Всем нам было очень жалко Винцаса Креве-Мицкявичюса. Немолодой уже и не особенно крепкого здоровья человек, виднейший писатель, ученый, первый президент Академии наук, депутат Верховного Совета СССР, живший в начале войны где-то за городом (кажется, в Панемуне), не успел эвакуироваться. Воспользовавшись тем, что жена писателя была еврейкой (без сомнения, и тем, что он был членом Народного правительства), литовские фашисты запугали его и, получив от него антисоветское заявление, опубликовали в своем лживом сборнике «Литовский архив». Таким образом им удалось скомпрометировать одного из виднейших представителей нашей нации. Как известно, в конце войны Креве-Мицкявичюс оказался за границей. Умер он в нищете в Соединенных Штатах Америки. Но я рад, что его многочисленным и ценным литературным наследием пользуются поколения читателей Советской Литвы, и наша общественность дорожит его памятью.

В Литве мы не застали всех трех братьев Биржишек — Миколаса, Вацловаса{201} и Виктораса{202}. Эти братья-профессора были известны, как ученые, а Миколас, в прошлом социал-демократ, и как председатель Союза по освобождению Вильнюса. Миколас Биржишка издал немало трудов из области фольклора (песенного) и истории литовской литературы. Его близкие знакомые рассказывали, что профессор весь свой век мечтал стать президентом буржуазной Литвы. Когда Гитлер оккупировал Литву, Биржишке, быть может, почудилось, что повторится 1918—1919 год и события, выбросив его на поверхность, наконец посадят в кресло президента. Он стал сотрудничать с гитлеровцами, участвовал в созванном ими «съезде» в Каунасе, приветствовал Гитлера, а его зять, С. Жакявичюс, стал одним из самых ревностных пособников оккупантов в удушении литовского народа и истреблении евреев. Зная обо всем этом, мы не удивились, что этот бесхребетный социал-демократ бежал с немцами вместе со своим зятем. Но нас удивило бегство Вацловаса Биржишки. Вацловас Биржишка, когда-то нарком просвещения первой Советской Литвы 1919 года, позднее каунасский профессор и директор университетской библиотеки, был прогрессивным интеллигентом. Он прославился своими огромными трудами по библиографии, которые никогда не потеряют своей ценности. Очень демократичный, простой и душевный в быту, он любил прогрессивное юношество и не раз помогал ему. В Соединенных Штатах Америки Вацловас Биржишка, в далеком прошлом член советского правительства в Литве, по-видимому, оказался в неловком положении, и как-то неприятно было читать напраслину, которую он возводил сам на себя позднее в эмигрантской энциклопедии, доказывая, что в то время он был двурушником и на самом деле служил буржуазии… Викторас из всех трех братьев был наименее популярным, его знали в основном только коллеги — математики и физики. Сейчас все трое уже умерли, хотя Миколас в своих злобных националистических статьях все время грозился вернуться в Литву… Надеждам Миколаса Биржишки, как и русских эмигрантов, оказавшихся за рубежом после Октябрьской революции, не дано было свершиться.

Мне было жалко, когда я узнал, что Литву покинул один из лучших драматических актеров — Генрикас Качинскас{203}. Я не знаю причин и обстоятельств его бегства, но до сих пор не могу забыть этого тонкого актера удивительной силы и широчайшего диапазона, имя которого не вычеркнуть из истории нашего театра. Уехал и ого брат, талантливый композитор Иеронимас Качинскас.

