Через несколько лет психотерапии Гарольд стал уважающим себя и уважаемым членом общества, окончил колледж, из человека с гомосексуальными наклонностями превратился в предпочитающего в половом отношении женщин.
Комментарий
В психотерапии все устроено по-марсиански, поэтому у не-марсианина возникает множество вопросов. Например, почему М. Эриксон заговорил с Гарольдом, и без того опущенным на дно жизни, так грубо? Почему он не кинулся разуверять парня, что тот вовсе не кретин, а принял его точку зрения? Почему он не осудил Гарольда за гомосексуализм и алкоголизм и согласился в ответ на просьбу молодого человека ничего не менять в этом отношении? И, наконец, почему, несмотря на все эти марсианские поступки психотерапевта, пациент столь разительно эволюционировал в культурном отношении за несколько лет?
Начнем с грубой лексики. В психотерапии есть понятие «присоединения к языку клиента». Оно особенно важно на первом этапе терапевтического процесса, в фазе установления контакта. Говоря с клиентом на одном с ним языке, М. Эриксон дает понять, что его язык вполне приемлем, следовательно, приемлем и он сам. Это обеспечивает клиенту с низкой самооценкой ощущение безопасности и вызывает доверие к психотерапевту. В дальнейшем процессе терапии М. Эриксон специально тренировал Гарольда, чтобы тот учился свободно и культурно выражать свои мысли. Для этого он заставлял его подробно рассказывать о своих каждодневных занятиях, спорил с ним, задавал вопросы и т. д.
Второй момент касается принятия М. Эриксоном точки зрения Гарольда на себя как на глупого кретина. Он обычно всегда принимал точку зрения пациента, чтобы лучше понять его картину мира. Сам он говорил об этом так: «Тот факт, что между нами с самого начала существовало разногласие относительно того, кретин он или нет, никоим образом не определял актуальную ситуацию. Всеми фибрами души он тогда чувствовал, что он – глупый кретин, ничем не интересующийся. И никакого другого мнения он бы не потерпел»72. И это «соглашение» между Эриксоном и Гарольдом относительно того, что последний является глупым кретином, было устранено только тогда, когда Гарольд поступил в колледж.
Что касается алкоголизма и гомосексуализма молодого парня, то осуждение или запрещение этих видов зависимого поведения ни к чему не приводят, поскольку они являются не причинами, а следствиями усвоенного с детства деформированного образа своего Я. Восстановление себя как личности и формирование здоровой самооценки автоматически повлекут за собой и здоровые взаимоотношения с окружающими людьми. Такой терапевтический процесс не может быть коротким, потому что, по сути, он идентичен социализации, которая в норме происходит на протяжении всего детства и юности человека.
Человеку несоциализованному, подобно Гарольду на первом этапе психотерапии, культурная речь психотерапевта была бы, во-первых, непонятна, во-вторых, отпугнула бы его. Вот почему ненормативная лексика в данном случае уместна.
Оценивая масштаб работы, проведенной с Гарольдом, следует сказать и про его ресурсы. Как только двадцатитрехлетний парень вошел в кабинет, М. Эриксон почти сразу решил, что тот будет его пациентом: «Я почувствовал, что этот человек обладает таким богатством личностных сил, которые, несомненно, оправдают любые терапевтические усилия»73. Что имел в виду опытный психотерапевт? Я думаю, что речь идет о позитивной стороне тени. Тень – это не только темное скопище, населяющее изнанку личности. Тень также состоит из влечений, способностей и положительных моральных качеств, которые никогда не осознавались личностью, а потому не могли быть реализованы. Таким образом, преимущество Гарольда перед социализованными клиентами в том, что у них положительная сторона тени подавлена наравне с негативной, а у Гарольда она сохранена в своей девственной неприкосновенности в силу отсутствия социализации.
Случай Энн
Другой пример похож на только что приведенный тем, что клиентка М. Эриксона, девушка Энн, как и Гарольд, вышла с самого, что называется, дна жизни. В двадцать один год она при росте 147 см весила около 115 кг. Она хотела похудеть, но, прося о помощи, сказала следующие слова: «Я вам говорю, что сейчас уйду навсегда. Мой отец умер, мать тоже, и сестра умерла, да и мне остается тоже только умереть»74.
