Вот это  к а к — самое неприятное и самое страшное. Не как у тебя, а как у кого-то другого, — вот что обидно. Не зря же в народе существует поговорка о своем дитяти: «Пусть оно будет хоть и сопливое, но зато свое». То есть пусть будет что-то такое, чего у других не было и быть не могло, — с в о е.

Сказанное, в полной мере относится и ко мне. Я хочу, но еще не знаю, как мне добиться этого  с в о е г о? Об этом я думаю всегда, когда пишу и когда не пишу, оно, это  с в о е, постоянно меня тревожит, не дает спокойно жить. Тем более теперь, когда прошло более года с того памятного вечера, когда я на чистом листе написал «Запах полыни», и из задуманной небольшой повести в моих мечтах уже вырос роман-эпопея, по моему замыслу состоящая из трех книг. Написана, да и то еще не набело, пока что одна книга — «Суровая юность», а две имеют лишь название: «Степь да степь» и «Добрые всходы».

Перечитывая «Суровую юность», я снова вспомнил свои же мысли о том, что писать может всякий грамотный человек, если у него, разумеется, есть тяга к сочинительству. И в том, что такая тяга у меня имеется, видится мне не вина моя, а беда моя. И суть этой беды состоит в том, что я, собираясь в дальнюю дорогу, переоценил свои силы и свои скромные возможности. Написать роман-эпопею в трех книгах — это же невероятно трудно. Тут нужны не только смелость и завидная усидчивость за письменным столом, а и то главное, что именуется талантом художника. Есть ли этот талант художника у меня? Умею ли я с помощью слов рисовать зримые картины природы, портреты людей? Если судить по первой книге моей эпопеи, то с сожалением следует признать: таланта художника на ее страницах не обнаружил даже сам автор. Факт весьма огорчительный. Я знаю описанную мною жизнь, то есть жизнь моей бабуси, и знаю тех людей, с которыми встречался в Привольном и во многих селах и хуторах. Но одного знания жизни людей, оказывается, мало. Нужно мастерство. А как оно достигается?

Кто-то сказал: настоящее искусство начинается там, где кончается равнодушие. Правильная мысль. Книга хороша, когда она заразительна, тогда от нее нельзя оторваться, она заставляет сопереживать вместе с описанными в ней героями, понимать их горе, их радость. Моя же «Суровая юность» не волнует даже меня. Я читал страницу за страницей не потому, что не мог оторваться от чтения, а потому, что мне надо было перечитать то, что сам я сочинил. И еще: я совершил ошибку, взявшись за произведение крупное, многоплановое. Если во мне есть потребность к литературным занятиям, то мне следовало бы испробовать свои силы на коротких рассказах, такого размера, как те же мои «Сельские этюды», то есть мне необходимо было поступить так, как поступали почти все великие романисты. И я снова вспомнил того штангиста, который решил удивить публику, заказал слишком большой вес штанги и не взял ее.

Так что же мне делать? Как поступить? Я сжег рукопись первой книги своей трилогии и понял ту простую истину, что все большое вырастает из малого. И если в душе у меня живет необоримое желание к писанию, то лучше всего свои силы, свою энергию употребить на сочинение коротких рассказов. Только пройдя эту нелегкую школу, овладев этим трудным жанром, мне можно будет приняться за большой роман.

Я давно уже составил себе правило судить о всяком художественном произведении с трех сторон: 1) со стороны содержания — насколько важно и нужно для людей то, что с новой стороны открывается художником, потому что всякое произведение тогда только произведение искусства, когда оно открывает новую сторону жизни; 2) насколько хороша, красива, соответственна содержанию форма произведения; 3) насколько искренно отношение художника к своему предмету, то есть насколько он верит в то, что изображает. Это последнее достоинство мне кажется всегда самым важным в художественном произведении. Оно дает художественному произведению его силу, делает художественное произведение заразительным, то есть вызывает в зрителе, слушателе и читателе те чувства, которые испытывает художник.

Так вот где собака зарыта! Вот оно, то главное, то основное, что мне так нужно и на чем, как здание на прочном фундаменте, стоит искусство. Нет, не домысел, не выдумка, о которой говорил мне Никифор Петрович, а реальные предметы, живые люди, то есть все то, что существует на земле. И всего три стороны, три условия: полезное, важное содержание, непременно открывающее новую сторону жизни; красота и совершенство формы, которая соответствует содержанию: для нас, пишущих, — это язык; и наконец, как бы венец всему — искренность художника, его глубокая убежденность, его вера в то, что он описывает.

