Прием, примененный М. Эриксоном в случае с данной парой, имеет под собой народную традицию, уходящую корнями в древние ритуалы. Известно, что на свадебных пирах в определенный момент (а именно, когда новобрачные отводились в подклеть), пелись крайне неприличные песни, а гости предавались безграничному веселью. Англичанин А. Флегон, изучавший ненормативную лексику русского народа, не вошедшую в словари, цитирует статью Предтеченского «О свадебных обрядах г. Чердыни»: «Приличие и благопристойность, не различая пола, изгоняются на время совершенно», поют, прыгают и «пьют с такими обрядами, подробности которых мы оставляем, потому что в этой, в основании своем обрядовой вакханалии, иное – по выражению одной рукописи XIII века – странно не токмо рещи, но и помыслити».61 В завершающей фазе свадебного ритуала неприличные песни известного содержания составляют основной репертуар поющих.
В связи с данной темой можно вспомнить карнавальные традиции народов мира, дионисийские мистерии, вакханалии, крестьянские весенние праздники, призванные культивировать плодородие, и т. п.; их назначение – стимуляция природного, животного начала в человеке. Подобного рода обряды необходимы для того, чтобы люди чувствовали поддержку социума в том аспекте совместности, который во всех иных контекстах является одним из самых регламентированных и табуированных.
Заметим при этом, что, имея дело с крайне стерильной в плане сексуального просвещения парой, М. Эриксон не нарушает важнейшего этического принципа психотерапии – добровольности и осведомленного согласия пациентов.
Эта история не была бы полна, не будь у нее продолжения. Я привожу его, потому что оно напрямую затрагивает обсуждаемый нами вопрос об использовании ненормативной лексики в психотерапии и работы с собственной тенью самого психотерапевта.
«Этот случай был подробно изложен в аудитории Колумбийского университета, где собралось более 70 практикующих психиатров. Перед тем как рассказать этот случай, я спросил их мнение относительно того, смогут ли они выдержать произнесение непечатных слов в связи с одной психотерапевтической проблемой. Все в аудитории были уверены в том, что они смогут выдержать это, и я был уверен в том же. Однако, к моему великому удивлению, после произнесения ключевого слова аудитория на несколько секунд буквально застыла в неподвижности. Я заметил еще, что и мой собственный голос зазвучал иначе. Это было явное свидетельство отдаленных последствий запретов, усвоенных в детстве и проявляющихся в зрелом возрасте»62.
«Двойняшки»
Второй случай – тоже работа Милтона Эриксона с молодой супружеской парой, в которой жена была недовольна тем, как муж относится к сексуальным играм. Супруги получили разное воспитание, жена – более гармоничное в сексуальном плане, муж – более одностороннее. Придя к М. Эриксону на терапию, жена так изложила свои жалобы:
«Взгляды Генри на то, как надо заниматься любовью, кажутся мне неправильными. Он хочет, чтобы мы везде погасили свет, опустили занавески и разделись каждый по отдельности в ванной комнате. Он не заходит в спальню до тех пор, пока свет во всей квартире не будет выключен. Я должна надеть ночную рубашку и не снимать ее. Ему нужны самые простые половые сношения из всех возможных. Он даже не хочет поцеловать меня». На вопрос М. Эриксона, так или это, муж ответил: «Я считаю, что не следует разводить вокруг секса всякие сентиментальности».
Она продолжала: «Кажется, он избегает даже прикасаться ко мне. Он не хочет поцеловать мои груди или поиграть с ними. Он даже не хочет дотронуться до них. Муж ответил: «Грудь – утилитарная вещь, предназначенная для кормления детей».
Далее М. Эриксон применяет прием, в котором, как и в предыдущей истории, шок и последующее изменение поведения вызывается вербальными средствами:
«Я сказал ему, что склонен сочувствовать его жене; а ему, скорее всего, не понравится то, что я должен сказать. «Итак, – сказал я, – вы сидите здесь, скрестив руки и сжав челюсти. Злитесь сколько угодно, но я намерен сказать вашей жене то, что, как я считаю, ей следует знать».
