— Ну, здравствуй, Миша! — сказал он, широко улыбаясь. — Наконец-то заявился! Надолго ли?

— Здешний собственный корреспондент заболел, так вот я побуду вместо него.

— Жилье облюбуешь в Ставрополе или у нас? — Андрей обхватил мои плечи сильными руками, прижал к себе. — Никуда мы тебя не отпустим! У нас тебе будет лучше. Дадим комнату со всеми удобствами.

— Думаю, жилье мне не потребуется, — ответил я, освобождаясь от объятий. — Буду ездить по районам. Вот если бы прикомандировал ко мне Олега с машиной, а?

— Олег и машина — не проблема, — сказал Андрей, и его спокойный взгляд говорил: «О чем спрашиваешь? Я же директор, я все могу». — В Привольном уже был? Чабанский музей видел?

— Видел, видел, все осмотрел, — ответил я. — Вчера направился прямо туда, по старой протоптанной дорожке.

— А у въезда в хутор бабуся тебя встречала?

— Ну как же! Прекрасно стоит! Я встал перед ней на колени и поздоровался. Хорошо возвышается на кургане чабанская мамка. Всегда у людей на виду. Никто не проедет мимо, не взглянув на нее.

— Садись сюда, Миша, в кресло. Как я рад, что ты снова у нас, на нашем приволье. Где же ты ночевал?

— У дяди Анисима.

— А… Ну, как он? Все еще злится на меня? Клянет?

— Несчастный он человек, — ответил я. — Андрей, ведь его тоже надобно понять.

— Понять бы надо, надо… — Андрей задумался. — А как понять? Научи, если можешь. Я же не только его зять, я прежде всего директор.

Разговор об Анисиме Ивановиче у нас не получился, и я, чтобы не молчать, рассказал, как меня встретила секретарша.

— Эта красавица, эта Елена Прекрасная, — добавил я, — говорит мне мило, вежливо, что может записать меня на очередь только на среду.

Андрей хохотал искренне, до слез, спрашивая сквозь смех:

— Да неужели хотела записать на среду? Ай-ай-ай! — От смеха лицо его побагровело. — И надо такое придумать! Тебя — на прием ко мне! И на среду, да? — Он не в силах был остановить смех. — Ну и синеокая Валентина! Ну и строгость завела! Значит, говорит, только на среду? Ни днем раньше, ни днем позже? Ну надо же!

— Андрей, а знаешь, чем попахивает от этой строгости?

— Догадываюсь. Ты хотел сказать: бюрократизмом? Да, верно, попахивает, — согласился Андрей. — Перестаралась, как ты ее назвал, Елена Прекрасная. Перегнула палку. А вообще прошу, Миша, не удивляться. Я — администратор, люблю четкость, порядок во всем и всюду, не только, к примеру, на комплексах, а и в собственной конторе. И по этой причине от известных тебе нововведений, каковые были здесь при Суходреве, не осталось и следа, как от кошар моего самонравного тестя. В Привольном нынче все делается только так, как должно и как делается у всех. Я как раз тот солдат, который шагает в ногу со всей ротой, ничем не желает выделяться или выбегать вперед. Как у всех, так и у меня. У всех нынче есть этот, как его, деловой бюрократизм. Есть он и у меня. Зачем же выделяться среди других? Незачем!

— Позволь заметить: как же понимать твой почин в стационарном содержании овец? — спросил я. — Это и было то, что именуется ломанием строя, выбеганием вперед. Помню, тогда ты не шел в ногу со всей ротой.

— Овцекомплексы — это другой вопрос, — ответил Андрей, а спокойные его глаза говорили: «Ну что завел речь о том, в чем ничего не смыслишь? Посидел бы на моем месте, тогда бы и говорил». — В делах хозяйственных я и сейчас ломаю шеренгу, кое-кого опережаю и буду опережать в будущем. Вести хозяйство разумно, получать хорошую прибыль — такое забегание вперед нужное и необходимое. Оно входит в мою прямую обязанность. Но есть в нашей жизни узаконенный порядок, один для всех, — не бюрократизм, нет, а именно порядок! — и вот его я никогда не нарушу. Это Артем Иванович Суходрев, как ты знаешь, был противником такого порядка, он не мог жить без новшеств. А я могу и живу. И в районе на меня никто не в обиде.

— Все так живут, как ты?

— Почти все, за вычетом одного, — с веселой улыбкой ответил Андрей. — Имеется в нашем районе один чудак. Мой сосед, Антон Овчарников. Этот намного оригинальнее Суходрева.

— Случаем, не сын покойного Тимофея Силыча Овчарникова?