Как, оказывается, просто и как понятно. Невольно задумаешься: а есть ли в тебе эти три стороны таланта? Если же их нет, тогда надобно преклонить голову перед Мартой и сказать ей: да, ты права, надо бросать все и жить так, как живут все. Но права ли Марта? И кто точно установит, есть ли у тебя эти три стороны таланта, так необходимые художнику? Кто даст ясный и безошибочный ответ? Только сам ты сможешь ответить на этот вопрос, и не рассуждениями, а практическими делами, то есть ты должен создать такое художественное произведение, которое приносило бы людям пользу, чтобы по форме своей оно было красиво и было бы — а это самое главное — написано с той любовью и с той неподдельной искренностью, которая, по выражению Льва Николаевича, делает художественное произведение заразительным, и чтобы то, что сам ты передумал, перечувствовал и выстрадал, передавалось бы читателю.

Как этого достичь? Как добиться? Трудом, и только трудом. Надо писать и писать, делать, переделывать, переписывать, перестраивать, улучшать, искать и находить. Так каждый день. И не то важно, что ты пишешь — повесть, рассказ или роман-эпопею в трех книгах, а важно то, как ты написал, как сделал. И не следует заботиться о том, будет ли в твоем писании выдумка или ее не будет. В другом месте Лев Николаевич говорил так: «Художник только потому и художник, что он видит предметы не так, как он хочет их видеть, а так, как они есть». Своими словами: не то, что пришло тебе в голову, а то, что ты видел и хорошо знаешь. Стало быть, Лев Николаевич не на стороне известного романиста-лауреата. Он как бы подтверждает мои мысли о том, что надо видеть и описывать жизнь такой, какая она есть, и не выдумывать ее, не фантазировать, а брать и жизнь, и людей такими, какими они существуют не в твоем воображении, а в реальной действительности. И самое правильное, самое основное: не рассуждать о том, как делать, а писать и писать о том, что тебе досконально известно, что тебя волнует, что огорчает или радует.

На другой день утром, когда я пришел в редакцию, все еще думая о мыслях Льва Толстого и о своих ночных записях в тетради, вспоминая их и как бы перечитывая, мне было сказано, чтобы я срочно зашел к Павлу Петровичу. (Замечу в скобках: с той поры как я стал собкором, еще не было случая, чтобы меня вызывали, как обычно, а всегда срочно.) Я незамедлительно направился в кабинет Павла Петровича, уже зная, зачем я срочно ему понадобился: для очередной командировки. Только мне пока еще не было известно, куда, в какую сторону на этот раз ляжет моя дорога. Да и какая разница — куда? Ехать так ехать.

В своих предположениях я не ошибся. Подавая мне свою пухлую руку и приятно, по-отцовски улыбаясь, Павел Петрович спросил:

— Ну что, Михаил, кажется, засиделся дома? Можно сказать, пригрелся у молодой жены под боком. Как, а?

— Надо ехать? — не отвечая, деловито спросил я.

— Куда?

— На этот раз далеко. В Ашхабад. Еще не бывал там?

— Не довелось.

— Ну вот и побываешь. Красивая столица, стоит на равнине, как на ладони, и тут же, рядом, белеют пески, их видно из окна гостиницы. — Павел Петрович прошелся по кабинету, скрестив на груди руки, и я уже знал: так он делал всегда, когда собирался приступить к основному разговору. — Так вот в чем задача, Михаил. В Туркменской республике хорошо поставлено мелиоративное дело. Вода там делает чудеса! Срочно нужна статья специалиста, человека знающего. Пусть туркмены поделятся своим опытом. В статье должно быть побольше убедительных фактов и примеров. Хорошо бы заполучить статью главного мелиоратора республики. Обычно люди эти слишком заняты да и, сказать по правде, не очень большие мастера излагать на бумаге свои мысли. Помоги. Это твой долг. Как это делается? Тебя не учить, знаешь. Кроме того, от Михаила Чазова мы ждем очерк — размером не стесняю. Нарисуй широкую и правдивую картину борьбы тружеников республики за обводнение земель.