Не было и видного поэта Фаустаса Кирши. Я не удивился, что Литву оставил Бернардас Бразджёнис, особенно, после того, как прочитал его антисоветские стихи, опубликованные во время оккупации… С Советской Литвой ему было не по пути. Но было странно, что из Литвы уехали солистки Владислава Григайтене и Винце Йонушкайте, драматические актрисы Але Жалинкявичайте и Неле Восилюте (они позднее вернулись и по сей день живут в Вильнюсе). Еще более удивлял отъезд прогрессивных поэтов — Юозаса Круминаса{204} и Антанаса Рукаса (правда, запуганные коллаборационистами, они во время оккупации стряпали и антисоветскую продукцию). Не было с нами поэта, мастера формы, ни к чему плохому не причастного человека Генрикаса Радаускаса. Я не буду перечислять других писателей, которые оказались за границей еще до войны и не вернулись в Литву из-за своих политических взглядов или растерянности… В рядах эмигрантов оказались живописцы Адомас Гальдикас и Викторас Визгирда{205}, кроме того, удивительный график, первый иллюстратор «Времен года» Донелайтиса Витаутас К. Йонинас{206}, не считая целого ряда менее известных художников. Нет сомнения, если бы они остались в Литве, они бы обогатили наше искусство многими прекрасными произведениями.

Из числа ученых мы хватились языковедов Пранаса Скарджюса, Антанаса Салиса{207}, молодого лингвиста Пятраса Йоникаса. Эти способные и трудолюбивые ученые принесли бы после войны огромную пользу в области исследований родного языка и в подготовке новых кадров языковедов. К сожалению, оказавшись за границей, они не могут широко применить свои знания, а наши литовские языковеды, справившись с огромными трудностями, сами выросли в крупных специалистов, выступают со зрелыми и ценными научными трудами.

Так или иначе, с уходом этих людей наша культура понесла еще одну потерю, которая была восполнена новыми людьми лишь спустя много лет… Без всякого сомнения, останься упомянутые и не упомянутые здесь люди умственного труда в Советской Литве, отдай они свои знания, талант, энергию разрушенной войной родине, ее культуре, — сейчас они бы чувствовали всеобщую благодарность и любовь нашего народа. Очень жаль, что некоторые из этих людей, оказавшись за рубежом в трудном моральном и материальном положении, иногда занимались антисоветской деятельностью и этим нанесли урон своей родине, решившей пойти новым путем. Будущее окончательно выяснит эти вопросы и найдет истинных виновников.

Несмотря на всю занятость в университете, я довольно часто бывал на промышленных предприятиях и в научных учреждениях. Большинство каунасских фабрик взорвали гитлеровцы, другие не работали из-за отсутствия электроэнергии и сырья. Я отчетливо помню встречу с рабочими в Петрашюнай на бумажной фабрике. Я говорил со сцены какого-то клуба об Отечественной войне, о лишениях, которые вынесла наша страна, об освобождении Литвы, о зверствах гитлеровцев, наконец — о необходимости «добить фашистского зверя в его собственном логове», как писали тогда газеты, и о задаче как можно скорее пустить уцелевшие предприятия. Несколько десятков рабочих, собравшихся в клубе, слушали меня молча, мрачно, сосредоточенно. Ни разу не прервали меня, но и не аплодировали — даже когда я окончил речь, — лишь некоторые из них пару раз хлопнули в ладоши. Когда я спросил, есть ли вопросы, они тоже помолчали и лишь потом начали поднимать руки.

— Почему так мало хлеба дают? — спросил один из них, и все оживились.

— А немцы не вернутся? — спросил второй, и все переглянулись.

— А как мы пустим фабрику, — сказал третий, — если немцы увезли все моторы, да если б и были моторы, то все равно нет тока?..

Трудно было ответить что-нибудь конкретное, особенно на последний вопрос. Эти люди смотрели на меня таким взглядом, что я чувствовал — сдерживаются они только из вежливости и не говорят: «О чем ты нам тут толкуешь? Если б мы могли пустить фабрику в работу, неужто бы сидели здесь и тебя слушали?»

Тяжело бывало после таких встреч.

Примерно так же реагировали и крестьяне, когда я встретился с ними в школе городка Румшишкес. Но все-таки нашлись и такие, которые сами заговорили о том, что Советская власть — это их власть и что надо помочь армии хлебом и мясом. Новый, радующий голос…