— Он самый, сынок Тимофея Силыча. Так этот действует получше Суходрева. Куда там, новатор, каких поискать!

— В чем же состоит новаторство Овчарникова?

— Если по-моему, то в хвастовстве, — все так же весело ответил Андрей. — Желание порисоваться, показать себя. Дескать, посмотрите на меня, я не такой, как все, я особенный, даже не похож на своего папашу. Я испечен из теста не простого, а сдобного. Суходреву он не подражал, нет. Тайное голосование не устраивал, замки с амбаров не снимал, секретаршу не уволил, кассирши остались на своих местах. И приемные дни у моего необыкновенного соседа, как и у меня, имеются, — по понедельникам.

— Так в чем же он особенный? Чем он тебя удивляет?

— Удивляет не только меня, но всех. — Веселые глаза Андрея повлажнели. — До приезда в Беловцы Овчарников работал в крайсельхозуправлении, занимал видную должность. По образованию он — агроном-экономист. И вот после смерти отца изъявил желание стать председателем колхоза, так сказать, продолжать дело своего знатного родителя. И в крае, и в районе обрадовались. Как же, сын становится на смену отцу. Получается династия — то, что нужно! Отцовский дом с каменными колоннами сын сразу же отдал под детский сад, безвозмездно, — это хорошо, одобряю. Сам же с женой и сыном поселился в двухкомнатной квартире общего дома. Тоже правильно поступил, ибо не стал выделяться перед сельчанами, как, бывало, выделялся старик Овчарников. Но как только он приступил к работе, вот тут-то и началось то, что всех удивило. На первом же собрании районного актива молодой Овчарников выступил и сказал: все командировочные, приезжающие к нему в Беловцы, не помогают в работе, а мешают, дескать, путаются у него в ногах. И тут же, с трибуны, заявил: возложите, говорит, на меня как на председателя полную ответственность, но дайте мне и полную свободу действий, не опекайте меня, не мешайте мне — так и сказал! — и я сделаю хозяйство в Беловцах образцовым, высокотоварным… Ему реплику из зала: «Антон Тимофеевич, работай так, как твой отец». Нет, говорит, ни работать, ни жить так, как работал и как жил мой отец, я не буду и не хочу. Так открыто, без всякой дипломатии, и заявил.

— Ну и что же?

— Добился своего.

— Как же ему удалось?

— Помогли большие связи в Ставрополе, в Москве, — продолжал Андрей. — Он заручился поддержкой влиятельных людей, ну и наш не стал возражать. Вопрос этот был вынесен на заседание бюро райкома, и там Караченцев сказал: ладно, говорит, так и быть, уважим просьбу Овчарникова и не только возложим на него ответственность, но и дадим ему свободу действий сроком на пять лет, для опыта, и посмотрим, что из этого выйдет. Пойдем, говорит, на риск… И вот уже прошло три года.

— Ну и как риск? Удался?

— Трудно сказать что-то определенное, — с грустью в голосе ответил Андрей. — В Беловцах лично я не бывал, потому что у въезда в село Овчарников выставил посты и шлагбаумы, — не проедешь. Но из сводок, тех, что печатаются в газете, знаю: по урожаю зерновых, по настригу шерсти, по мясопоставкам Беловцы давно вышли вперед, обогнали многие колхозы и совхозы… Конечно, хотелось бы посмотреть, что там у Овчарникова делается в Беловцах, сводки сводками, а жизнь — это жизнь. Но в Беловцы не попадешь. Туда даже Караченцев старается не заезжать. Если же ему очень надо повидаться с Овчарниковым, то для него заранее заказывается пропуск, и тогда стражники поднимают шлагбаум и пропускают машину. Смех! Какая-то комедия! — Смеяться же Андрей, не стал, даже не улыбнулся. — У нас в Привольном никаких запретов. Пожалуйста, едут все кому не лень, и ничего, не жалуемся. Веришь, Миша, нет такого дня, чтобы к нам не заявлялись командировочные, комиссии. И пусть приезжают. У меня и здесь порядок, и я на приезжих не в обиде. Я же понимаю: у них служба, свои задачи, свои планы, графики, делать-то им что-то надо. Вот они и не сидят в конторах, а стараются уехать на лоно природы — на поля, на фермы. Устраивают проверку, инструктируют, дают нужные указания. Лично мне они не мешают. У них — свое, у меня — свое. Как бывает? Я внимательно выслушаю указания, выводы, комиссия уезжает довольная, я тоже — и до следующего приезда. А Овчарников терпеть не может никаких комиссий. Мы и сами, говорит, ежели нужно, то и проверим, и проинструктируем, и дадим указание.