской ССР. Проект обсуждали Юстас Палецкис, Адомас-Мескупас{12}, Повилас Пакарклис и другие. Взяв основные положения Советской Конституции, выражающие сущность нового государства рабочих и крестьян, мы старались наделить проект всей той спецификой, которая была характерна для нашей молодой республики. Народный Сейм, собравшийся 24—25 августа на новую сессию в здании министерства юстиции, обсудил и принял проект Конституции. Здесь Людас Гира{13} прочитал поэму, строфы которой вскоре вошли в школьные хрестоматии. Мне пришлось выступить на сессии по вопросам образования. Кстати, тогда изменились и некоторые привычные названия — Народный Сейм превратился в Верховный Совет Литовской ССР, министры стали наркомами.
Наркомат просвещения, как и другие учреждения республиканского значения, не знал отбоя от посетителей. Все двигалось, менялось, как говорится, переворачивалось вверх ногами. Бесконечные заседания, — сразу же надо было реорганизовать все: начальные и средние школы, Каунасский и Вильнюсский университеты, детские сады, специальные и ремесленные училища, надо было думать о новом репертуаре театров и новых экспозициях музеев. Более того — нужны были новые школы, новые театры, новые кафедры в университетах, новые библиотеки, новые школьные учебники. Все эти заботы навалились на нас разом. Правда, учебный год начинался немного позднее — только в середине сентября, но это не предвещало передышки.
Мы поняли, что многим учителям, которые, быть может, и хотели бы изменить направление преподавания и воспитания, будет трудно сделать это в тех школах, где они давно работают и где все знают их как сознательных или несознательных приверженцев старого режима. Поэтому мы решили многих учителей — особенно из средних школ — перевести в другие школы. Конечно, мы чувствовали, что масса педагогов очень пестра. Можно было надеяться, что определенная часть учителей, воспитанных в реакционном духе, со временем станет на нашу сторону, но будут и такие, которые не перестанут мешать нам и прививать молодежи клерикальные или шовинистические идеи. Придется в срочном порядке подготовить новых учителей из числа рабочих и крестьян.
Работать было трудно еще и потому, что мои помощники, при самых наилучших побуждениях, были больше романтиками, нежели деловыми исполнителями конкретной работы. Каждый день у них возникали сотни и тысячи вопросов. Кто на них ответит, если не народный комиссар? И накапливалось такое множество проблем, что иногда казалось — рухнешь под их грузом и не встанешь. От бесконечных сложных вопросов голова шла кругом. Вернувшись домой поздним вечером, я часто не мог заснуть до утра.
Если сложная работа в нашем наркомате все-таки проходила довольно гладко и последовательно (так казалось не только нам), то в основном потому, что с первых же дней Народного правительства на ответственные посты были назначены опытные педагоги, честные, трудолюбивые люди, всей душой преданные новой жизни.
Не могу не упомянуть добрым словом своего заместителя Жюгжду. Заступив после буржуазного министра К. Йокантаса в министерство просвещения, я подумал, кому смогу поручить самую трудную будничную работу по общему руководству министерством. И тут же я вспомнил педагога, который когда-то работал еще в реальном училище Мариямполе, а потом в различных, чаще всего частных, школах, автора многих учебников, переводов, серьезных статей. Я знал, что этот человек — последовательный противник фашизма и клерикализма. Я немного знал его и лично. Ничуть не сомневался в его порядочности, трудолюбии и честности. Но когда я вызвал его переговорить, наша беседа была долгой и трудной. Он говорил, что не справится с такой работой, что вряд ли ему будет доверять новая власть (раньше он был социал-демократом), и еще выдвигал какие-то причины. Когда мы все-таки договорились и в обычном порядке, во дворце президента республики, его утвердили на эту должность (надо было работать — ждать некогда), против этой кандидатуры высказались многие, о чем я узнал от Пятраса Цвирки. Некоторые из руководящих товарищей сомневались в правильности моего выбора. Где только мог, я защищал кандидатуру Жюгжды и очень радовался, когда мне удалось его отстоять. В первые советские годы, да и позднее, этот человек проделал гигантскую работу, перестраивая наши школы, организуя прогрессивную интеллигенцию (впоследствии он проявил себя и как научный руководитель).