М. Эриксон применил грубость, чтобы остановить девушку и дать ей возможность получить необходимую помощь. Быстро проанализировав ее ситуацию, он осознал, что единственно возможный путь к общению с этой девушкой лежит через крайнюю невежливость, вплоть до грубости. Это было нужно для того, чтобы убедить ее в искренности терапевта: любое доброе отношение к себе она могла неправильно понять, а вежливому отношению с собой просто не поверить.
История жизни Энн была еще более печальной, чем у Гарольда. Семья жила на пособие. Отец Энн был пьяницей и избивал ее. Мать была точно такой же, но умерла первой. Родители заставили девочку жить в гараже вместе с ее сестрой-инвалидом. Мочевой пузырь у нее был снаружи тела, она всегда болела, у нее была болезнь почек. Однако сестры любили друг друга, им больше некого было любить. Когда сестра Энн умерла, родители испытали облегчение и не позволили Энн пойти на ее похороны.
Все, что Энн могла делать, – это учиться. После смерти матери от алкоголизма отец женился на женщине, которая еще хуже, чем мать, относилась к Энн. Она не разрешала девочке входить в дом, приносила в гараж помои и заставляла их есть. Она желала Энн «обожраться до смерти». Социальный работник тоже не любила ее, во время медицинского обследования врачам не нравилось к ней прикасаться.
На день обращения Энн к М. Эриксону все ее родственники уже умерли. Она нашла работу и стала мыть полы. Мужчины насмехались над ней и предлагали деньги тому, кто с ней переспит, но никто не хотел. «Но я хотела бы жить, у меня есть место, где жить, это старая лачуга, я зарабатываю немного, ем кашу и картошку. Я думаю, что вы можете меня загипнотизировать и сделать что-то для меня. Но я догадываюсь, что это бесполезно»,75 – так закончила свой рассказ девушка.
«Я должен был во что бы то ни стало убедить ее в том, что я понимаю и осознаю ее проблему, а также в том, что я совершенно не боюсь говорить с ней открыто, свободно, объективно и правдиво. Я задал два вопроса: «Какой у тебя рост и сколько ты весишь?» В отчаянии она ответила: «Мой рост 147 см, а мой вес около 112—117 кг. Я просто толстая, жирная неряха. Никто и не посмотрит на меня, разве что с отвращением».
Таким своим высказыванием она открыла мне путь, и я сказал: «Ты не сказала мне всей правды. Я скажу тебе ее, чтобы ты знала правду о себе, и знала также, что я ее знаю. И ты поверишь, действительно поверишь в то, что я тебе скажу. Ты – не толстая, жирная, отвратительная неряха. Ты – самая жирная, самая уродливая и ужасная до отвращения бадья жира, и смотреть на тебя поэтому совершенно невозможно. Ты окончила среднюю школу, и кое-что в жизни знаешь. Вот ты здесь сидишь, а рост у тебя 147 см, и весишь ты 112—117 кг. У тебя самое уродливое лицо из всех, которые мне когда-либо приходилось видеть. Твой нос кто-то расплющил прямо на лицо. Зубы у тебя кривые, верхняя челюсть меньше нижней, лицо безобразно расплылось, лоб уродливо низкий. Волосы у тебя даже не причесаны. А платье, которое ты носишь! Сборки, бесконечные сборки, миллионы сборок! У тебя нет никакого вкуса даже в выборе одежды. Ступни почему-то выпирают из ботинок. Если сказать просто, ты отвратительнейшая грязнуля. Но ты нуждаешься в помощи, и я готов тебе эту помощь оказать. Я вижу, ты понимаешь теперь, что я не остановлюсь перед тем, чтобы сказать тебе правду. Перед тем как узнать о многом, что нужно тебе для того, чтобы помочь тебе, ты должна узнать правду о себе. Но я не считаю, что ты сможешь ее вынести. Зачем ты пришла ко мне?»
Она ответила: «Я думала, что может быть, вы меня загипнотизируете, чтобы я похудела».