И я рассказал его жене, каким образом, как я считаю, муж должен целовать ее груди и ласкать соски. Я указал, как и куда он должен ее целовать, причем это ему должно нравиться. Ей это тоже должно нравиться как здоровой женщине. Затем я рассказал о том, что люди часто имеют антропоморфические наклонности – они называют винтовку «Старая Бетси», лодку – «Ванька-встанька», а хижину – «Заходи!» Люди без труда находят бесконечное количество нежных имен любым вещам, которое им принадлежат. И я предположил, что ее муж, если он говорит, что любит ее, должен найти какие-то ласкательные имена для ее двойняшек. Она выглядела несколько озадаченно, и я добавил: «Ну, знаете, они ведь – двойняшки, – и указал на ее груди, – и двойняшкам нужны имена, которые рифмуются». Затем я повернулся к молодому человеку и твердо сказал: «Завтра вы придете ко мне и скажете, как вы назвали груди вашей жены. Если вы не придумаете им имена, я дам имя одной из них, а имя второй тут же появится у вас в голове и прилипнет к вам». Он гордо вышел из кабинета.
На следующий день они пришли, и жена сказала: «Знаете, вчера, когда мы занимались любовью, Генри вел себя гораздо лучше. Мне кажется, он стал лучше меня понимать, но дать имена двойняшкам он отказался». Я повернулся к нему и спросил: собираетесь ли вы дать имена двойняшкам? Помните, что если вы не захотите сделать это, я назову одну из них, а имя другой, рифмующееся с именем первой, само придет к вам в голову и прилипнет к вам». Он ответил: «Я не собираюсь терять достоинство из-за грудей моей жены». Я предложил, чтобы он подумал об этом в течение получаса, пока мы с его женой будем обсуждать другие вопросы. И мы начали обсуждать другие аспекты их половой жизни, которые жена считала нужным обсудить. Наконец, когда полчаса истекли, я сказал ему: «Итак, готовы ли вы дать имена двойняшкам? Я готов, но надеюсь, и вы готовы».
Он ответил: «Я просто игнорирую вас». Я снова объяснил, что назову одну грудь и что ему в голову разу придет второе имя, рифмующееся с первым. Когда он снова отказался, я сказал его жене: «Ну, а вы готовы?» Она ответила утвердительно. Я сказал: «Я называю вашу правую грудь „Киска“». И молодому человеку сразу пришло в голову слово «Писка», рифмующееся с «Киска».
Жена была очень довольна. Они были не из нашего штата, и через шесть месяцев я получил от них рождественскую открытку, подписанную их именами, а также буквами К и П. Жена писала мне, что ее муж превратился в прекрасного любовника и очень гордится двойняшками. Через несколько лет я побывал в их городе и обедал с человеком, который их знал. Он сказал: «Что за прекрасная пара! Я помню, каким был Генри сразу после свадьбы, но сейчас он стал по-настоящему человечным». Еще через несколько лет я снова получил от них открытку, и теперь после К. и П. обнаруживались другие пополнения в семье. Он действительно понял, для чего существует «Писка»63.
Комментарий
Обратимся к вербальной составляющей этого сеанса. Для начала акцентируем внимание на тех словах, которые сказал М. Эриксону человек, знавший супружескую пару: «Я помню, каким был Генри сразу после свадьбы, но сейчас он стал по-настоящему человечным». Что это значит? Ведь человеком он был и до визита к психотерапевту, но теперь он стал человечным по-настоящему. На мой взгляд, речь идет о том, что у Генри произошла интеграция двух полярностей: «утилитарность, польза» – «удовольствие, игра». Восстановив баланс между двумя сторонами сексуальных отношений, молодой человек стал интегрированным, целостным, что и было воспринято окружающими как человечность.
М. Эриксон сделал это минимумом средств, обратившись к чисто детской способности людей рифмовать слова. К. Чуковский, автор книги «От двух до пяти», пишет об этой особенности освоения детьми речи такими словами: «Влечение к рифмованным звукам присуще в той или иной степени всем детям от двух до пяти: все она с удовольствием – можно даже сказать, с упоением – предаются длительным играм в созвучия»64. В другом месте он употребляет еще более экспрессивную фразу: «самоуслаждение рифмами»65. Особенно это самоуслаждение приятно детям, если происходит коллективно, а не в одиночку, что подтверждается многочисленными примерами, дети при этом смеются от радости.
