Участницы группы повторяют диалог Марины с матерью, она смотрит со стороны.

Марина: Как я похожа на свою мать!

Я: И какое чувство при этом?

Марина: Грусть. Грустно, что я тоже не нахожу сил изменить что-то в своей жизни, а она проходит…

Я: Выбери себе кого-нибудь на роль силы.

Марина выбирает на роль силы участницу.

Я: Какие дашь ей слова?

Марина: Не знаю…

Я: Давай еще раз проиграем первоначальную сцену, в которой муж подмял тебя под себя.

Марина: Ой, не хочу!

Я: Ну вот, уже появились нужные слова и громкий голос. Предлагаю применить их в сцене.

Марина снова делает первоначальную сцену и, оказавшись в роли подмятой Марины, внезапно выпрямляется, отталкивает от себя «мужа» и громко произносит: «Пошел ты! Не позволю себя унижать! Я свободный человек и хочу держать спину прямо!»

Группа аплодирует. Комментарий

Проигрывание буквального смысла метафоры вызывает сильные чувства, потому что клиент не просто разговаривает со значимым человеком из своего ближайшего окружения, а вступает с ним в непосредственный контакт. При этом есть необходимая безопасность, обеспечиваемая тем, что клиент имеет дело с ролью, то есть с человеком, не так сильно вовлеченным в процесс, как это делал бы реальный родственник. Сильные чувства и при этом безопасное место для их отреагирования – вот два условия, позволяющие клиенту совершить значимые изменения. Для терапевта при этом важно уметь услышать в рассказе клиента метафорические выражения, заряженные сильным эмоциональным потенциалом.

Иногда эмоции клиента настолько сильны, что он не способен их называть иначе, чем иносказательно, с помощью метафоры; это позволяет ему диссоциироваться от своих эмоций и таким образом оставаться способным с ними работать. Это очень важно осознавать психотерапевту, для того чтобы оставаться в контакте с клиентом. Я вспоминаю, как мы проводили группу совместно с коллегой, и одна участница на вопрос о том, что она чувствует, ответила: «Я не знаю, что я чувствую, но мне на ум приходит одна песенка…» Я тут же навострила уши, а коллега, не дослушав, прервал ее: «Мы сюда работать пришли, а не песни петь. Что чувствуешь?» Надо ли говорить, что клиентка после этого просто ушла в себя.

Этот эпизод еще более утвердил меня в том, что через метафору собрать информацию гораздо проще, безопаснее, быстрее и менее болезненно, а это очень важно, когда прикасаешься к табуированным темам, например, связанным с чувством гнева на родителей. Следующий пример продемонстрирует, какой эмоциональный накал может скрываться за метафорой.

«Гоню от себя мысль»

Нине 23 года, она любимица группы, ее формальный и неформальный лидер в одном лице. Она крупная, с мощным голосом, способная ввернуть крепкое словцо, но при этом знающая, что это сойдет ей с рук, потому что ее слова обычно выражают мнения и чувства всей группы. Ее сессии обычно очень яркие, а за внешней грубостью выражений скрываются такт и уважительное отношение к людям.

Я: С чем будем работать?

Нина: Я гоню от себя мысль, что моя мама – сволочь…

Я: Выбери кого-нибудь на роль мысли и себя.

Нина (удивленно): Во как. (Выбирает участниц группы на роли.)

Я: Покажи, как ты гонишь от себя мысль.

Нина: Я закрываю глаза…

Я: Чтобы не видеть – чего или кого?

Нина: Бабушку. Это она считает, что моя мама сволочь.

Я: И что с тобой в связи с этим?

Нина: Я не хочу разбираться в их отношениях, это их дела и меня не касаются. Но для меня важно то, что я не позволю бабушке называть маму так в моем присутствии.

Я: А что для тебя значит это бранное слово?

Я: Просто ругательство, не знаю, что значит.

Я: Нина, как филолог я что-то такое припоминаю про этимологию слова «сволочь». Есть две версии. Одна – что слово произошло от глагола «волочить», «сволакивать», речь идет о том, чтобы сволакивать в одно место всякий хлам, мусор, отслужившие вещи. Другая версия, что слово «сволочь» не существительное, а глагол. Его кричали, когда выступал оратор, с которым народ был не согласен, и тогда из толпы кричали: «сволУчь» – то есть «убрать его с трибуны». В обоих случаях речь идет о том, чтобы избавиться от чего-то или кого-то, ставшего ненужным. Этот экскурс в филологию проливает на что-нибудь свет в твоем случае?

Нина: Как это относится к моей жизни? Относится напрямую. Когда я была маленькая и мама была мне нужна, ей все время было некогда, ей было не до меня, она занималась тем, что пыталась удержать в семье папу. А теперь я уже выросла и самостоятельная, мама больше уже не нужна мне, как раньше, и пришло время «сволочь маму с пьедестала», а она вдруг стала такая внимательная ко мне. А мне это уже не нужно, сейчас мне эта опека даже мешает.

Я: Можешь сказать об этом маме?

Нина: Мама… (начинает плакать).

Я: Что с тобой?

Нина: Я люблю ее, и если так называю, то любя, только когда злюсь.

Я: Скажи это маме.

Нина: Мама, я люблю тебя, но иногда злюсь, когда ты меня опекаешь. Я взрослая.

Я: С бабушкой как-то хочешь закончить?

Нина (обращаясь к участнице, которая играла роль мысли, а теперь бабушку): Бабушка, только я могу называть так маму, потому что я ее люблю.

Я: Что-то хочешь еще сделать?

Нина: Все, я закончила.

Я: Сними роли.

Комментарий

В этом протоколе я опустила некоторые фрагменты (например, обмен ролями продолжался значительно дольше), а сконцентрировала внимание главным образом на заявке клиентки. Как правило, в первоначальной фразе, особенно метафорической, уже содержится все, что нужно для изменения. Фразу Нины «Я гоню от себя мысль, что моя мама – сволочь» следует понимать таким образом: пришло время принять тот факт, что я взрослая и мама мне больше не нужна в старом качестве. Пришло время ее прогнать от себя».

Подобные сессии я называю инициатическими³⁴, потому что отлучение повзрослевших детей от родителей (и наоборот) нуждается в обряде инициации. Такие церемонии существуют в большинстве традиционных культур и преследуют две цели: 1) чтобы молодой человек или девушка приобрели статус взрослого; 2) чтобы родители начали взаимодействовать с сыном или дочерью как со взрослым. В современной культуре таких обрядов нет, поэтому вмешательство психотерапевта напоминает наставничество при обрядах инициации.

В подобных сессиях недостаточно отделения взрослого ребенка от родителей. Это только первая фаза новых отношений. Вторая фаза, как было уже сказано выше, – примирение. Отделившись от своих родителей, клиент теперь может взглянуть на них не так, как маленький ребенок смотрит на взрослого – снизу вверх, как на Бога, всегда правого и не делающего ошибок, а как равный на равного, и принять родителей в их человеческом несовершенстве. Заключение